В плену Времени.

Мы попали в сей мир, как в силок воробей.

Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.

В эту круглую клетку, где нету дверей,

Мы попали с тобой не по воле своей.

Омар Хайям.

1

                С конца 1799 года Наполеон Бонапарт активно наводил порядок во Франции после всех потрясений Революции и Директории. Он отменил законы против эмигрантов, беспощадно расправлялся с разбойниками, терроризирующими деревни в провинциях. Все церкви вновь были открыты. Началось оздоровление финансов.

                В феврале 1800 года Первый Консул издал указ, разрешающий мужчинам простого происхождения жениться на дворянских дочках. В это время Бернаре Дюфаро исполнилось двадцать лет. Она жила в городке Оранже. Родители ее - из захудалых дворян Прованса, но зато люди с большим гонором, и они начали спешно пристраивать всех своих трех дочек замуж. Отдавали их кому попало, лишь бы жених был из дворян. Средней дочери – Бернаре – достался в мужья граф Анри де Брэй, дальний родственник туринской семьи де Бреев. Он утверждал, что ему всего лишь 45 лет, по старой моде одевался, пудрился и казался довольно бойким для своих настоящих 59 лет – он родился в 1749 году. Страстный любитель чтения и собиратель книжных сокровищ, он потерял в Революцию больше половины своей библиотеки, а также загородный замок. Ныне ютился в двух комнатках углового дома в Оранже. Раньше он никогда не обременял себя узами Гименея. Он согласился жениться, потому что брат отца Бернары приходился ему большим приятелем, и дружески попросил графа выручить его семью, и избавить Бернару от участи быть насильно выданной за какого-нибудь позарившегося на нее грубияна-простолюдина.

                После гражданской церемонии бракосочетания очутившись в двух комнатах своего жилья, новобрачный граф снял парик, разулся, разделся, завернул свое тощее тельце в темный и длинный халат, и с философскими рассуждениями Дидро уселся погреться перед камином. Новобрачную и свою единственную служанку попросил приготовить ему ужин и постель, в которой с двумя грелками по бокам и скоротал ночь.

                Бернара, сняв скромное платье невесты, прилегла на соседнюю постель и, подсунув локоть под щеку, уснула самым невинным сном.

И во все последующие дни и ночи новобрачный тоже не делал никаких попыток посягнуть на невинность своей супруги. В свое время, будучи владельцем замка, графу нравились беленькие и глупенькие деревенские девушки, которым можно дать конфетку и заманить на часок в лесной тенек, а Бернара, хоть и белокурая, и умом не блещущая, но по иронии судьбы из-за своих нынешних многочисленных хворей Анри вовсе не нуждался в супружеских ласках. Так что уделял Бернаре минимум внимания – почти столько же, сколько своей старой служанке. Больше всего его заботило ветшающее здоровье и уцелевшая часть его Библиотеки. Нынешней гордостью его был Плиний в шестидесяти трех  книгах – два года назад купил это сокровище, наскребя последние гроши.

Весь год после свадьбы он был занят тем, что каталогизировал и перелистывал свои книги и болел разными болезнями – то сильно, то слегка. Весной Бернара тоже подхватила легкую простуду, и для укрепления здоровья врач им обоим прописал морской воздух и купания.

                Двинулись в восьмидневный путь в Тулон. В нескольких милях от этого городка гражданин Анри Брэй снял на лето маленькую ферму.

                Бернара впервые увидела морскую стихию. Сияющий изменчивый лик моря в солнечные дни, и море, в бурю могуче переливающее огромные пенные валы, поразили ее. Могучая красота и беспредельность Моря смутно, но ощутимо пугали Бернару. Невольно она старалась отвернуться от его свободы и красоты. Даже прозрачная вода на мелководьях страшила ее, и из-за этого страха и от своей физической слабости она так и не научилась плавать.

