Папа схватил вновь ружьё, второй рукой из приоткрытого ящика чёрного комода, стоявшего у входной двери, загрёб к нему патронов и отправился на крыльцо. Раненный дядя тоже своё ружьё, приставленное к изящной по дизайну, и в то же время довольно плотной, крепкой и устойчивой ножке стола дулом вверх, взял в руки, поглядывая в сторону окошка наружу.

Становилось действительно страшно. Кто или и что там так топало, какие невообразимые ужасы скрываются в сочащихся туманной дымкой гроздьях ночной темноты? Столь безобразные и недоступные к пониманию, что они сами опасаются выходить на солнечный свет, боятся дня, дабы никогда не встречаться с собственным отражением или даже тенью.

Мне одновременно было и любопытно, и при этом совершенно не хотелось знать, что вокруг происходит. Я отошёл от входной шторки в сторону своего окошка, но тут же отпрянул от него на пол, спешно пятясь, практически ногами забираясь под кровать, вжавшись в узкую тёмную щёлочку, надеясь, что оттуда меня никто не заметит, когда мимо стекла промелькнуло что-то большое и совершенно недружелюбное.

Оно было живым, это стало ясно по запотевавшему от его резкого выдоха стеклу. Было слышно какое-то фырканье, отдалённо напоминавшее лошадь, при этом ещё весьма неприятный скрежет и утробный гулкий клёкот, который, скрипя открывавшимися челюстями, издавало это создание.

И я чётко знал, что мимо окна промелькнула, несомненно, громадная пасть. Она была раскрыта, я не сразу сообразил, что именно происходит, но затем увидел верхние, а вскоре и нижние зубы, тут же ставшие размытыми из-за дыхания этого нечто. Кончик верхней челюсти был загнут, напоминая какой-то клюв, однако же сами они мне показались белёсыми и очень похожими на черепа травоядных копытных – лосей, оленей, коров, лошадей… За десять лет жизни в деревне я всякие кости успел повидать.

Какие-то черепа и останки умерших зверей мы видели в лесу, когда я собирал грибы и чернику с мамой либо с папой, с братом вдвоём нас туда никогда не пускали, боясь, что заблудимся. Но с ним мы на ничейном поле видели череп в гадюшнике недалеко от озера, там змеи устраивали кладку своих яиц. Ещё были черепа, что шаман Шункар использовал в своих ритуалах. А также те, которые оставались после разделывания туш животных, которых охотники приносили из леса.

Оттого, что стоявшее за окном косматое и практически размером с дом создание своей головой напоминало череп копытного и на своих ногах эти самые копыта, вероятно, имело, судя по звуку, оно отнюдь не казалось мне мирным, дружелюбным и травоядным. Скорее наоборот, зубы его были остры, чуть изогнуты, имея не плосковатую жевательную поверхность или эдакую «коронку» вокруг выемки, а были острыми - вдоль пирамидально заточены и вытянуты… Кажется, в потрёпанной книжке Антохи по геометрии что-то подобное звалось «треугольной призмой». Множество, множество плотно выросших рядом таких зубов. И каждый имел с наружного края ещё остроконечный откос с завитком вверх, как будто бы клык срастался с резцом в одно, и так весь ряд снизу и сверху. По краям – выставленные острия, пронзающие, что угодно, а дальше к десне остроконечными вытянутыми призмы измельчали всё то, что откусят их откошенные части. Хищные жуткие зубы, при этом не имеющие ничего общего ни с челюстями кабана, ни волка, которые я тоже видел неоднократно воочию.

А за окном, в свете лампы крыльца, в момент до того, как стекло запотело и стало мутным, я мог их хорошенько рассмотреть, перед тем, как отпрянуть с желанием забиться в самый дальний угол. Тварь была огромной. Мне думалось, у окна она ещё наклонилась, чтобы заглянуть, а я смог вовремя заметить лишь челюсти с крючковатым клювом на конце. Мне удалось сбежать из поля обзора прежде, чем там появился бы какой-нибудь чудовищный глаз, который бы точно сумел меня углядеть даже сквозь запотевшее окошко, парализовать своим видом, загипнотизировать, чтобы не дать удрать в момент нападения этого монстра.

