ПРЕДИСЛОВИЕ

«Копье Судьбы» – книга для тех, кому нечего терять, кто хочет изменить свою жизнь.

На Пути Копья Судьбы вы познакомитесь со своими субличностями, из которых состоит ум, изучите свое высшее Я, свое низшее Я, увидите Тень во всей её громадной отвратительности, опуститесь в подсознание, коллективное бессознательное и ещё ниже - в одно- и  двухмерные пространства ума, да-да, есть и такие, пребывания в них приводит к перемещению «на физике» в замкнутые помещения такие, как тюрьмы и зоны.

В конце Пути Копья вы пройдёте посвящение в мистерию объединения первоначал вселенной, и это самое главное, что повлияет на вашу судьбу, потому что посвящение в такую мистерию поднимает вибрации человека на небывалую высоту, он понимает самую глубинную тайну трёхмерного мира, а именно - почему мы разорваны на мужское и женское начала, почему беспрестанно ищем друг друга, соединяемся и распадаемся.

Как остановить этот бесконечный процесс поиска своей второй половины? Как воссоединиться с нею окончательно и бесповоротно, чтобы выпасть из колеса Сансары, покинуть дуальность и вернуться в свой божественный дом?

Теперь о цене книги. Она символическая, единица и три нуля, бог и троица, начало и конец. Уплачивая 1000 руб. вы закрываете свой долг по энергообмену с автором, который вложил в этот роман огромное количество сил, и, таким образом, не будете расплачиваться за полученную информацию здоровьем или благополучием.

 

ПРОЛОГ

 

Глухой октябрьской ночью 1941 г. местоблюститель патриаршего престола митрополит Московский и Коломенский Сергий был у себя дома разбужен телефонным звонком. Звонили из Кремля, вежливо сообщили, что Иосиф Виссарионович хочет встретиться и, если возможно, прямо сейчас.

Спустя полчаса митрополит Сергий и еще два иерарха Русской Православной церкви - митрополит Ленинградский Алексий и митрополит Киевский Николай ехали на прием к Сталину.

В темноте, слабо освещенной фонарями охраны, черный «ЗИС» через Троицкие вороты проехал к зданию бывшего Сената, где находился кабинет главы государства. Выйдя из автомобиля, владыки поклонились в сторону Соборной площади и осенили себя крестным знаменьем.

В кабинете Иосиф Виссарионович пригласил владык за стол, сам же продолжил прохаживаться по кабинету. «Немцы под Москвой, - сказал он, - гдэ же ваши святые, отцы? Почему они не защищают родную землю?»

После тягостной паузы встал владыка Сергий.

-          Господь попускает, чтобы враг христианства дошел до Москвы, потому что сама

Русь утратила веру в Бога и попрала церкви и храмы. Защиты молитвенной над страною больше нет.

Сталин в задумчивости спросил собравшийся клир.

-          Ну, и что будэм дэлать, таварыщи священники? Допустим, чтобы враг растоптал

нашу землю? Что пасавэтуете?

            Переглянулись владыки. Сергий держал ответ за всех.

-          Если вы спрашиваете нашего мнения, что быстро и неотложно можно сделать в

таких критических обстоятельствах, то нужно немедленно вывезти на фронт чудотворную икону Божьей матери и совершить крестный ход с нею.

-          Да какой фронт, – в раздражении бросил Сталин. - Перед Москвой нэт фронта.

Есть атдэльные ачаги сапративлэния.

Пораженные иерархи переглянулись.

-          Где немцы? – спросил Сергий.

-          В Тихвине.

-          Значит, нужно с иконой Тихвинской Божьей матери облететь Москву по фронту.

-          Учтите, пастыри, - Сталин ощерил из-под усов мелкие желтоватые зубы. – Гитлер

использует против нас магическое оружие - особое, заколдованное копье. Гаварят, оно обладает мистической силой, перед ним целые армии бегут. Копьем этим, кстати, убили вашего Христа. Устоит ваша икона перед копьем Гитлера?

-          Божья матерь? – с тихой радостью спросил Сергий. И ужасно твердо ответил. – Устоит!

Встали Владимир и Николай, перекрестились.

-          Устоит!

                            ГЛАВА ПЕРВАЯ. МАГИЧЕСКИЙ ОБРЯД

                       Крым. 1942 г.

                                                          

На рассвете 3 марта 1942 г. из оккупированного немцами Симферополя вышел конвой, охраняемый бойцами СОН (соединения особого назначения) «Бергман» («Горец»), созданного Вторым отделом Абвера осенью 1941 года для разведывательно-диверсионных операций в тылу Красной Армии. Колонна проследовала по Бахчисарайскому шоссе и к десяти часам утра прибыла на Ай-Петринское плато. Вокруг зубцов вершины было выставлено оцепление. Солдатам строжайше запретили смотреть внутрь оцепления, куда проследовал «Опель-капитан».

Из автомобиля вышли двое гауптманов СС. Они вынули из багажника складной столик, собрали его на краю отвесного обрыва. Из грузовика привели русского пленного со связанными за спиной руками.

Полковник фон Штауфенберг оглядел пасмурное небо, заснеженное плато, и, сбросив на руки адъютанту шинель, со стальным чемоданчиком в руке проследовал к гауптманам, державшим пленного. По его знаку они удалились. Машина отъехала.

Связанный партизан и немецкий полковник остались на скальном балконе наедине. В ушах гудело от ветра. Далеко внизу в разрывах облаков стыло стальное море, подернутое вдоль берега пятнами бирюзового бриза.

-          Назовите ваше имя, - прокричал немец на русском языке. Белокурые волосы его

бились на ветру.

-          Зачем вам?… - опухшими губами выговорил партизан.

-          Мне хотелось бы услышать имя такого доблестного воина, как вы.