                Замечательно свежий воздух ее мужу тоже ничем не помог: не только не уменьшил все хвори и болячки Анри Брэя, но даже обострил их. Весна сильно подзадорила и обострила все его болезни. К тому же ему не нравилась постоянная влажность воздуха, вредная для его книг, которых он немало привез с собой. Он уже хотел возвратиться в Оранж, как вдруг во время прогулки в деревню выпил стакан воды и подхватил сильное кишечное расстройство, - оно свалило его в постель, и теперь, уже вторую неделю, бессильно распростертый в постели, ослабевший от непрестанной диареи, он каждый час ждал появления костлявой гостьи с косой. Еле слышным слабым голосом делал последние распоряжения насчет своих книг и, со всех сторон обложенный их стопками, трогал их слабеющими ручками.

                Бернаре от всей души было жаль графа, и она наравне со служанкой и хозяйкой фермы прислуживала старичку, ухаживала за ним, поила лекарствами, таскала из-под него горшки.

                Утром 7 апреля 1801 года открыв глаза, Брэй удивился, что еще жив. Выпил чашку горячего сладкого чая, съел жаренный хлебец, после чего погрузился в крепкий сон. Проснувшись в полдень, попросил подать еще чаю, хлеб с маслом и «Кандида». Он сам был очень удивлен, что еще жив и может есть, пить и перечитывать любимую книжку.

                Бернара, в этот праздничный день тоже спавшая до одиннадцати часов, причесалась, вымыла лицо и руки и пошла прогуляться. День был солнечный и ветреный.

                Вскоре она дошла до обрывистого берега и начала спускаться по тропке, вьющейся по обрывистому склону. Сквозь высокие кусты и густые травы навстречу ей ровно завеял освежающий ветерок, а перед глазами раскинулся голубой простор морской стихии.

На Бернаре было простое серо-голубое платье со светло-розовым поясом и белым фартучком, повязанным поверх платья. Светлые волосы собраны на темени в простую прическу, перевитую синими лентами. Светло-голубые глаза наивно и с бесхитростной добротой смотрели на мир. Несмотря на ее простой наряд, привитая с детства манера скромно, но с достоинством держать себя, выдавали в ней девушку из благородной семьи.

                По изгибу тропки Бернара свернула направо и увидела двух прилично одетых мужчин, поднимающихся ей навстречу с берега. Они оглядывались назад и о чем-то переговаривались, потом заметили остановившуюся Бернару, и тот, что в темной одежде, сказал своем спутнику, более худощавому, одетому в светлую одежду по английской моде.

                - Посмотрите, Гийом, белокурая Галатея встретилась нам!

                Сам он был широкоплеч и темноволос, с грубовато мужественной внешностью, с тяжелым взглядом темных глаз. Гийом по сравнению с ним - худ и очень бледен.

                Незнакомцы подошли к Бернаре, довольно учтиво приветствовали ее, а затем высокий господин, представившийся как Ринальди Кайятт, обратился к ней более конкретно и решительно:

                - Прекрасная малютка, нам нужно срочное убежище, чтобы спрятаться! La belle France стала нам враждебным домом! По нашим следам гонятся ищейки парижской полиции.

                - А что такого вы сделали, сударь? – наивно и испуганно спросила Бернара.

                Незнакомец с легким замешательством посмотрел на нее – на ее доброе лицо и добрые глаза, - а его спутник в это время, немного отойдя, поверх кустов пристально оглядывал с высоты склона побережье. Кайятт вновь заговорил:

                - О нинья моя(дитя, исп.), вы спрашиваете меня об этом… Не знаю, как вам точнее выразить наши затруднения с властью, вернее, власти с нами… Наши дела в Париже стали столь хороши, что подтвердили старую аксиому: «лучшее – враг хорошего!» И теперь мы каждую минуту должны помнить о смерти – memento mori, дитя моё!

                - Скажите же прямо, Ринальди, что мы на волоске от гибели, - слегка раздраженно вмешался его приятель, а после этого произнес еще несколько латинских слов.

                - Что же с вами случилось, сударь? – спросила его Бернара.

                Лицо Гийома покривилось от вызывающей усмешки.

