Многие картины или даже бо́льшая их часть из воспоминаний о детстве обычно со временем  изглаживается из памяти, оставляя лишь какие-то яркие моменты, которые, возможно, уже не забыть. Но это случается лишь тогда, когда в дальнейшем, по мере взросления, человек постоянно и неотступно отодвигает свою жизнь от детства в сторону повседневной рутины, нарастающих проблем (своих и чужих), при этом, не замечая, как он начинает подстраиваться под жизнь других, отрекаясь от собственных желаний и интересов. С Эминтой Юговой этого, к счастью,  не произошло. Благодаря тому, что она сделала все возможное, чтобы выучиться и окончить Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова, девушка смогла осуществить свою давнюю мечту. Так же, как когда-то и ее отец, Роман Югов, Эминта поступила на исторический факультет по специальности археолога-мифолога, не упустив возможности изучить, как древний мир многих стран, так и их древние языки. Понятно, что мечта обрести оную профессию возникла не из пустого места, а из того багажа новых познаний и увлечений, в который ненавязчиво вовлекали ее родители с самого детства. Мало того что Роман был опытным археологом, повидавшим на своем веку немало необычных фактов, так еще и мать Эминты, Дафна, тоже являлась археологом, только с приставкой не мифолога, а геолога, и закончила она не российский университет, а Греческий Университет города Иоаннина, так как сама была родом оттуда.

Мне отец уже много раз рассказывал эту историю, - писала Эминта в своем дневнике, который стала вести через полгода, после того, как развелась с мужем. Она уже давно это хотела сделать, поскольку ее жизнь практически с самого рождения проходила в «обильных» приключениях вместе с родителями, не представлявшими себя без археологических раскопок, исследований и длительных экскурсий в разные точки планеты, – в которой главной героини, то есть меня, в тот момент и в «проекте» даже еще не было, так как главными ее героями являлись папа и мама. Да, у отца и до мамы были девушки в студенческие годы, и не мало. Ну, я и не удивляюсь, ведь он у меня красавчик: зеленые глаза, которые, кстати, передались его старшей дочери, то есть мне, русые густые волосы (его гены и тут сказались на мне), высокий рост, чего не могу сказать о себе. А вот по телосложению я пошла не в него. Хотя руки у папы и крепкие, но сам он слегка худощав. Любимая работа слишком много забирает у него физической и умственной энергии, и к тому же, достаточно часто забывает хотя бы просто перекусить. Его родители, мои бабушка Катя и дедушка Степа, говорили, что папа и в детстве был таким же. Чрезмерное увлечение историческими и мифологическими книгами, а так же загородными приключениями в лесах  негативно сказывалось на физическом состоянии его организма. Он не только часто терял сознание из-за постоянного недоедания, но попадал в такие передряги, что приходилось неделями заживлять свои увечья и ранения в городских больницах. Шрамы этих же «боевых» ран, спустя несколько лет, он гордо будет демонстрировать сначала маме, а потом и мне. Только вот каждая из нас по-разному реагировала на это. Если мама охала и ахала, взирая на глубокие рубцы, то я считала это украшением героя, желая так же когда-нибудь обзавестись парочкой таких знаков ратной славы. Только маме я об этом никогда не говорила, так как прекрасно знала ее реакцию. Она ведь у меня такая чувствительная и ранимая. Хотя, признаться, и у меня иногда такое проскакивает, но я стараюсь этого не показывать, особенно родным мне людям. Зачем лишний раз беспокоить их неустойчивую родительскую нервную систему? У них и так забот хватает...

Так вот, на счет папиных студенческих увлечений. Когда мне бабушка Катя поведала о том, что у него были девчонки, то изначально я не поверила. Мне казалось, что кроме своих древних миров, манускриптов и артефактов, его ничего и никто больше не интересует. Однако я ошиблась. Ему, наверное, как и любому другому мужчине (а в то время – молодому парню), тяжело было пройти мимо хорошеньких студенточек, особенно, когда естественные позывы организма требуют своего. Но все-таки, сколько бы их таких милых у отца не было, он все равно в длительных и серьезных отношениях не с одной из них не  состоял, и причина этому понятна. В  общем, папа, вероятно, искал ту единственную, которая окажется таким же фанатом своей работы, как и он сам, чтобы всегда разделять общие взгляды, а, может еще и для того, чтобы легче разгадывать что-то новое, необычное и захватывающее.

Если о детстве и юности отца рассказывали бабушка и дедушка, то о том, как ему удалось встретить свою настоящую и долгожданную любовь, поведал он сам и мама.