-          Ну, Петр. Петр Малашенко…

-          Послушайте меня, Петр. Я не питаю к вам ненависти. Вы храбро сражались, защищая свой фатерланд.

-          Это вы сражаетесь за фатерланд, а я защищаю Родину.

Измученный пленник балансировал на краю обрыва, и как ни странно, ощущал свободу, ведь он мог в любой момент прыгнуть вниз и избавиться от мук. В глазах его горела ненависть.

Оберст удовлетворенно улыбнулся.

-          Именно поэтому вы здесь, Петр, - сказал он. - Богу неугодна кровь трусов и

предателей. Поэтому Иуда удавился и не пролил своей подлой крови на землю. А вот Христос не умер на кресте от удушья, как обычно случается при распятии. Христа убил ударом копья офицер римской армии Гай Кассий Лонгин, германский наемник. Петр, вы удостоитесь величайшей чести – вы примете смерть от того самого копья, которым закололи Спасителя.

Бархатное покрывало на столике трепетало под ветром. Столик улетел бы в пропасть, если бы ординарцы не прикрепили его к скальному грунту специальными штырями. Отстегнув от запястья наручник, немец положил стальной чемоданчик на стол и открыл ключом замки прециозной штамповки.

Сквозь облака проглянуло солнце. Внутри несгораемого саквояжа заискрились драгоценными камнями золотые ножны. Немецкий полковник вынул из них старинный, почерневший от времени клинок грубой ковки. В «талии» клинок сужался, перетянутый золотым «бинтом». На месте кровостока зияла прорезь, в которую был вставлен четырехгранный кованый гвоздь, унизанный витками тонкой проволоки. Ручка клинка была круглой и полой, предназначенной для древка.

-          Вот оно, знаменитое Копье Судьбы, – благоговейно склонил голову немец и

обеими руками поднял перед собой наконечник. - Копье Лонгина, Оттона Третьего,  святого Маврикия, Фридриха Барбароссы, Наполеона. Сейчас им владеет фюрер немецкой нации Адольф Гитлер. Перед этим копьем бегут армии всего мира. Время от времени оно нуждается в  подзарядке. Его должно омывать кровью героев. Сегодня его омоет ваша кровь.

 «И сотряс черноликий Финеес Копьем и издал вопль, и страх прошел по толпам, словно волны по водам. И снова сотряс Финеес Копьем, и полегли воины от крика его, словно колосья на поле под серпом жнеца. И в третий раз сотряс яростный в брани Финеес Копьем, и побежали воины от лица его, как отара овец от волка рыщущего. Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя!»

С пронзительным воплем полковник германской армии нанес удар. Наконечник вонзился в бок жертвы между пятым и шестым ребром. Лицо пленника исказилось, словно бы ему открылось какое-то потрясающее видение: омытое кровью Копье пылало от переполняющей его энергии, из раскаленного наконечника вырвался иссиня-белый разряд и покрыл небо сетью пульсирующих молний. Чудовищная вольтова дуга, шипя и растрескиваясь, ударила вдоль побережья на северо-восток, - вал ужаса и паники покатился на отчаянно защищающие Севастополь части Красной Армии.

 

                                               ДАША ЖУКОВА

                                               Москва, наши дни.

 

Лежу в обнимку с ноутбуком, мать врывается, тычет мне в нос телефоном.

-          На, поговори с дедом! Он завещание на Никиту переписал. Допрыгалась! А я тебя

предупреждала.

-          Это спам. Ничего он не переписал.

-          Переписал. Езжай к нему, немедленно! Ты же любила дедушку.

О-о, как неохота к деду переться! У него кличка на районе «Партизан». Когда он еще ходил самостоятельно, напивался на 9 Мая и залегал на газоне «за пулеметом», отстреливался от «фошыздов», пока не приезжала полиция и не отвозила его домой.

У нас в школе проводили «дискотеки 80-х», отстой полный, мы на них ходили только чтобы поугарать. Вот я и решила устроить деду «дискотеку 40-х», пусть молодость вспомнит, скачала с тырнета подходящий музон, приехала, вставила спящему деду наушники и врубила плеер на полную громкость!

 

Wenn die Soldaten
Durch die Stadt marschieren,
Oeffnen die Maedchen
Die Fenster und die Tueren

Ei warum? Ei darum!
Ei warum? Ei darum!
Ei bloss wegen dem
Schingderassa,
Bumderassasa!
Ei bloss wegen dem
Schingderassa,
Bumderassasa»!

 

Как мой дедуля подскочит, как очи выпучит, как заорет: «Нина, немцы!» и бежать куда-то порывается, а ведь притворялся, что даже встать в туалет для него проблема. Я тужусь, чтоб от смеха не лопнуть, и снимаю этот постельный брейк-данс на мобильник, завтра размещу в инсте – вот лайков соберу!

Он меня заметил - ка-а-а-к цапнет за руку:

-          НЫ-ы-ы-ы-ы-ЫЫЫЫНа-а-а-а!

У него не руки, а клешни! Кричу: «Отпусти, мне больно!», он не слышит, у него же в ушах марш грохочет. Он бы мне точно руку вывихнул, если б я не догадалась выдернуть из него наушники.

Его от тишины Кондратий хватил, сидит с вытаращенными глазами, понять ничего не может, трогает свои «лопухи».

-          А што это было?

-          «Дискотека сороковых», по заявкам ветеранов. Думала, тебе приятно будет вспомнить молодость…

-          Ни хрена себе уха! Я же чуть не чокнулся спросонья… Разве можно так шутить?

-          Ну, все, все, извини! Программа «Розыгрыш» не удалась.

-          Розыгрыш? Так это был розыгрыш?

