«Застигнутые врасплох в районах своей дислокации, неодновременно поднятые по боевой тревоге, находясь под непрерывными ударами авиации противника, войска ЗапОВО не смогли занять предназначавшиеся им по плану прикрытия полосы обороны и были вынуждены принимать бой на неподготовленных участках местности.

Слабые силы прикрытия стрелковых дивизий, находящиеся на оборонительных работах у границы, долго противостоять сильнейшему натиску врага не смогли. Обойденные со всех сторон батальоны дрались в полном окружении и были буквально сметены превосходящим по силе противником.

Бои носили очаговый характер, борьба шла за каждую деревню, за каждый населенный пункт, за каждую пядь земли. Создать единый фронт обороны не удалось, войска ЗапОВО вступали в бой разрозненно, несли большие потери. Из-за внезапности нападения возникло неизбежное замешательство, неразбериха. Некоторые штабы частей стали запрашивать вышестоящие штабы: "Что делать?"

Р.С. Иринархов

Западный особый... Минск,  Харвест, 2002

«На южной окраине города Гродно, у подножия старинного земляного форта конца XIX века стоит памятник бойцам и командирам 85-й стрелковой дивизии, принявшим бой в первые дни Великой Отечественной войны, погибшим, но не побежденным. Памятник одновременно прост и величественен: на двухметровый курган из камней, окруженный незамысловатой оградой, водружен православный крест. Мемориал воздвигнут относительно недавно: так случилось, что долгие годы подвиг тех, кто первыми встретил врага на западных рубежах нашей Родины, был незаслуженно забыт. Да и сегодня не многие знают, что происходило здесь в далекие июньские дни 1941 года…»
Александр Севенко.

85-я Челябинская стрелковая дивизия в июне 1941

Первый день войны. Самый долгий день, самый страшный и жестокий, сломавший в судьбах людей все, что они планировали на ближайшее время и годы вперед. Огромная объединенная армия Европы нарушила границы первого социалистического государства. Пограничные заставы до последнего патрона, до последней капли крови вели бой и погибали. Армии, расположенные близко к границам, тоже вступали в бой и под натиском сильного врага с кровопролитными боями отступали.

Сон почему-то не шел. Луч от прожектора скользнул по спящим вчерашним бойцам РККА, а сегодня военнопленным, но все равно бойцам Красной Армии. Где-то недалеко лаяли овчарки. Темная октябрьская ночь в Польше. Все словно во сне. Не мог Алексей себе представить, что с ним произойдет именно такое. Тело болело от побоев. В полдень немецкий офицер упражнялся на нем, ведя допрос и пытаясь склонить служить великой Германии. Это был уже третий допрос после побега.

       Откуда они могли знать, что отец был раскулачен советской властью? Что пришлось поездить по Руси-матушке, прежде чем нашлось место, где он с матерью и тремя сестрами нашел себе пристанище. Руки-то с детства были приучены к работе, и любое дело у него не вызывало проблем.

            Офицер долго и настырно давил на то, что Алексей должен отомстить за смерть отца и за свою горькую участь.

            - Кто такое мог обо мне сказать? – стараясь не выдавать эмоций, задал вопрос Чернов.

            - Мы много знать, - серьезно ответил немец. – У тебя есть возможность жить. Твой Родина отобрать у тебя все, а потом кинуть погибать.

- Такая уж моя Родина, - ответил Алексей офицеру и посмотрел ему прямо в глаза. – Родину не выбирают, и Родину не предают.

- Мы предлагать с помощью Германия освободить твой Родина от большевиков.

- Вы хотите, чтобы я воевал против своего народа?

- Комьюнистический пропаганда! – резко ответил тот и занес кулак для удара, но почему-то в этот раз передумал. – Глюпо… Увести.

Неужели кто-то из своих рассказал о раскулачивании? Но Алексей, вроде бы, ни с кем об этом не говорил. Странно, откуда все-таки офицер об этом узнал? Или решил наугад? Или что-то все же знает?

Огромное количество вопросов без ответов…

На небе ни звездочки. И ветра почти нет. Зябко. Осень все-таки. И состояние непонятное: то ли тревога, то ли еще что-то. Путались мысли, вызывали головокружение и слабость. Поежился от холода и прижался спиной к спине Степана. Вместе служили, вместе воевали, вместе попали в плен, и вот вместе в лагере военнопленных. А вот Иван... в первый день войны, 22 июня…

По приказу командира дивизии спать ложились в гимнастерках. Много шутили по этому поводу. Настроение отчего-то было приподнятое, но ощущение тревоги ощущалось во всем. Война, о которой говорили как о чем-то неизбежном, но далеком, становилась близкой и осязаемой.

