1.     Новосильцева. На пути в  Ледяной ад

Так могла выглядеть Е.Ф.  Новосильцева в 1919 году.

СОЛДАТСКИЕ  руки на  ходу подхватили Новосильцеву. Она ощутила  под ягодицами чужие ладони, широкие, как садовые лопаты, и  взмыла вверх – прямо в вагон, почувствовав себя  пушинкой. Под смех и шуточки легионеры  усадили её около двери на пол, застеленный свежим мягким сеном и зелёным камышом.

–  Вот уж спасибо, братцы! Спасибо, солдатики родные! – она улыбалась сразу всем.

В ней вспыхнул радостный миг давно забытого чувства защищённости. Торопливо Новосильцева отодвинулась от двери, открывая пространство для  комиссара Яковлева и матроса Гончарюка  – поезд резко увеличил ход.

Но мгновение радости тут же сменилось ужасом,  когда усатый чех ударил прикладом винчестера по пальцам матроса, ухватившегося за дверной порог теплушки.

Новосильцева онемела и оглохла, когда в вагон попытался запрыгнуть комиссар Яковлев и получил по рукам такой же удар жёлто сверкнувшим прикладом. Тот же усач  ударом сапога в грудь вышиб из вагона под откос комиссара в мундире офицера Соединенного Королевства.

Новосильцева метнулась к входу,  но её с грубой силой оттащили. Худой высокий легионер одним сильным движением закрыл  дверь и защёлкнул её на задвижку.

Извиваясь, Новосильцева, сбросила с себя солдатские руки и снова рванулась к двери. Прижалась к ней спиной и оглядела теплушку.

У стены напротив – огромный кожаный диван, дорогой ореховый стол и несколько кресел; слева два мотоцикла  прибиты рейками к боковой стенке; гора чемоданов в правом дальнем углу; тюки мехов, перевязанных верёвками, уложены до самого потолка; тут же пальма в кадке.

Перед ней четверо легионеров смеялись, кричали, хохотали, сверкали зубами, брызгали в лицо слюной. Один высунул язык,  желтый от  табачного налёта, и, как змея, то быстро прятал его, то высовывал.

Новосильцева отметила  и пятого солдата в  дальнем углу –  бледного, ошалело глядевшего на неё.  Он поймал  взгляд Новосильцевой и отвернулся, словно смутившись.

Но уже через  несколько секунд она пришла в себя. Весело, игриво улыбнулась солдатам. Подмигнув, спросила:

–  Proč jstenevpustilimé přátele? Jakjsemteď beznich?[1]

Вагон снова взорвался  хохотом и криками:

– А мы ещё лучше!

– Смотри-ка, Марушка по-нашему умеет! Так ты не англичанка?

– Да красная шпионка она!  Большевичка. Из чека. Надпоручик сказал.

– Может, ты ещё и чешка?

– Чешка – да!  – с вызовом сверкнула глазами Новосильцева. – Из Вены. Не нравится?

– Ещё как нравится! – заверил легионер с фурункулом на шее.  – Венские девки самые горячие! Как французские булки из печки. Мадьярки рядом с чешками – снежные бабы.  Что скажешь, Пепичек? Ты вроде тоже из Вены?

– Точно,  – показал в бороде желтые зубы  Пепичек. – Ну-ка, Марушка, чему тебя Вена научила? А я знаю тебя! – вдруг заявил он. – Ты на Грабене[2] клиентов ловишь. Точно, она с  Грабена! Я её там часто видел.

– Земляк? – обрадовалась Новосильцева. –  Как хорошо! Только моих друзей все ж таки надо взять. Остановите поезд.

– Да зачем они тебе, красуля? – хохотнул рыжий легионер. –  Мы тоже хорошие парни. Ещё лучше твоих. Нас полюбишь – сразу забудешь про них.

– Догонят, если надо! – крикнул  из-за спины Пепичека тощий легионер.

Он протискивался вперед, но усатый Пепичек его оттолкнул:

– Назад, Матус! Лавка только открылась – всем хватит, все своё получат!