Дед лег и отвернулся к стене. Какой он стал маленький! Мне его стало так жалко! Села я к деду на кровать, погладила его по костлявому плечу. 

-          Дедуль, ну извини. Хочешь оладушек поджарю?

Он повернулся, насупленный, строго приказал.

-          Возьми стул. Сядь! Рассказать я тебе должен. Нельзя такое с собой в могилу уносить. Ты ведь знаешь, партизанил я в Крыму.

«Уроки мужества» повторялись каждый мой приезд. А не выслушаешь со всем вниманием – все, ты ему враг смертельный.

-          Дедуль, история-то длинная?

-          Послушать придется.

-          Тогда я у тебя волосы покрашу, ладно? Буду сохнуть и слушать тебя со вниманием. 

Пошла на кухню, развела краску, нанесла на волосы, надела на голову пакет, сверху закрутила полотенцем. Вот, теперь можно и «аудиокнигу» послушать.

Акимович поманил меня к себе и зашептал, будто кто-то мог нас здесь подслушать.

-          В сорок втором году взяли мы на секретной операции чемодан личного курьера

Гитлера. Чемодан был такой тяжелый, что, думаю, там было золото. Немцы тогда у евреев в концлагерях вырывали коронки и отправляли курьерами в Германию. Я этот чемодан закопал в горах, на Голом шпиле, возле хребта Абдуга.          

ВАСИЛИЙ АКИМОВИЧ ЖУКОВ. Прямая речь

 

Наш отряд базировался на склоне Хероманского хребта, а внизу, в деревне Коуш, находился крупный гарнизон татар и немцев. Мы его «сумасшедшим лагерем» звали, они на любой шорох открывали стрельбу.

Румын Русу первым к нам перебежал. Отец его, русский по происхождению, когда провожал сына на войну, сказал, что если он будет воевать против русских, чтоб домой не возвращался. Руссу сообщил, что в Симферополь приехал важный офицер из Берлина в чине оберста и повсюду носит с собой стальной чемоданчик, прикованный цепью к руке. Мы доложили в штаб, командование радировало в Москву. Той же ночью из Севастополя прислали самолетом группу Омсбона во главе с майором Бураном (Омсбон - особая  моторизированная бригада, состоящая из выдающихся советских спортсменов, чемпионов и рекордсменов мира, циркачей и акробатов, была прозвана «личным кинжалом Берии», использовалась для спецопераций, требовавших сверхчеловеческих умений).

Перед операцией Буран нас подкормил – каждый получил по банке тушенки, триста грамм черного хлеба и печеную картофелину. С Бураном прибыла группа испанцев из республиканской армии. Испанцы эти были боги подрывного дела, многому нас научили, один из них, Касада, стал потом советником Фиделя Кастро и Че Гевары. У Кассады не было обоих больших пальцев на руках, это типичная минно-взрывная травма. Так даже он сказал, что труднее Крыма ничего в своей жизни не видел, это был живой ад на земле. Испанцы устанавливали мины на пути проезда гитлеровского курьера. Он для чего-то на Ай-Петри поехал, по Бахчисарайскому шоссе, наверно, хотел, как турист, на Черное море с высоты полюбоваться. Вот на отходе с Ай-Петри мы его и поджидали.

Испанцы сработали ювелирно. Взорвали переднюю машину с пехотой и БТР сзади. Группа Бурана перебила телохранителей, захватила оберста и отошла к лесу. Мы прикрывали отход.

Немцы бросили против нас особую группу егерских частей «Альпини». У них снегоступы были канадские, они на этих плетенках по снегу, как по льду на коньках летали. И вот эта ягд-группа отборных головорезов устремилась за нами в чащобу Узун-Крана. Их поддерживали румыны из третьей горнострелковой армии и «ахмеды» из татарских отрядов. Еще бы, такое ЧП! Похитили личного представителя фюрера. БТРы их дошли до хребта Абдуга, дальше не могли подняться, но у этих вояк была горная артиллерия, они ее называли «пупхен», на мулах, на одном муле стол и щит, на другом два колеса со снарядами. Заберутся на высоты и молотят нас из «пупхенов» и минометов.

Из моей группы уцелело четверо. Я, Алексей Мохнатов, Гуськов Григорий и Нина Помазкова, невеста моя. Стецура, Бондаренко, Осипенко, Чуб, Сергей Русу, Коптелов и его моряки – все  погибли. Дорого нам тот оберст обошелся.

В лесу наткнулись на Бурана, все его омсбоновцы побиты. Они столкнулись с абверовской ягд-группой из «Бергмана», ну и положили друг друга. Буран был в живот ранен, хрипит из последних сил: «Василий, бери немца, уходите с ним на «зубробизонов». Федя Мордовец будет вас ждать до сумерек, потом улетит. Операция на контроле Москвы, слышишь? Запомни, это «Шекспир». Так нашим и скажи - «Шекспир». И смотри, под страхом смерти чемодан не открывай».

«Зубробизонами» называлась взлетная площадка на месте бывшего загона для зубро-бизонов, где умудрялись садиться «этажерки» из Севастополя.

Попрощался я с Бураном, немца дулом в спину ткнул – шнель, сука!

Не отошли мы и пятидесяти метров, как сзади стукнул выстрел. Вечная память майору!

А сил уходить от погони почти не осталось, мы ж кизиловым отваром питались да редкими трофеями из татарских деревень – баранами да собаками. Ты сейчас, в мирное время попробуй в гору подняться, мигом запыхаешься, а мы тогда на скелеты ходячие были похожи…    

БЕРЛИН. ПОСОЛЬСТВО РФ. Наши дни

 

            Вальс Штрауса вращал в музыкальном вихре танцующие пары. В зале приемов Посольства Российской Федерации роились мужчины в смокингах и дамы в бальных платьях. Сновали официанты с подносами, уставленными бокалами  с шампанским.