Было куда страшнее, чем когда взрослые ссорились или ругались. Казалось, я разучился дышать, настолько замер и затаился, что начинало не хватать воздуха. Волосы впервые по-настоящему вставали дыбом, морозные мурашки пронизывали своим паническим покалыванием вдоль шеи и спины всю кожу, а вокруг царила такая тишина, что бешеный звук напуганного сердца мне слышался погребальным колоколом по собственной судьбе. Что бы там ни было снаружи, оно просто не могло бы его не расслышать. Так что я был уверен, что вот-вот раздастся треск древесины, звон стекла и в комнаты ворвётся какая-нибудь чудовищная хищная лошадь, наполовину истлевшая, наполовину мутировавшая, преисполненная какой-то зловещей и загробной чёрной магии, обязательно чёрная да с козлиными рогами и, может быть, даже бородкой.

Истлевшей и полумёртвой она мне виделась в голове, потому что мелькнувшие у окна челюсти были оттенка, словно кости, при этом вокруг них всё ещё виднелось что-то тёмное и мутное, остатки мышечных тканей и жил, какие-то копошащиеся червяки, или сами нити чужеродного естества, стягивающие эту пасть и управляющие ею…

Оно перетаптывалось с места на место, но никуда не уходило. Теперь хотя бы не только слышался стук моего перепуганного и готового вырваться прочь из груди сердца, но переступающие по земле копыта, а также зловещее дыхание смерти, что бросало мутную тень на оконное стекло. Создание лесов как будто просто не хотело никуда уходить.

Что притащило её к нам? Голод? Любопытство? Человеческий запах? Было крайне не по себе оттого, что я не знал этого существа и мне никогда не говорили, что в наших краях водится что-то подобное. Незнание и неведение порождает ещё больше тревоги и опасений, чем встреча с опасным, но хотя бы знакомым животным типа охотящегося волка.

Пасть издала какое-то завывание, перерастающее в стрекочущий звук, словно постукивание и трение костяшек друг о друга. Это звучало, как «Эву-эу-э-ки-ки-ки-ки», затухая с треском, похожим на ехидное сдержанное хихиканье, будто существо злорадно насмехалось над тщетностью попыток скрыться от него всех будущих жертв.

А потом раздался выстрел… Такой громкий и близкий, это определённо папа, выйдя наружу и, покараулив там какое-то время у ворот и огорода, решился обойти дом и осмотреть всё вокруг, где и обнаружил с этой стороны от крыльца, у угловой лампы, это чудовище. Отчего-то вместо радости, что выстрелами монстра убьют или хотя бы прогонят, оставив сильные раны, внутри ледяной иглой замерцала боязнь, а вдруг отец с ним не справится? А если пули этой «козе» будет мало, вдруг оно кинется прямо на него! А у папы ружье однозарядное, нужно спешно вставлять новый патрон…

Дядя ранен, даже не знаю, как за ним надо ухаживать, и сколь серьёзно его увечье – выглядело всё весьма жутко. Антоху только начали учить стрелять, я и вовсе ничего не умею, даже на кухне не допускают помогать на готовке, чтобы хоть с ножом научился обращаться… Как мы будем себя защищать, если папы не станет?! Как нам себя прокормить, как охотиться, как вообще жить в этом мире без мамы и папы?! А если не справимся? А если у Антона и у дяди не выйдет меня защитить? Это же самое ужасное на свете – потерять всех и остаться совершенно одному, никому не нужным! Папа сильный, он с молодых лет охотится, и дедушка был охотником, он его всему и учил. Он наверняка знает, куда надо целиться, тем более тут ещё и свет есть, в отличие от дремучего леса. Он ведь справится? Страх за его жизнь был сильнее страха перед созданием, потому я всё-таки поднялся и заглянул в слегка отпотевшее окно.

Там уже никого не было… Меня это удивило, потому, как я не слышал топота убегающих ног, если б выстрелом удалось существо напугать. И ничего не лежало на траве перед окном, если б одного патрона хватило завалить намертво это отродье дьявола прямо на нашей лужайке. Край ружья с дымящимся дулом я ещё видел, а сам папа был вне поля зрения, застыв в этой тишине, вместе со мной, разглядывавшим вид на ночной участок.

А потом оно ступило на свет из темноты за кустами крыжовника. Я тут же попятился спиной прочь, потому, как вышагавшие в зону фонаря копыта двигались наподобие какого-то гигантского паука! Как передние лепки, четыре ноги, две ближе, две по краям поодаль, и кто ещё знает, сколько лап ещё дальше там, в тени, вдоль туши этого зверя!