Новосильцева криво усмехнулась и покачала головой.

– Никто – ничего – не получит! - отчеканила она. –  Даже не думайте.

– Значит, она не из Вены! – заявил тощий шикователь[3] слева от нее. – Она здешняя. Венские чешки сразу соображают, что надо солдату.

– Пусти-ка, я сейчас  ей всё объясню! – вызвался легионер с фурункулом, расстегивая ремень.

– Ну, что ты мне можешь объяснить, поросёнок! - прищурилась Новосильцева. – Мама тебе уже разрешает гулять с девушками за  руку?

Шикователь оттолкнул фурункулёзника.

– Осади, Сайонек! Лезешь впереди начальства. Всё  она знает и понимает!  Любишь мужчин, Марушка, а? Признайся! По глазам вижу – любишь. Особенно, солдат.

– Ничего ты не видишь, поросёнок! – отмахнулась Новосильцева.

– У тебя, Марушка,  на лбу всё написано!  – через головы товарищей крикнул Сайонек. – А я читать умею! Еще со школы.  Не тяни, Марушка, раздевайся! А то наш Пепичек сейчас помрёт…

Пепичек, весь багровый,  пыхтел и никак не мог справиться с пуговицами ширинки.

– И чего же такого ваш Пепичек хочет? – с вызовом поинтересовалась Новосильцева.

– Сахарку!

– И я хочу! – крикнул ей прямо в ухо фурункулёзный Сайонек.

 – И я! А ты, сразу видать, сладенькая!

– Медовая! – подхватил тощий Матус.

– Выбирай, Марушка! С кого начнёшь?  – напирал на нее шикователь. – Давай с меня, потому как я здесь командир!

И по-хозяйски схватил Новосильцеву за колено. Она тут же  ткнула  его пальцем в предплечье  и  сразу попала в нужную точку. Шикователь  выпустил колено и обалдело уставился на  свою   руку, внезапно окоченевшую.

– Нет, – закричали другие, – пусть Пепичек, он первый её затащил. Ну-ка, Пепичек, покажи нашей Марушке, на что способен настоящий чех!

Однако Пепичек, обливаясь горячим потом, всё ещё  не мог справиться с ширинкой, и Новосильцева получила ещё несколько секунд.

– Нужен мне ваш Пепичек, как же! –  презрительно заявила  она. – Да он девки голой сроду не видел! Смотрите – трясется весь, щенок!

– Тогда я! – крикнул фурункулёзник, напирая на Новосильцеву.

Ему Новосильцева ответить  не успела, потому что Пепичек, наконец,  победил пуговицы. Она отшатнулась.

– Стойте, парни! Все назад!  – крикнула Новосильцева.  – Так дело не пойдет! Ordnung muβ sein[4]! Сначала разберитесь, кто за кем. Вы мальчики хорошие, но всех сразу я не приму. Соблюдайте живую очередь, вы не на Ринге[5] в кондитерской.

–  Я первый! – крикнул Пепичек. – Все остальные –  последние.

– Ну, хорошо,  –  сдалась Новосильцева. – Только пусть остальные на это время  отойдут. И отвернутся. Я стесняюсь, – скромно призналась она и добавила: – Хоть здесь и не Грабен, но и вы тоже не покойники[6].

– Она стесняется! – загоготали легионеры, и Пепичек громче всех. – Марушка у нас еще девочка, так? Ты малолетка у нас? Малолетка с Грабена?

– Кто ни есть, а по-другому не будет! – твердо заявила Новосильцева. – Собачья свадьба  не по мне.

– Ну-ка, все отошли – разом! – рявкнул шикователь – рука у него уже отошла.

Легионеры недовольно заворчали и нехотя отошли на пару шагов. Сам же шикователь  не двинулся с места. Не обращая внимания на трясущегося Пепичека, он уставился на приоткрывшуюся грудь Новосильцевой и сипло задышал, запустив оттаявшую руку в карман штанов.