            Немолодой мужчина с обритой наголо лобастой головой выделялся среди стоящих вблизи господ мощным телосложением, которое угадывалось под натянутым на плечах, словно бы надетым с чужого плеча, смокингом. Так оно и было: генерал-лейтенант ФСБ Валентин Григорьевич Огуренков позаимствовал смокинг у атташе по Военно-морским делам Вадима Черемета.

-          Вот, Валентин Григорьевич, познакомьтесь, - сказал Посол России в Германии Владимир Гринин, подводя к Огуренкову худощавого, средних лет господина в золотых очках, с прямым пробором в белесых волосах, - друг нашей страны герр Штерринг.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Посол отошел.

Огуренков ждал обычного обмена любезностями и визитками, но разговор сразу приобрел необычный оборот.

-          Мой дед воевал в России, - сказал  Штерринг. - Он был тяжело ранен в Крыму в 42 году, потерял глаз и правую кисть. И вот недавно произошло чудо! – Штерринг вынул из нагрудного кармана пачку фотографий. - На утерянной руке моего деда находился наградной перстень. Дизайн его был придуман лично рейхсфюрером СС Гиммлером. На кольце, как вы видите, изображен череп, свастика, руна «хагалаз» (символ братства) и две руны «совило» (символ победы). А теперь взгляните сюда!

            На следующей фотографии Огуренков увидел внутреннюю сторону кольца, на ободке которого читалась гравировка готическими буквами «S Lb».

-          Вы видите личную подпись рейхсфюрера СС Гиммлера, - торжественно возвестил

Штерринг. – Аббревиатура «S Lb» означает «Его любимцу». Сомнений нет, это перстень моего деда. Посмотрите в глаза черепу. В них вставлены бриллианты. Подобных колец было изготовлено ровно двенадцать.

-          Это очень познавательно… - рассеянно заметил Огуренков.

-          Эти фотографии мы получили два дня назад. Некий торговец антиквариатом из Крыма прислал эти снимки в Общество лютеран в Киеве, которое занимается поиском и возвращением на родину праха немецких воинов.

-          Чего же вы хотите от меня?

-          К сожалению, мы не успели выкупить кольцо. Черные копатели не сошлись в цене

с  торговцем, убили его и скрылись…

-          Убили? Тогда вам следует обратиться в Министерство внутренних дел Украины.

Крым находится под их юрисдикцией.

-          Одну минуточку, герр генерал, я не договорил. Черные копатели покинули Крым и

сейчас находятся на пути в Москву. Мы просим вашего содействия в их поисках. Этот перстень крайне важен для нашей семьи, – вице-консул доверительно понизил голос. – Мой дед очень богатый человек, он хотел бы вам лично сообщить сумму вознаграждения за находку.

Ах, вот оно в чем дело! Какая наглая вербовка! В посольстве! Под прицелом сотен глаз! Перстень - только предлог. Интересно, в какую сумму они оценивают генерала ФСБ? 

Выйдя из посольства, генерал сел в машину и последовал за идущим впереди серым спортивным «Порше». Автомобили остановились возле массивного здания в районе Ангальтского вокзала.

Пожилой мажордом открыл высокие дубовые двери, украшенные старинной бронзовой инкрустацией.

По мраморной лестнице, устланной бордовой дорожкой, Штерринг и Огуренков поднялись на второй этаж, в готический зал со стрельчатыми потолками, со стенами, украшенными фамильными портретами и рыцарскими доспехами.

Навстречу гостям на инвалидном кресле выехал старик с изможденным бледным лицом, усеянным старческой пигментацией.

-          Граф фон Штауффе… - неразборчиво представился он, подавая для рукопожатия

левую руку, правая в черной печатке лежала на подлокотнике кресла. Голову графа по вискам охватывала тонкая тесьма, закрывающая черным наглазником левую глазницу.

Гости расположились у столика, накрытого для легкого ланча и освещенного свечами. Хозяин сразу перешел к делу.  

-          В 1942 году я был с важной миссией в Крыму, - сказал он на чистом русском языке.

- На мой конвой совершили нападение партизаны. В том бою я потерял глаз и правую руку. Перстень с моей утерянной руки был недавно найден в Крыму. Я прошу вас найти в архивах НКВД материалы о нападении на конвой. Оно было спланировано из Москвы. Целью было заполучить содержимое кофра, пристегнутого к моей руке стальной цепочкой. Партизаны разгромили охранение, взяли меня в плен и увели в лес. Когда им стало ясно, что со мной им от погони не уйти, они избавились от меня.

-          Каким образом?

Старик ответил просто.

-          Они меня застрелили.

 

ВАСИЛИЙ ЖУКОВ. ПРЯМАЯ РЕЧЬ

 

Горный Крым. 3 марта  1942 г. 13 часов 04 минуты

 

 Немец тормозил весь отряд. Он неуклюже карабкался по заснеженным кручам, падал, подолгу стоял в изнеможении на четвереньках, а на угрожающие окрики Василия Жукова показывал на чемоданчик – тяжелый! Василий попробовал на вес – чемодан весил не меньше полупуда. «Что в нем такого, может, золото?»

-          Отстегивай! – приказал он. – Мы сами понесем.

Немец отрицательно замотал головой, и вдруг на русском языке сказал.

-          Я его не отдам!

-          Он по-русски разговаривает! - удивился Мохнатов.

-          Ах ты, гадина! – Василий ударил немца кулаком в лицо. – Отстегивай чемодан, гнида!

Немец проморгался и непримиримо повторил.

-          Найн! Пока я жив, никто это не тронет!

Донесся далекий лай собак, татакание немецких автоматов.  