После окончания университета группу отца из девяти выпускников направили в Грецию, в помощь опытным исследователям, которые умудрились раскопать часть осколков от знаменитой 36-метровой статуи древнегреческого бога солнца Гелиоса, которую построил в 292 году до н.э. древнегреческий скульптор Харес. Пишу, и прям мурашки по телу... Как же все-таки подобные вещи захватывают. Ну, не буду отклоняться от темы. По некоторым данным статуя Гелиоса, которая, кстати, является одним из чудес света, находилась как раз в акрополе города Родоса. Именно там археологи обнаружили осколки бога солнца, точнее его изваяния, литого из чистой бронзы и серебра. Ох... мне  бы сейчас туда и в то время... Иногда (а может и всегда), я завидовала родителям, куда бы они ни ехали, где бы ни находились, что бы ни искали. Это ощущение сравнимо, наверное, с дурманом наркотика, который попробуешь раз или два, и уже больше не в силах отвыкнуть, втягиваясь все больше и больше, с каждой новой раскопкой, находкой, поездкой... Даже взять, к примеру, эти осколки Гелиоса. Кажется: ну что там такого особенного – разломанный кусок металла, тяжелый, холодный, грязный, но... но, как только представишь, что этот несчастный невзрачный кусок металла являлся частью огромной статуи, которую народ Родоса много веков назад решил построить в благодарность богу за его заступничество перед Деметрием I Македонским, то тут же перестаешь видеть в нем нечто незначительное, на что не обратить внимание просто невозможно. Немного предыстории оного Колосса: правитель Македонии, тот самый Деметрий I  высадился на Родосе с сорокатысячным войском. Продержав главный город острова в осаде целый год, несмотря на сооружение множества осадных орудий, он был вынужден отступить. Народа Родоса посчитал, что это заслуга бога Солнца Гелиоса, который был не просто особо почитаемым божеством на острове — по легенде он был его создателем: «не имея места, ему посвящённого, солнечный бог вынес остров на своих руках из морской глубины». Жаль, конечно, что это чудо света не дожило до наших дней. Одно из сильнейших землетрясений того времени разрушило его, оставив потомкам лишь вот эти самые обломки и руины. Что ж поделаешь – ничто не вечно...

Моему папе сразу бросилась в глаза  темноволосая смуглая гречанка (а мне частенько хотелось обладать таким же загаром, как у нее), которая в тот момент уже оканчивала Греческий университет города Иоаннина и приехала со своими друзьями-студентами одновременно и стажироваться, и помогать немецким археологам, обнаружившим неоспоримые доказательства существования статуи бога Солнца.

Воспитанная в строгих греческих традициях, Дафна, то есть моя мама, долгое время даже не смотрела в сторону моего отца, Романа, хотя он ей тоже безумно понравился с первого взгляда. Поработав вместе над раскопками, они поняли, что у них много общего, как в сфере археологии, так и в жизни. Несколько недель подряд, пока велись работы над осколками статуи, папа пытался пригласить ее на свидание, но гордая гречанка, в отличие от бывших папиных однокурсниц, не спешила не только запрыгивать к нему в объятия, но и вообще просто встречаться. Наслышанная о наглости и безответственности русских кавалеров, Дафна долго сторонилась Романа, впрочем, как и всех остальных его молодых коллег, пытавшихся подкатить к ней с различными предложениями о любви и встречах. Как потом мне рассказывала мама, она решила испытать каждого из них весьма действенным методом, которым частенько приходилось пользоваться в отношении с греками мужского пола. Как только парень намекал ей о встрече, девушка тут же отвечала, что готова согласиться, но только с одним условием: в доме родителей и через знакомство с ними. Понятно, что лишь один из всех кавалеров этому условию не сопротивлялся, а даже был рад тому, что, наконец, появилась отличная возможность завоевать сердце сероглазой и упрямой гречанки. Если мой греческий дедушка Негус весьма отрицательно отнесся к тому, что у его единственной дочери появился друг из России, то моя греческая бабуля Цейса, сразу поняв, что бессмысленно бороться против такой любви, одобрила их отношения и со временем убедила в этом мужа. И все равно дед-грек позволил им встречаться лишь с одним условием: если у Романа на счет Дафны серьезные намерения, и что близкие отношения возможны только после свадьбы. Такие невинные встречи длились около месяца. За это время они оба еще раз смогли убедиться в том, что связаны множеством одинаковых идей, догадок и интересов и что друг без друга им в будущем никак не обойтись. А папочку это безумно будоражило, не только в смысле душевных всплесков, но и физических. Так как он больше не мог сдерживать порывы собственного либидо, боясь при этом, что в любой момент нарушит запрет Негуса, сделал предложение руки и сердца его дочери.

