В племенах из пустыни говорят, что еще до начала времен родился

джинн с одиннадцатью огненными рогами, взобрался на кольцо

седьмого неба и, преисполнившись загадочной первобытной яростью,

швырнул на землю тысячу и одну жемчужину. Тысяча жемчужин

сгорела по пути к земле и превратилась в звезды, до сих пор сияющие

на небосклоне. Лишь одна жемчужина упала, и из нее возник город

Кандбаджар.

И сейчас этот город осадил мой брат. С высокого дворцового

балкона я смотрела по другую сторону окружающих город желтых

стен, на разноцветные юрты, усеивающие пустыню, поросшую редким

кустарником. Думаю, кандбаджарским летом осаждающим было

жарковато в юртах – под палящим солнцем те превратились в печки.

Пастбища у реки и ее протоков, хотя и плодородные, не могли

прокормить десятки тысяч боевых коней, которых воины привели с

собой. Но это их не остановило. Мало что могло остановить воинов-

силгизов, когда они нацеливали свои стрелы, пусть даже эта мишень –

столица самого богатого и могущественного царства на востоке.

Как и у Кандбаджара, мое происхождение тоже окружено

легендами. Все началось с того, что мы с братом теснились в юрте,

укрывшись колючим, побитым молью одеялом. Я позволила брату

доесть последние куски конины, зная, что отец будет оплакивать его

смерть горше, чем мою. Ведь он – наследник рода каганов, берущего

начало еще во времена Темура, а я – нескладная дочь; и теперь у меня

болел живот от протухшего бульона, который я съела вместо мяса. Мы

держались за руки и изо всех сил сопротивлялись жуткой зиме

Пустоши. Потом мы прижались друг к другу, и его костлявое колено

уперлось мне в живот, усиливая боль. Тем не менее я была рада любому

теплу, поскольку все тело одеревенело от холода.

Ветер с завыванием обрушивался на все восемь стен, и вскоре

моему брату придется выйти, чтобы вбить колья покрепче, иначе юрту

снесет. Правда, накануне он чуть не отморозил пальцы ног, его спасли

только последние угольки в жаровне. И чтобы уберечь нас вместе с

младшим братиком, лежащим в костяной колыбели, я закрыла глаза и

молилась.

Воспоминания меня взбудоражили. Неужели я и впрямь так жила

до того, как оказалась в настоящем раю – Кандбаджаре?

– Сегодня неподходящее время для воспоминаний, – втолковывал

мне шах Тамаз час назад в тронном зале. – Ты как мост из песчаника,

соединяющий нас с силгизами, – сказал он, как всегда, с широкой

добродушной улыбкой на лице, сидя с прямой спиной на золотой

оттоманке.

Я поклонилась и ответила:

– Скорее я… заброшенный на восемь лет мост, потому что

казначею плевать на людей, живущих по ту сторону… Но я поняла, о

чем вы, ваше величество.

Я доехала в экипаже до городских ворот. Как я и просила, там меня

ожидала боевая лошадь. Седло было из овчины, с тонкими, как

проволока, железными стременами. Я погладила лошадь по голове, та

фыркнула и взбрыкнула. Это была типичная кобыла из Пустоши – чуть

крупнее пони, со стройными ногами и легкими копытами, едва

приминавшими траву. В этом городе, в окружении мраморных дворцов,

мощеных улиц и огромных глинобитных домов, она смотрелась

инородным телом. Но если я буду скакать на такой лошади, силгизы,

возможно, признают меня за свою.

Сверкающие золотом воины-гулямы, стоявшие на страже, подняли

решетку ворот, и я галопом помчалась к лагерю силгизов. Я научилась

этому раньше, чем ходить, как говорится в легендах, хотя я уже много

лет не ездила верхом. Судя по тому, как стремительно я неслась против

ветра и как естественно чувствовала себя в высоком седле, я готова

была в это поверить.

Пока я скакала к морю юрт, меня разглядывали силгизы. В среднем

они были ниже аланийцев ростом. Они ухаживали за кобылами и пили

их молоко, в то время как аланийцы пили молоко верблюдов, некоторые

из которых были размером со слона. Мне кажется, в Кандбаджаре я

немного подросла, хотя мне уже исполнилось пятнадцать, когда я

прибыла в город.