Василий повернул автомат немцу в живот, нажал на курок. Щелкнул металл. Еще раз. Еще. Оберст попятился по снегу, выставил перед собой стальной чемоданчик в качестве щита. Партизан отстегнул магазин. Пусто. Сунул за борт фуфайки разбухшую от мороза, багровую «клешню», вытащил револьвер, навскидку выстрелил. Голова оберста дернулась, фуражка с высокой тульей слетела за спину, фигура в шинели с меховым воротником повалилась на спину.

-          Гриша, нож давай. – Василий подсел к убитому, нащупал утонувшую в снегу

цепочку, положил ее на стальной чемодан. Григорий Гуськов приставил сверху нож, ударил по обуху прикладом. Даже зазубрины не осталось на крупповской стали. Удар, еще, еще!

У лежащего навзничь немца глазница наполнилась дымящейся на морозе кровью, тонкая струйка пролилась к уху, наполняя ушную раковину.

Гуськов колотил прикладом по обушку ножа, цепь не поддавалась.

«А ну дай!» Жуков забрал нож у товарища, выдернул руку немца из обшлага шинели, припечатал к чемоданчику, резанул по запястью. Брызнула кровь. Зазубренное острие не резало - пилой рвало плоть, уперлось в кость, захрустело. Подплывшая кровью рука соскальзывала с чемодана. 

-          По связкам, связкам резани, - подсказывал Гуськов, - по жилам…

Вновь застрочили немецкие автоматы, лай собак сделался громче, свистнули пули.

Взрычав от натуги, Василий с хрустом провернул полуотрезанную кисть, промокнул кровенеющий разрез снегом, рассек натянутые сухожилия - кисть отделилась.   

Помогай, крикнул он Гуськову, это гиря, а не чемодан!

Гуськов подхватил трофей с другой стороны, вдвоем пошли сноровистей.

За чемоданом на цепи волочилась по снегу зажатая в наручнике кисть оберста, -  посиневшая, с багровой наледью на месте отруба.

 

БЕРЛИН. Особняк на Беренштрассе, 36. Наши дни.

 

Русский генерал окинул взглядом иссохшую фигуру старца.

-          Вы сказали, что партизаны вас застрелили. Уж не разговариваю ли я с призраком?

Старик осклабился в неслышимом смехе, радиальные морщины покрыли его ввалившиеся щеки.

-          Видимо, порох отсырел, и пуля выбила мне глаз, но в мозг не проникла. Вот она, –

граф сделал знак, секретарь поставил на стол золотую табакерку. На зеркальной подложке лежал сплющенный кусочек свинца. - Германским командованием была проведена операция армейского масштаба по прочесыванию леса. Кофр как в воду канул.

-          Что же в нем находилось, господин граф? - спросил Огуренков.

Хозяин дома пожевал блеклыми губами.

-          Этого я пока не могу вам сказать.

-          В русском фольклоре, - сказал Валентин Григорьевич, - есть сказка, в которой царь

посылает главного героя туда, не знаю куда, найти то, не знаю что. Я не сказочный персонаж и не могу заниматься поисками неизвестно чего. Скажите откровенно, что мы ищем, и тогда я смогу помочь вам.

Старый граф погрузился в раздумья..

-          Вы правы, - сказал он. - У меня осталось мало времени, я вынужден раскрыть вам карты. Но предупреждаю, после моего ответа у вас уже не будет пути к отступлению.

Огуренков упрямо нагнул лобастую, наголо обритую голову.

-          Надеюсь, это не угроза?

-          О нет, это необходимое предупреждение. 

Русский генерал поднялся.

-          В предупреждениях не нуждаюсь! Это вы обратились ко мне за помощью, а не я к вам. Не люблю, когда меня используют втемную. Благодарю за гостеприимство.

-          Ну, что ж, прощайте, - сказал граф, протягивая руку. Правую.

Огуренков застыл во встречном движении. Навстречу ему торчала сморщенная культя. Искусственная кисть осталась лежать на подлокотнике.

-          Прощайте, - повторил граф, видя, что гость находится в замешательстве.

Русский генерал действительно слегка «завис», не совсем понимая, что и как ему нужно пожимать. Культю? Но это как-то дико…

Словно против воли, генерал протянул руку для странного рукопожатия. Когда его пальцы достигли того места, где должна была находиться отрубленная кисть, он вдруг увидел: из сморщенной культи струилась призрачная ладонь с породистыми длинными пальцами. Ладонь принадлежала молодому мужчине, сквозь прозрачные связки и фаланги просматривались колени графа, накрытые шотландским пледом в черно-красную клетку.

Русского генерала как будто парализовало. Обе руки – живая и прозрачная -  находились друг от друга в нескольких сантиметрах. Огуренков инстинктивно сжал пальцами пустоту бесплотной кисти.

Немец пристально смотрел зрачком единственного глаза, тусклым и сплющенным, как свинцовая пуля. «Он меня гипнотизирует», понял Валентин Григорьевич, но не смог ничего поделать. Кисть его, конвульсивно сжатая, застыла в каталепсии загробного рукопожатия.

         Москва. Даша Жукова. Наши дни

 

Блин, я передержала краску! Подорвалась в ванную, смыла краску, гляжу в зеркало – вау! - волосы стали огненно-алыми, я запылала, как костер. Это дед виноват, совсем заболтал меня рассказами своими.

Когда я вернулась в спальню, он важно сообщил.

-          Ты моя любимая внучка, тебе я завещаю огромное богатство…

Я огляделась в жалкой квартирке.

-          И где же оно?

-          Так я же тебе битый час толкую, - рассердился старик. -  Чемодан оберста я в горах закопал! Он тяжелый был, как гиря. Ясно, что там было золото. Поезжай, забери его себе. Я тебе тут карту нарисовал.

Он достал из-под подушки мятый листок.