Судя по фотографиям, я бы не сказала, что свадьба была скромной. Изначально «гудели» неделю в Иоаннина, а потом в Ногинске. И не удивительно, ведь женились их единственные дети, которым никаких расходов и времени не жалко. Если у меня будут когда-нибудь дети, я, наверное, тоже так поступлю: отдам последнее, что имею, только чтобы они были счастливы и ни в чем не нуждались. Да... дети... это вообще отдельная тема... Что-то я вдруг загрустила. Надо бы сменить настрой, а то сейчас снова расплачусь... Так вот, возвращаясь к моим любимым родителям... Пока велись раскопки и изучение осколков статуи Гелиоса, затянувшиеся почти на четыре месяца, и пока моя мама доучивалась в университете, молодожены решили жить в Греции, купив в Родосе недорогую квартиру. Мама забеременела мной почти сразу же после свадьбы, и известием об этом обрадовала, как своего мужа, так и родителей с обеих сторон. Она говорила, что носила меня легко и  беспроблемно, при этом ведя активные археологические работы и сдавая последние экзамены одновременно. Возможно, ей просто удалось таким образом отвлечь и отвадить от себя неприятные последствия перестройки организма на новый лад, через который проходит восемьдесят процентов от общего числа женщин, ждущих своих чад. Ведь и меня эта участь когда-то не миновала. Ощущения ужасные, будто внутри тебя растет не тот самый, милый и родной малыш, а нечто потустороннее, постоянно выворачивающее содержимое твоего желудка обратно и высасывающее последние жизненные силы, при этом периодически доводя до головокружений и полной отключки. Оно, конечно, того стоит, особенно, когда знаешь, что скоро сможешь взять на руки это маленькое дивное существо во многом схожее на тебя, приласкать, поцеловать, согреть... ну вот... я опять плачу... И так вот каждый раз, что бы я ни писала, что бы я ни делала, любая тема сводится именно к нему, моему малышу... Все... на сегодня хватит... Надо сделать паузу и остыть...

Громко хлопнув толстым ежедневником в бардовой кожаной обложке, который ей когда-то подарил на день рождение один из коллег-археологов, Эминта отбросила его в самый угол широкой кровати и повернулась на спину. Глядя в потолок обычной спальни обычной трехкомнатной квартиры из обычного пятиэтажного дома города Томска, девушка положила руки к себе на живот и тяжело вздохнула. Глаза моргать не хотели, так как влаги в них и так хватало из-за нахлынувших слез не очень радостных воспоминаний. Сейчас на улице властвовала холодная темнота обычного зимнего вечера в Ногинске, сопровождавшаяся неярким светом горящих уличных фонарей и проезжавших время от времени мимо домов машин. Их гула слышно не было, но вырисовывающиеся на стенах и потолке спальни различные геометрические фигуры, плавно сдвигающиеся куда-то в сторону, давали знать о том, что город пока еще не спит. Над изголовьем кровати горел неяркий ночник, но его света хватало для того, чтобы видеть свой рукописный текст в дневнике. Эминта любила сюда приезжать. Здесь витало необъяснимое спокойствие после смерти любимого дедушки Степана, который скончался еще год назад, и о котором девушка писала в своих воспоминаниях всегда так, будто он был еще до сих пор жив. Она никогда не напишет, что он умер, и что именно послужило причиной его внезапного инсульта. Несмотря на такие печальные события, произошедшие в этой квартире, Эминта чувствовала себя здесь защищенной, свободной, умиротворенной и настоящей. Но как только она покидала эти стены, этот город и страну, окунаясь полностью в древние миры других неизведанных территорий планеты, тут же ощущала какую-то странную уязвимость собственной души и тела, преследовавшую ее еще с тех пор, как ее девичья физиология стала претерпевать некоторые метаморфозы в тринадцать лет. Она считала, что каждый взрослеющий человек проходит через осознание того, насколько он хрупок и беспомощен в этом огромном мире и как легко любой, казалось бы, незначительный поступок или действие, может изменить не только его судьбу, но и судьбы других людей. Многие личности только в этом переломном возрасте начинают ценить жизнь, хотя иногда случается и наоборот, если в этот момент не оказывается того, кто бы смог поддержать, подарить свою любовь, пожалеть, посочувствовать и понять. Тогда, конечно, жди беды... Однако у Эминты с такой поддержкой проблем не было, как со стороны греческой родни, так и со стороны русской родни.

- Ты почему еще не спишь, Эммочка?