– Значит, ты, красавчик, у меня идёшь первым,  – она подмигнула Пепичеку. – Погоди чуток, прихорошусь… специально  для тебя.

Туманно улыбаясь и щуря глазки, она медленно расстегнула пуговицы юбки с правой стороны.

– Сейчас, сейчас… потерпи.

Наклонив  голову, извлекла из волос на затылке шпильку крупповской стали, отточенную на конце с обеих сторон до остроты бритвы.

– Один момент, милый…

И резанула Пепичека шпилькой по сонной артерии – левой.  И тут же по правой.

Алая кровь двумя горячими фонтанами хлынула ей прямо в лицо, однако Новосильцева успела отстраниться.

Пепичек ахнул, выпучил глаза, опустил руки и, захрипев, медленно повалился набок.

Шикователь открыл рот и застыл с отвисшей челюстью, ничего не успев осознать. Только услышал,  последний раз в своей жизни, как в вагоне будто тявкнул щенок. Мелкокалиберная пуля,  заранее рассечённая на конце крест-накрест, влетела ему в правый глаз, раскрылась на четыре лепестка и вышла, выбив вместе с мозгами затылочную кость величиной с ладонь.

Еще трижды прозвучало слабое тявканье,  разрывные пули разрушили еще три легионерских черепа. Солдат, застывший в дальнем углу вагона, задрожал, увидев, что  ствол никелированного браунинга  направлен ему в лоб. Жалобно вскрикнул, хватил ртом воздух и обмочился.

С четверть минуты Новосильцева задумчиво рассматривала парня. Тот, широко раскрыв глаза,  ждал последнего в своей жизни звука. Но  браунинг почему-то не выплевывал из дула огненные язычки.

Пистолет медленно опустился вниз. Новосильцева качнула головой  – с явным неодобрением, непонятно кому адресованным, и сунула  браунинг  под подвязку черного шелкового чулка. Подняла шпильку, упавшую в лужу крови от Пепичека, вытерла  о спину трупа и снова воткнула в прическу.

С трудом отодвинула  дверь теплушки. В вагон ворвался ветер, задрал сено на полу, расшевелил волосы на головах еще теплых мертвецов. Он принес степные и лесные запахи, кисло-угольный пар от паровоза.

Новосильцева выглянула из вагона. Впереди, в сотне саженей, увидела железнодорожный мост через небольшую реку, еще дальше – белую церковную колокольню и синий, в желтых звездах купол церкви, чуть дальше на склоне  –  несколько почерневших изб. 

«Новая Прага, надо полагать, она же старообрядческое Раздолье,  – подумала Новосильцева. – Хватило бы глубины… А если под мостом не река, а просто овраг со стоячей водой?»

Тем временем паровоз выехал на загремевший мост. Под ним, похоже, все-таки река. Не  широкая, но вода темная, без тины и ряски посередине, значит, не очень мелкая и с сильным течением. «Хоть бы метра полтора! Мне хватит. Господи, не выдай!»

Она перекрестилась,  отступила на несколько шагов внутрь вагона, глубоко вздохнула, задержала дыхание и, когда до середины моста оставалось несколько метров, разбежалась и прыгнула  – вперед и в сторону. Поезд погрохотал дальше, унося в себе серебристый делоне бельвиль, который Новосильцева успела полюбить.

Река оказалась неглубокой, Новосильцева погрузилась ногами в густой слой ила. Чтобы погасить инерцию падения,  в воде повалилась набок, потом оттолкнулась от дна и вынырнула. Выплюнула речную воду и короткими саженками быстро доплыла до берега.

[1] Зачем же вы, братики, моих друзей не впустили? Как я теперь  без них?

Одна из главных улиц Вены, пешеходная, недалеко от традиционного места сбора проституток.

Фельдфебель.

Порядок должен быть! (нем.).

Центральная улица Вены, бульварное кольцо.

  Игра слов: derGraben – яма, траншея, могила (нем.).