Я повертела рисунок. Дрожащими каракулями было написано «Голый шпиль», «Чаир» «Деревня Семисотка», «Абдуга», «Узун-Кран». Если бы я знала, что скоро эти названия будут звучать для меня так же страшно, как «Обитель зла», я бы не улыбалась тогда так легкомысленно.

-          Ты с ума сошел? Никуда я не поеду!

Дед не обратил внимания на мои возражения.

-          Я все продумал, - пыхтел он, - вот маршрут, вот рисунок чаира у Голого шпиля, вот скала, вот здесь, под ней, захоронена Нина с чемоданом оберста. Поезжай, похорони ее по-человечески.

-          Капец! Там еще могила чья-то! Чего ж ты его сам раньше-то не выкопал, клад свой?

 

***

 

Крым. Голый шпиль. 15 часов 13 мин. 3 марта  1942г.

             

Гуськов и Мохнатов остались прикрывать отход. Василий с Ниной продели палку в ручку и вдвоем волокли немецкий чемодан. Они совершенно выбились из сил, уходить от погони приходилось круто в гору, карабкаясь по снеговым оползням.

Вот знакомый чаир - участок дикорастущих яблонь и груш у подножия Голого шпиля. Кизильник и шиповник укутаны снегом, из их плодов и корешков он варил отвар от цинги, а под скалой обнаружил глубокую щель, расширил ее и оборудовал тайник.

Стараясь не стряхнуть снег с кустов шиповника, он прополз к тайнику и принялся раскапывать снег. Вскоре рука провалилась в пустоту. Расширив проход, он пропустил вперед Нину, и заполз следом, закрыв отверстие изнутри трофейным чемоданчиком. 

Они оказались в каменном гробу. Нина дрожала от страха и холода. Василий обнял ее и прижал к себе.

-          Не бойся, двумя смертям не бывать, а одной не миновать.

Донесся собачий лай. Девушку охватил приступ дрожи. Еще закричит от страха, подумал Василий.

-          Слышь, Нин, - шепнул он, чтобы отвлечь ее от надвигающегося ужаса, - а ведь это я сыпанул патронов в трубу Чистякову.

Она даже дрожать перестала.

-          Ты? Он так перепугался, под нары залез!

Василий тоже дрожал от страха и пронизывающего до костей холода.

-          Скажи, напоследок, у вас с ним что-нибудь было?

-          С кем?

-          С Чистяковым...

-          Ты че, дурной, Жуков? – Нина возмущенно затрепыхалась. – Нужен он мне, как

голове дырка.

-          А чего ж ты выскочила… - Василий сжал ее плечи так, что хрустнули косточки, -

вся в исподнем? Я за землянкой притаился, все видел.

-          Я выскочила? Не дави, ой… Я?

-          Ты! Тихо. Услышат.

-          К нам, к нам идут, Вася-а-а-а…

Поначалу молодой партизан собирался просто отвлечь девушку разговором, но постепенно стал заводиться ревностью.

-          Ну, че ты все виляешь, - шипел он ей на ухо, - хоть напоследок скажи, было у вас с ним что или нет?

-          Вот дурной, нашел время ревновать!

-          А ну, говори напоследок! Было? Скажи хоть перед смертью правду!

Нина дала честное комсомольское, что не изменяла.

-          Ты же сам знаешь, - вздрагивала она от доносящегося снаружи лая собак, - таскал

он меня на допросы, каждую ночь таскал. В тот раз-то что было? Сомлела я в тепле, а как патроны начали в печке выстреливать, я и проснулась. Смотрю, а я уже это… без гимнастерки, и штаны расстегнуты…

-          А ты будто не чуяла, как он тебя там… а?

-          Да не успел он ничего. 

-          А если б я патронов не сыпанул, дала бы ему? Дала?!

-          Вот ты дурной! Немцы кругом, а он!

Совсем близко послышались гортанные голоса, лай собак.

Нина вскрикнула. Женщины не могут контролировать себя в минуты смертельной опасности, кричат в голос, чтобы услышали и пришли на помощь мужчины.

Жуков зажал ей рот ладонью.

Она сорвала его руку, горячечно зашептала.

-          Не хочу к ним в руки попадать, не хочу, Васечка! Застрели меня, а потом себя.

Давай умрем!

-          Авось, пронесет… Тихо!

-          Нет! Сюда идут. У них же собаки. Лучше смерть, чем муки. Стреляй!

Вынул Василий револьвер, откинул барабан: в пустых гнездах прощупался капсюль всего одного патрона. Предпоследний он сжег на оберста. Что делать? Застрелить Нину, а самому пойти в гестапо?

Но девушка нашла другое решение, страшное в своей простоте.

-          Вася, выхода нет! Задуши сначала меня, а потом стреляйся сам.

-          Да ты что, Нин… - обомлел он. – Как я тебя задушу?

Она вцепилась ему в плечи, затрясла.

-          Хочешь, чтобы они меня пытали и насиловали? Ты этого хочешь? Васечка, ну нет

же другого выхода! – Нина нащупала и наложила ледяные пальцы жениха себе на горло, зачастила горячечно, слыша в двух шагах, за тонким стальным чемоданчиком, хруст немецких шагов и хриплое ворчание собак. – Я сама себя буду душить, ты только помоги. Не успеем, вот же они! Скорее! Давай! Не тяни! Не дай, чтоб меня му-у-у-у-учили! И сам меня не мучай, прошу!

Голова пошла кругом. Права Нина. Умрем и исчезнем с проклятой земли! Вместе. Навсегда. И весь ужас, все муки в холодном, голодном лесу тут же закончатся. 