Иван лежал на кровати и смотрел вверх, в потолок, закинув руки за голову. В глазах стояли слезы.

Чернов тронул его за локоть.

- Убьют, Лешка, меня завтра. Чувствую, убьют.

- Вань, перестань. Никто своей судьбы не знает и не может чувствовать, что завтра погибнет.

     - Может, Лешка, может, - Иван резким движением сел на кровати и схватил Чернова за руки.

     - Завтра война, Лешка. Война. Уже завтра! И я чувствую, что мне осталось совсем немного дышать этим воздухом, ходить по этой земле, общаться с вами, друзьями. Спой, а? Спой.

     - Вань, но…

     - Спой, – в его голосе было столько твердости, что отказать Алексей не мог.

     Гармошка раскрылась в умелых руках, и полилась популярная «Рио-рита».

     - Нет, - Иван остановил друга. – Другую, про могилку…

     Алексей увидел в глазах друга такое, что возражать не стал, и затянул:

                 Как в саду при долине

Звонко пел соловей,

А я мальчик на чужбине

Позабыт от людей.

     Песня словно накрыла всю казарму. Игривость и смешки в один момент исчезли.

Ох, умру я, умру я,

Похоронят меня.

И никто не узнает,

Где могилка моя.

     Песня стала неким переходом из мирной светлой жизни в непонятное, тогда еще смутное, завтра.

Запоет и заплачет,

И опять улетит.

И никто не узнает,

Где сиротка лежит.

     - Ну вот, всю душу разбередили, - буркнул кто-то издалека. – Теперь точно не усну.

     Кое-кто из сослуживцев подходил к гармонисту во время пения, и теперь молча, со своими нелегкими думами расходились обратно, к своим кроватям.

     - Спасибо, Лешка.

     Иван грузно свалился в кровать и закрыл лицо подушкой.

Чернов еще несколько минут сидел с гармошкой в руках, находясь под впечатлением и от песни, и от сказанных Иваном слов. Медленно снимая ремешки инструмента, он подумал о своих родных, оставшихся в далеком Буготаке, о муже сестры Фимы Василии, с которым его развела судьба весной 1940-го. Он сейчас где-то в Заполярье.

     Долго лежал с закрытыми глазами и лишь под утро задремал. Проснулся от содрогания земли, далеких глухих разрывов, натужного воя самолетов где-то в вышине.

     Иван не спал.

     - Вот и началось… - чуть слышно прошептал он, – утро последнего дня.

     - Подъем! Батальон в ружье!

     Чернов собрался быстро и хотел уже бежать на улицу, как взгляд упал на гармошку. Недолго думая, сгреб ее подмышку и помчался из казармы.

     Полк покинул место расположения и спешным шагом двинулся к границе, к точке боевого развертывания дивизии на случай войны.

     Двигались молча, настороженно озирались по сторонам. Казалось, что отовсюду доносились взрывы. Полк поднимался на один из пригорков, когда в небе появились низко летящие с каким-то цепенящим гулом вражеские бомбардировщики. Несмотря на предрассветный сумрак, очертания самолетов хорошо различались. Красноармейцы, задрав головы, с тревогой смотрели вверх. Самолеты прошли мимо, а через некоторое время раздались взрывы в районе их казарм. Местечко Солы в мгновение ока превратилось в место сосредоточения авиаудара. И как-то сразу рассвело. Земля, казалось, не успевала опадать вниз, как следующий взрыв подбрасывал ее вновь. Что могло гореть – горело. Полк с ужасом смотрел на страшное действо. За первыми самолетами потянулись следующие, которые уже бомбили сам город Гродно. Они выстраивались в цепочку друг за другом и с диким воем, как на учениях, бомбили, бомбили, бомбили. Зенитки почему-то долго молчали. И враг безнаказанно делал все, что хотел. К тому же создавалось впечатление, что немцы знали, что и где бомбить. Казармы полка в лагере Солы, в пригороде были уничтожены точными бомбовыми ударами первой волны самолетов.

     Впереди шли бои. Полк двигался к выделенной линии обороны на участке Лососна - Колбасино, а грохот сражения шел им навстречу. Немецкие бомбардировщики еще несколько раз проплывали на восток со смертоносным грузом, натужно и тяжело гудя. Место обороны находилось в трех километрах западнее Гродно. 85 стрелковая дивизия находилась во втором эшелоне прикрытия 4 стрелкового корпуса 3 армии.

- А ведь ушли мы без приказа… - рядом с Черновым стоял командир роты. – Останься там, нас бы уже не было… Спасибо комдиву.