На клавиатуре фортепиано – в данном случае это

пианино – две аккуратно расположенные пары рук.

Можно с уверенностью сказать, что те, что справа (над

до и до-диез), принадлежат девушке. Очень тонкие –

такие бывают только у молодых девушек, – но крепкие,

сильные и смуглые. На правой – декоративное колечко,

на левой ничего. Значит, девушка не помолвлена и не

замужем. Разведенные пальцы зажимают до-мажорный

аккорд и ждут. Затем начинают играть.

То, что они играют – причем весьма неплохо, – это

«Веселый крестьянин» [1]. Настойчивая короткая

мелодия: «Дум-дум-бум, бум-дум-дум-бум, бум-дум-дум-

дум-дум» и т. д. Заканчивается так же. Это

произведение невозможно обойти стороной; люди

играли его веками.

Руки исчезают с клавиатуры.

– Хорошо, теперь попробуй ты.

Настает очередь другой пары рук, тех, что слева, –

пухлых, загорелых (но тщательно отмытых) и

маленьких. Неуклюжие пальцы напряжены. Они

занимают нужную позицию и начинают: «Дум, дум-бум,

бум (ошибка)». Перестраиваются и начинают сначала.

– Пойдем. Доиграешь после церкви.

– Дай мне попробовать. Еще раз… можно?

– Хорошо, но выходи, когда я просигналю. Не хочу

опаздывать.

Более длинные и тонкие руки натягивают пару

коротких белых перчаток, доходящих точно до

запястий.

– Так, а где Бобби? Бобби-и-и-и!

– Иду. Но еще же рано. Мы не уходим, пока…

– Покажи свои руки.

Эти руки тоже более-менее чистые, но явно

мальчишеские. На фоне рук в белых перчатках они

выглядят ободранными, заскорузлыми и от природы

чумазыми, хотя их недавно мыли. Тем не менее они

проходят проверку.

– Хорошо, пойдем, Синди.

– Иду, мисс Барбара, – слегка язвительным тоном

отвечает девочка.

– Тебе необязательно называть меня «мисс».

– Мама сказала так тебя называть.

– Хорошо, раз она так сказала.

Родители в Европе, поэтому детей в церковь возит

няня. Внешне они производят приятное впечатление.

Синди Адамс, маленькая пианистка, – озорная

десятилетняя девочка. Она довольно хорошенькая. У

нее каштановые волосы, коротко подстриженные на

лето, поскольку от купания и влажной жары они

закручиваются в кудри, путаются и их сложно

расчесывать. Она из тех детей, которых взрослые

инстинктивно хотят погладить.

Бобби Адамс, ее брат, на удивление очень красив.

Ему около тринадцати. Худощавый, белокожий, с ярким

румянцем на щеках и светлыми волосами, настолько

тонкими, что им требуется вода и гель, чтобы они не

плавали вокруг головы непослушным ореолом. Он редко

улыбается и часто стоит с задумчивым видом,

максимально глубоко запустив руки в карманы штанов.

Эта поза, нетипичная для юноши, является

неосознанной копией той, которую его отец, хирург,

обычно принимает во время разговора.

Руки в белых перчатках, сжимающие руль

семейного автофургона, въезжающего на церковный

двор, принадлежат няне-пианистке Барбаре. Легким

энергичным прыжком она выходит из машины, чтобы

выпустить детей. Ей, наверное, лет двадцать, не

больше. На ней белое платье очень дипломатичного

покроя. Достаточно короткое, чтобы

продемонстрировать ноги и получить одобрение

сверстников, и в то же время достаточно длинное,

чтобы показать уважение к старшему поколению и

общественному порядку.

Барбара не красива в том смысле, в каком красивы

киноактрисы. Она лучше: молодая и нежная, – по

крайней мере, так можно выразиться, глядя на ее

лицо, – и она всем нравится. Это видно по тому, как она

ведет детей в воскресную школу, и по тому, как на

церковном дворе ее довольно быстро принимает группа

пожилых, обычно настороженных прихожан, никого из

которых она не знает лично.