-          Я не дам, чтоб тебя мучили, - молодой партизан сначала неуверенно сжал горло

любимой поверх ее рук, припал губами к ее губам в прощальном поцелуе и… стиснул пальцы. Сдавил так, что перед глазами поплыли огненные круги, в ушах зазвенело. Давил и шептал, как делал это в минуты острой близости «Любимая, сейчас, потерпи, еще чуть-чуть, все будет хорошо…».

Лай собак, гудение крови в голове, мычание и биение тела под ним, укус в губы, - все слилось в приступ жгучего безумия.

«Ты же сама смерти просила, а теперь кусаешься!»

В приступе отчаяния и злобы Василий так стиснул пальцы, что захрустело ломкое горло. Обмякла Нина, больше не барахталась, не кусалась.

Василий впал в забытье.

Очнулся от оглушительного лая за стальной переборкой чемоданчика.

Разжались окоченевшие пальцы на горле убиенной Помазковой, взвели курок, приставили дуло к виску неизвестного солдата.

БЕРЛИН. Особняк на Беренштрассе 36. Наши дни.

 

-          Не бойтесь, - немигающим глазом вперился в гостя старый граф. – Вы вошли в контакт с моим будхическим телом. Это часть посвящения.

Астральный ток сотрясал тело генерала российских спецслужб.

Огуренков почувствовал, что теряет контроль над разумом.

-          Что вы делаете, - прохрипел он, - прекратите.

-          Я предупреждал, что у вас не будет другого выхода, - прошелестел голос. – Теперь вы обязаны пройти посвящение.

-          Посвящение? Но во что?!

-          В «Bestellen Spearmen», «Орден Копьеносцев». Сегодня я посвящаю вас, а меня

посвятил сам фюрер! Мое полное имя – Клаус Шенк Филипп Мария граф фон Штауфенберг.

Призрачная кисть разжалась.

Огуренков рухнул в кресло.

Голова прояснилась, но гудящая рука висела как отшибленная.

Как он назвал себя? Штауфенбергом?

Но легендарный полковник был расстрелян сразу же после неудачного покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Неужели?..          

                   ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА ГИТЛЕРА И ШТАУФЕНБЕРГА

 

9 марта 1938 года потомственный военный аристократ граф фон Штауфенберг  получил приглашение на личную аудиенцию к канцлеру Германии Адольфу Гитлеру.

Ранним утром поезд подошел к Ангальтскому вокзалу Берлина. На перроне прямо напротив двери вагона ждал офицер СС в намокшем под дождем прорезиненном плаще. Он принял чемодан графа и проводил его к черному правительственному «Мерседесу», ожидавшему на привокзальной площади.

При выезде на Шарлоттенбургское шоссе к ним присоединился эскорт мотоциклистов.

В приемной никого не было, кроме двух высоких белокурых офицеров в черной, перетянутой ремнями форме СС. При появлении посетителя они щелкнули каблуками, отработанным жестом распахнули уходящие под потолок двери и вскинули руки в нацистском приветствии. Штауфенберг прошел под живым портиком.

Кабинет главы государства поражал размерами – в нем могло бы поместиться дворянское собрание европейской столицы. Граф заметил Гитлера только тогда, когда тот поднялся из-за стола и, заложив руки за спину, семенящими шажками двинулся  ему навстречу. Рукав его солдатской гимнастерки охватывала красная повязка с черной свастикой на белом просвете. На груди висел Железный крест.

Впившись глазами-буравчиками в лицо гостя, Гитлер вскинул руку в фашистском приветствии, сильно отогнув назад ладонь. Пожатие его оказалось влажным и мягким, зато глаза царапнули по душе графа наподобие двух алмазных стеклорезов. Коротким жестом предложив Штауфенбергу присесть на диван, фюрер опустился в кресло напротив и  спросил высоким резким голосом.

-          Штауфенберг, вы слышали о Копье Судьбы?

Граф кивнул – кто в аристократической Европе не знал о таинственном артефакте?

-          Я увидел его впервые, будучи еще совсем молодым человеком, в музее Хофбург, в

Вене… - Гитлер замолчал, предавшись воспоминаниям. - Только что закончилась мировая война, из которой я вышел израненным, вот с этим железным крестом на груди. А в груди моей зияла рана – боль за поверженную, преданную, растоптанную родину. Как поднять ее с колен? Стоит ли сражаться? Хватит ли у меня сил? У меня – нищего ефрейтора, отравленного газами, потерявшего зрение от нервного потрясения. Да, граф, я временно утратил зрение, когда узнал, что Германия капитулировала. Что значил этот знак, Штауфенберг? Не отвечайте, вы не знаете! Та слепота была сродни слепоте Павла. Я был подавлен, растерян, ни проблеска надежды не блистало передо мной в темном и безнадежном будущем. Но Бог живёт в нас, потому что мы постоянно ищем свидетельства Его Силы в мире и стремимся приобщиться к ним. Так слушайте же, граф! Сейчас я расскажу вам о величайшем событии в моей жизни!

Гитлер встал и, заложив руки за спину, принялся расхаживать по кабинету, время от времени оборачиваясь к слушателю с фехтовальными выпадами рук.