                - Нас хотят арестовать за грабеж с взломом, - такое объяснение вас устроит, сударыня?

                Бернара тихо ахнула и отступила на шаг назад. Мужчины – оба на полголовы выше рослой Бернары – выжидающе смотрели на нее, а она испуганно - на них.

                - Не пугайте ребенка, Гийом, - быстро сказал высокий широколицый Ринальди и, схватив руку Бернары, на несколько мгновений ласково и успокаивающе сжал в своей большой и крепкой ладони, - а то бедное создание вообразит, что мы грабители с большой дороги, а мы всего лишь потерпевшие крах аферисты-заговорщики – борцы за свободу личности. Черт возьми, не зря же была Революция! Сейчас каждый может стремиться быть свободным! Каждый может самовыражаться, как хочет! Но именно за наше вольнолюбие власть гонит нас из родной страны! Вы верите мне? Не правда ли, милое создание, быть заговорщиком и политическим изгнанником – это гораздо более благородное занятие, чем открытый грабеж и разбой?

                Подчиняясь его повелительному взгляду и вопросу, Бернара согласно кивнула головой, а он напористо продолжил говорить:

                - Судя по вашему домашнему виду, милочка, вы живете где-то поблизости. Не могли бы вы проявить христианскую доброту и спрятать нас, дать нам укрытие до вечера в какой-нибудь лачуге?

                Бернара послушно сказала:

                - На ферме, где я живу, есть большой чердак.

                - Ах, есть возможность спрятаться на чердаке! Слышите, Гийом?! Кстати, с кем вы проживаете на этой чердачной ферме, милая крошка?

                - С моим мужем.

                - А ваш муж нам не помешает? Не будет он против?

                - Нет, он сильно болен.

                - Значит, вы дадите нам приют до ночи на вашем чердаке?

                - Если вам не нравится чердак, сударь, то на втором этаже есть пустая комната, в ней никто не живет. У меня есть ключ от нее. Я могу запереть вас в этой комнате.

                - Отлично! Мадам, ведите нас в этот тихий райский уголок! Я полон нетерпения попасть под ваш надзор, быть плененным вами. За вами, душечка, я готов следовать куда угодно!

                Гийом сердито зашептал ему:

                - Вы что, хотите идти туда?

                - Конечно! Разве вы не видите, что наша Галатея на всё готова  ради нашего спасения!

                - Ну нет! Я остаюсь на берегу – здесь безопасней.

                - Тогда встретимся вечером, - и Ринальди вновь повернулся к Бернаре. – Я с благодарностью принимаю вашу защиту, мадам! Как ваше имя, моя прекрасная спасительница?

                - Бернара Брэй, сударь.

                Незнакомец взял двумя пальцами ее личико за подбородок и повернул его, пристально рассматривая, затем опустил руку и с нежностью в грубом голосе заявил:

                - Дитя, зови меня Ринальди.

                Она испугалась страшной, потасканной по всем направлениям опытности его лица и тяжелого взгляда его темных глаз с расширенными зрачками. Стояла, как воробей перед удавом, а он вновь взял в широкую ладонь ее руку, велел:

                - Ведите же меня, Бернара, в свой чердачный рай! – При этом он правой рукой вынул из-за пояса кинжал-пистолет и переложил его ближе к груди под левый борт сюртука. Бернара увидела, что незнакомец вооружен, но и не подумала испугаться, ей даже в голову не пришло, что он применит это оружие к ней, настолько заворожил ее этот человек.

В сопровождении Бернары Ринальди зашагал вверх по тропе, а Гийом, наоборот, пошел вниз и скрылся в кустах.

                Вскоре Бернара и вооруженный человек, которого она вела за руку, прошли между фруктовыми деревцами небольшого сада, подошли к двухэтажному домику и по задней узкой лестнице начали подниматься к дверце верхнего этажа.