Утро проходит довольно спокойно. На первом этаже,

где идут занятия – Синди ерзает, а Бобби сидит с

задумчивым взглядом, – дети узнают о том, как Господь

исцелял людей. Наверху – Барбара сидит с аккуратно

сложенными на коленях белыми перчатками – взрослые

слушают о том, что во времена перемен и

неопределенности слова Иисуса актуальны как никогда.

Потом все поют. Это простая и красивая мелодия:

«Иисус, наш Бог и Отец», и так далее и тому подобное.

По окончании службы все стоят в тенистом дворе – в

следующем году его замостят, а пока там довольно

пыльно – и обсуждают новости округа. Назовите это

сплетнями.

Адамсы здесь хорошо известны, при всем при том,

что они не из местных. Доктор Адамс внес свой вклад в

виде краски, пианино и зеленых насаждений. Миссис

Адамс участвовала в выпечке тортов и сборе средств.

В этом есть некоторый цинизм, а также

определенная доля доброжелательности. Цинизм,

поскольку все знают, что Адамсы не очень религиозны,

по крайней мере, не так, как принято в этом округе, на

восточном побережье Мэриленда. Это только для виду.

С другой стороны, все понимают, что, таким образом

участвуя в церковных делах, Адамсы из кожи вон лезут,

чтобы понравиться принявшей их общине. Доктор

Адамс протягивает руку, и прихожане пожимают ее, а в

его отсутствие их руки тянутся к тонкой руке Барбары,

которая стоит возле церкви, в тени мимоз, белоснежная

и сияющая, как маргаритка.

В неопределенном будущем она тоже станет частью

какого-нибудь сообщества. У нее будут свои дети, свои

планы, и иногда ей тоже придется печь торты. Это

успокаивающее видение будущего, о котором она

мечтала всю свою жизнь, или, может, какая-то картина,

вдохновившая ее давным-давно. В любом случае, этот

образ ей приятен.

Ее мысль – если ее можно выразить словами –

звучит так: «Кто даст мне все это? Тед?» Барбара

хмурится.

Итак, все топчутся вокруг, пока занятия в

воскресной школе не заканчиваются – сегодня что-то

поздно – и дети не выходят к своим родителям.

Поскольку здесь много любвеобильных стариков,

бабушки и дедушки охают и ахают, и дети покорно это

терпят. В конце концов, Господь велел быть добрым.

Затем Бобби, Синди и Барбара садятся в автофургон,

чтобы поехать домой, а по пути искупаться в реке, на

берегу которой построен дом Адамсов.

Напоследок их ждет препятствие. Когда они

садятся в свой роскошный автофургон – с

кондиционером, тонированными стеклами и

всевозможными опциями, – то обнаруживают, что выезд

заблокирован сборщиками. Это группа трудовых

мигрантов, идущих пешком по проселочной дороге.

Неподалеку – местность здесь лесистая – есть

коммерческие сады, и в это время года приезжают

сборщики фруктов. Работа эта тяжелая, изнуряющая и

очень низкооплачиваемая. Тем не менее их прибытие

знаменует собой конец лета, и когда они снова улетят,

как стая темных латиноамериканских птиц, начнется

осень.

– Кто это такие? – нетерпеливым тоном спрашивает

Барбара. Под ее маленькой ножкой – семилитровый

поршневой двигатель.

– Не знаю.

– Сборщики, – говорит Бобби. – Никто.

Потом дорога медленно пустеет, и машина

устремляется вперед, колесами подбрасывая вверх

гравий. Они проезжают мимо сборщиков, не

оглядываясь.

– Сколько времени отсюда до реки? – спрашивает

Барбара.

– Пятнадцать минут.

– Двенадцать, – поправляет брата Синди.

– Тогда поехали-и-и!

Барбара – в белом платье и белых перчатках – с

энтузиазмом вжимает педаль газа в пол (хотя она

неплохо водит, ей редко выпадает возможность

управлять столь мощной машиной). Из-за столь резкого

ускорения она чувствует себя немного озорной – есть в

ней такая черта, – и ей явно нравится визг шин, когда

они выезжают на асфальтированную дорогу и

устремляются вперед.

Именно после этого все и начинается.