 Добрый и мягкий голос бабушки Кати, вошедшей тихонько в комнату, заставил девушку отвлечься от грустных воспоминаний и повернуться на бок. Она быстренько вытерла ручейки слез со своих глаз и нежно улыбнулась женщине лет около семидесяти, с седыми волосами, собранными аккуратно на затылке в пучок. Югова Екатерина Андреевна была похожа на одну из тех миловидных и располагающих к себе старушек, которых обычно рисовали художники в советских мультфильмах. Невысокого роста, чуть полноватая, немного сутулая, и практически никогда не расстающаяся с кухонным фартучком нежно-голубого цвета с ярко-желтыми жирафами, которых еще в самом глубоком детстве любила рассматривать внучка, когда та готовила ей во время школьных греческих каникул «самые вкусные в мире сырники и картофельные оладьи», стоя на кухне у плиты и подавая их один за другим к сладкой сметанке. Оный атрибут одежды, спустя много лет, до сих пор сохранился в отличном неизношенном состоянии, так как бабушка всегда умела следить за своими вещами, что четко передалось и ее старшей внучке. Эминту она и покойный дедушка называли по-своему – Эммой, так как не совсем воспринимали на слух странное греческое имя, данное ей обоими родителями единогласно.  

- Жду, когда сон вспомнит обо мне... – выдавив из себя улыбку, вымолвила Эминта и взглянула на бабушку.

- Ты снова плакала... – произнесла женщина, заметив несколько блеснувших под светом ночника капель на лице девушки. Эминта покачала отрицательно головой и опустила глаза, все еще продолжая лежать на кровати. – Ну, я же вижу, внученька, что ты снова «общалась» по душам со своим бумажным слушателем, который даже подержать толком не может тебя в моменты тягостных жизненных воспоминаний... – Екатерина Андреевна обошла кровать и присела на ее край рядом с лежащей девушкой, при этом тяжело вздохнув пару раз. – С тех пор как ты завела себе этого молчаливого дружка, твои глаза все чаще стали переполнять слезы грусти и досады... Мне больно смотреть на тебя такую, внученька... Если так дальше будет продолжаться, то я когда-нибудь спрячу от тебя этот дневник и больше не позволю отражать в нем болезненные моменты из твоей жизни.

- Бабушка, ты же знаешь, что дело далеко не в дневнике... – Эминта взяла в свои ладони ее левую руку и поднесла ее к своей левой щеке. – К тому же в нем я пишу не только грустные воспоминания, но и по большей части достаточно приятные и светлые моменты.

- Но лучше бы ты обо всем рассказывала кому-то живому, чем безжизненной бумаге, солнышко мое... – этой же левой рукой Екатерина Андреевна погладила девушку по завитым русым волосам девушки. – Я бы, например, никогда не отказалась выслушать тебя, помочь мудрым советом, ведь, как-никак, но у меня за плечами немалый жизненный опыт во многих вопросах...

- Да, бабушка, я знаю, что ты у меня очень мудрый человек, но... – внучка, наконец, приподнялась, чтобы просто усесться и оказаться поближе к добрым и понимающим глазам старушки, - но я не хочу, чтобы с тобой произошло то же самое, что и с дедушкой Степаном... Ему его мудрость не помогла, когда... когда я... когда у меня... – Еще немного, и глаза Эминты снова рисковали искупаться в собственном соленом озере. Чтобы не допустить этого, бабушка обняла ее за плечи и прислонила к своей мягкой груди, при этом гладя правой рукой ее волосы.

- Не волнуйся, моя хорошая, я покрепче буду твоего деда... Мы, женщины, умеем выживать в этом нелегком мире, несмотря на подножки, которые иногда подставляет нам жестокая судьба... И ты – не исключение, Эммочка... Если бы ты не вела дневник, то уже давно смогла бы затуманить гнетущие твою ранимую душу пережитые несчастия... Ведь уже год прошел, а ты все еще живешь прошлым... Конечно, я понимаю, больно, очень больно терять то, чем дорожишь иногда даже больше собственной жизни, но ведь ты же еще молода, красива, здорова, а это значит, что Бог дает тебе шанс, и возможно, даже не один шанс, наконец, обрести счастье, взаимную любовь, настоящую крепкую семью. Ты этого заслуживаешь, внученька больше, чем кто-либо еще, и я уверена, что очень скоро так и случится.