                Второй этаж вообще-то являлся мансардой, а пустующая комната находилась прямо напротив спальни графа-книголюба. Бернара осторожно провела Ринальди, не выпускавшего ее руки из своей, по коридору и ввела в нежилую, запущенную комнату. Она хотела прикрыть дверь на щеколду, но Ринальди приоткрыл створку и в узкую щель стал глядеть в комнату напротив – дверь в нее только что открылась, и было видно, что спальня полна людей, занятых кормлением больного графа.

                - Кто же здесь ваш муж, Бернара? Подождите, я сам отгадаю. В сей комнате, кроме двух старух, я вижу только трех представителей мужского рода. Один из них – нестриженный деревенский увалень с подносом в руках – слуга. Второй в черной одежде – явный врач. Значит, вот этот дряхлый старикашка в ночном колпаке, лежащий в постели под одеялом, ваш супруг?! О, моя дорогая крошка! Как же мне вас жаль! – и Кайятт прикрыл дверь и привалился спиной к стене, чтобы вдоволь посмеяться.

                - Да, он – мой муж. Почему вы смеетесь? – серьезно спросила Бернара.

                - Держу пари, он вам совсем не муж! Скажите-ка мне, исполняет он супружеские обязанности, или нет?

                - Он очень старенький и больной.

                Незнакомец шагнул к Бернаре, обнял ее левой рукой по плечам и, не выпуская ее, смеясь, отошел от двери и сел на край длинного узкого сундука.

                - Бедная моя малютка! Я спасу вас от этакого мужа-рухляди, если доживу до прибытия лодки! Вечером, когда приплывет лодка, я возьму вас с собой на корабль, - слышите?! Я клянусь вам в этом! А теперь идите, принесите мне что-нибудь поесть. Стойте! В знак вашего согласия поцелуйте меня, Бернара! Сильней! Вы что целоваться не умеете?! Бог мой, в какие же невинные и добродетельные дебри я попал!

                Поднявшись во весь рост, он заключил Бернару в широкие объятья своих сильных рук и вжался губами и зубами в ее – чуть ли не впервые целованные чужим человеком – губы. До этого момента Бернару целовали только ее родители и сестры. Когда Кайятт выпустил ее из своих лап, Бернара едва устояла на ногах от потрясения. Держась за перила, она спустилась на первый этаж и стояла там в одиночестве, едва переводя дыхание от бурно бьющегося сердца. Голова у нее шла кругом, щеки и лоб горели.

                Через час она принесла своему вооруженному пленнику поднос с едой и, отойдя в сторонку, с восторгом смотрела, как жадно Ринальди поедает приготовленный ею паштет – именно так по ее мнению должен есть по-настоящему здоровый человек. Она уже обожала весь его вид и всё, что он делает; трепетала перед ним, как перед своим нашедшимся, наконец, господином. Держась за плетеную спинку ветхого стула, застенчиво спросила:

                - А вашему другу то же, наверное, надо пообедать?

                - Это вы о Гийоме говорите? – поинтересовался Ринальди и, орудуя вилкой, с большим аппетитом продолжая поедать паштет, сообщил: - Он где-нибудь на берегу забился в кусты – мой бедняга друг!  Гийом так всего боится, что его теперь из кустов никаким вкусным блюдом не выманить. Теперь его там сам дьявол не найдет! – и Ринальди закончил фразу двумя грубыми словами, без всякого почтения к Господу Богу.

                - Вы, сударь, не верите в Бога, да? – трепеща от страха и восторга, спросила Бернара.

                - Я – атеист, а вы, Бернара?

                - Я верю в Бога, сударь. Ваш друг всего боится, а вы не боитесь! – воскликнула, она широко раскрытыми глазами с восторгом глядя на необыкновенно сильного и смелого человека – для нее он был точно сам легендарный Геркулес.

                - Я тоже боюсь, - признался Ринальди, - но у меня в голове так много всяких соображений и планов, что я не успеваю бояться долго. Но идите же к своим, милочка, чтобы вас не хватились и не стали искать. И помните: вечером мы уплывем вместе! Готовьтесь же к путешествию.