-          Тот, кого ведет Бог, всегда приходит вовремя. Казалось бы, случайно я забрел в Зал

сокровищ Габсбургов. Меня привлекла тишина этого места, где я мог бы предаться своим мрачным размышлениям. Внезапно в зал вошла экскурсия, гид подвел группу точно к тому месту, где я находился. Рука гида указала на витрину, а его громкий голос принялся излагать легенду. «С этим копьем связана легенда, согласно которой тот, кто объявит его своим и откроет его тайну, возьмет судьбу мира в свои руки для совершения Добра или Зла». Я стоял, пораженный, как громом. – Глаза фюрера расширились, руки поднялись перед лицом и сжались в подрагивающие кулаки. - Меня словно молния пронзила и озарила на долгие годы мистерию моей жизни! – Гитлер резко бросил руки вниз, раскрыв пальцы и переводя дыхание. - В ту же секунду я понял, что наступил знаменательный момент в моей жизни. Долгие минуты я стоял, рассматривая копье. Я гипнотизировал его взглядом, умоляя раскрыть мне свою тайну. Целый день до самого закрытия музея простоял я перед легендарным оружием. Вечером я вернулся домой к моему брату и другу Альфреду Розенбергу. Мы делили с ним утлый кров и те немногие деньги, что нам удавалось раздобыть поденным трудом. В ту же ночь мы провели спиритический сеанс и вызвали дух Оттона Третьего – императора Священной Римской империи, которому в своё время принадлежало копьё. Дух явился, Штауфенберг, дух явился! Знаете ли вы, что сказал мне Оттон Третий? «Новым предводителем Германии станет тот, кто завладеет Священным Копьём. А если он завладеет и Чашей Грааля – то завоюет весь мир!»

На следующий день, пьяный от бессонницы, я прибежал в музей к самому открытию. – Гитлер расширил глаза и прошептал. - В тот день произошло великое таинство…

                   Москва, квартира Жукова В.А. наши дни

 

-          И че, ты ее реально задушил?

Приставив указательный палец к виску, старый партизан Василий Жуков сидел на кровати и пустыми глазами смотрел перед собой. Лицо его корежила мука, кадык дрожал на дряблом горле, грудь тряслась в приступах рыданий.

-          Задушил, внуча… Нет мне прощения…

В квартире тихо тикали ходики, за окнами шумела дорога, старик мой пялился в пространство и  продолжал «стреляться» из пальца.

-          Жесть, - я осторожно отвела его дрожащую руку от виска, будто он и в самом деле мог застрелиться. – Ты мне весь мозг вынес. Как же ты сам-то выжил?

-          А? - старик приложил руку к лопуху уха.

-          Кончай тупить! Ты задушил невесту и приставил пистолет к виску, так? Но раз ты живой, значит, не выстрелил. Ты что, сдался в плен?

Старик стукнул кулаком по колену.

-          Не сдавался я! Запомни! Никогда и не перед кем Васька Жуков не сдавался!

-          Так как же ты выжил?

-          Так это, как его… - забормотал он, – осечка, осечка вышла... Стрелял я, а как же, я

же Ниночке обещал. Да либо патрон отсырел, либо это самое… я щелк, щелк, не стреляет патрон проклятый.

-          А немцы?

Он виновато развел руками.

-          Немцы мимо прошли…

Это был баг. Я зависла.

-          А как же собаки вас не почуяли?

-          Немцы же нас выкуривали, леса поджигали, чтобы мы задохнулись. Вот дым овчаркам нюх и отбил.

-          Зачем же ты тогда Нину задушил? Вдруг бы вас не нашли?

-          Кто ж знал… Поторопились мы маненечко… - он тихонько заскулил. - Ох, какая она красивая была! Вот как ты сейчас… Война нам судьбы сломала…

Рассказ отнял у него последние силы, голос стал совсем тихим, под конец он говорил так невнятно, что мне приходилось чуть ли не ухом прижиматься к его губам. 

-          Обязан я замолить грехи перед смертью. Нина каждую ночь приходит, Толя

снится. Вот тебе моя предсмертная воля, Дарья, поезжай в Крым, на Голый шпиль, найди могилку моей Ниночки, похорони ее косточки по-людски, молитвы прочитай и все такое. Мы же тогда безбожниками были, не знали, как надо по-христиански-то хоронить…        

                   БЕРЛИН. Особняк на Беренштрассе 36. Наши дни              

Губы Огуренкова растянулись в недоуменной улыбке.

Рука! У Штауфенберга отсутствовала кисть правой руки.

Глаз! У легендарного полковника тоже была черная повязка на левой глазнице. 

После расстрела заговорщиков по Германии прокатилась волна арестов и массовых расправ. Элита германской нации полегла в застенках гестапо. Об этом Огуренков напомнил  старому графу.

-          Ах, да, я и забыл… - усмехнулся тот, дыша прерывисто и устало, - меня выкопали

из могилы, сожгли и развеяли мой прах по ветру. И весь род Штауфенбергов был уничтожен по древнегерманскому закону кровной мести. Все дело в том, мой дорогой генерал, что никакого покушения на фюрера не было. Под прикрытием грандиозного мифа тысячи лучших сынов Германии были объявлены расстрелянными, переправлены в надежные места и спасены от сталинских лагерей и американских судилищ.

-          Ну, ни хрена себе… – пробормотал Огуренков., утирая вспотевший лоб.

-          Разве когда-нибудь вскрывались захоронения по делу о покушении на фюрера? –

продолжал хозяин дома. - Проводилась эксгумация их трупов? Нет. Все эти люди исчезли. Они унесли в пещеры и подземные города уникальные технологии германской науки. Насколько я знаю, большая часть архивов КГБ еще не переведена в электронный вид. Поэтому, чтобы облегчить вам поиски, укажу на одну деталь. Те, кто меня похитили в Крыму в 42 году, они не знали, что я понимаю по-русски, поэтому разговаривали при мне свободно. Их старшим был офицер НКВД, майор Буран, он был ранен и остался там погибать. Он передал меня партизану по имени Василий. Перед тем как застрелиться, Буран сказал ему про меня: «Запомни, это Шекспир»! Скорее всего, операция называлась «Шекспир»…

-          Почему «Шекспир»?

-          Shakespeare – «потрясающий копьем». Вот я и открыл вам цель наших поисков, Вам предстоит найти Копье Лонгина, величайшую реликвию рейха, утерянную мною в Крыму в далеком 1942 году.