- Случится... – согласилась с ней Эминта, - но только не сейчас и не так скоро... Просто я к этому еще не готова, бабушка... Слишком уж много ран у меня на сердце, которые пока еще кровоточат. Не знаю, что бы я делала без тебя, без родителей, без своей работы... Ответь, бабуль, - она отклонилась от женщины и взглянула ей в глаза, - как тебе удалось и до сих пор удается не падать духом, не сдаваться и верить в то, что все будет хорошо после того, как умер дедушка Степан? Ведь ты же его так любила, ведь вы же столько счастливых лет прожили вместе, что любой может позавидовать. Тем временем ты еще находишь в себе силы помогать всем нам, поддерживать нас своими советами, своей улыбкой и нежным взглядом.

- Воспоминания, внученька... все дело в них... – улыбнувшись, ответила та и прикоснулась ладонью левой руки к ее щеке. Сколько бы раз не смотрела на Эммочку Екатерина Андреевна, она постоянно видела в ней своей отражение в молодости. Только вот росла внучка всегда девочкой ранимой и сентиментальной, с трудом отгоняя от себя боль, страхи, переживания. Оное качество брало свои истоки у греческой семьи. – Благодаря им, я смогла оставаться на плаву и не утонуть в собственных слезах горестей... Да, ты права, я очень любила твоего дедушку, а он меня... Жаль только, что нам, кроме Ромки, твоего отца, Бог так больше и не подарил детей, хотя мы очень хотели большую и дружную семью. Именно поэтому мы радовались каждому рождению вас, своих внучек: тебя и твоей младшей сестры Алисы. В отличие от тебя, Эммочка, я всегда умела избавляться от пережитых болезненных мгновений собственной жизни, пряча их будто в сундучок и закрывая на крепкий замок, оставляя лишь снаружи все самое хорошее и радостное... Мы с твоим дедушкой редко когда грустили, огорчались по пустякам, старались уступать друг другу во всем, не паниковали даже тогда, когда Ромка попадал в больницу из-за своих опасных приключений. Если есть кто-то, кто способен тебя взаимно поддержать в трудной ситуации, то тогда уж точно ничего не страшно. Мы всегда верили в лучший исход, и тебе, моя девочка, советую так делать. Как бы тебя не трепала жизнь в прошлом, постарайся все хорошенько обдумать, прислушаться к собственным ощущениям и заверить себя, что значит, так и должно было произойти. Возможно, Господь и судьба просто таким способом выстраивают тебе дорожку к еще большему счастью, которое дожидается тебя где-то там, в скором будущем с распростертыми руками. Значит, этот Рэйсон, не был достоин тебя, и как любимый человек, и как муж, и как отец твоего ребенка... значит, судьбой для тебя уготована другая участь, более светлая и более важная... Кто знает, а вдруг твой удел стать президентом какой-нибудь страны или королевой какого-нибудь острова. – В этот момент Эминта усмехнулась, отреагировав на слова женщины, как на шутку. – А что? Почему ты смеешься, Эммочка? Ты у меня выросла очень умной и смелой девочкой, любящей людей, природу, мир, а ведь именно такие и идут высоко, именно таких и ценит Бог, именно таким он и помогает, чтобы в будущем сделать наш мир лучше, ярче и добрее. Ты же сама прекрасно видишь, как сильно погряз нынешний народ в собственной злости, недоверчивости и алчности, чего никогда не скажешь о тебе. Сколько раз тебе выпадал шанс разбогатеть за счет найденных тобой сокровищ? Уже, наверное, и не счесть, но ты, как щедрая душа, отдавала все в музеи либо на разные пожертвования. Вот оно благородство, одно из самых редких качеств, которым должны обладать истинные вельможи, чтобы учить этому свой народ.

- Бабушка, милая, ну о чем ты говоришь? Какой из меня вельможа? – Эминта снова бухнулась спиной на кровать и посмотрела в потолок. – Все, что я делаю, это не благородство... Мне просто всего этого богатства не нужно... Ведь привлекает меня в археологических раскопках далеко не финансовая их сторона, а сам процесс и результат... Вот истинное блаженство, вот то, без чего я не смогу существовать.

- М-да... – бабушка снова вздохнула, - ты говоришь точно так же, как говорил когда-то твой отец, пока не встретил твою маму и пока не родилась ты, а затем еще и Алиса. Именно все вы в итоге оказались его лучшими сокровищами, и  тем самым истинным блаженством, и теми, без кого не мог жить. Вот и теперь, он снова ждет тебя в Греции, говоря, что не может справиться без твоей помощи, хотя на самом деле успел соскучиться по тебе. Была бы мама с ним, то не беспокоил бы тебя, а так... – Женщина взглянула сразу на настенные часы, а потом на внучку. Эминта, упоенная приятным и спокойным голосом бабушки, заметно расслабилась. Еще немного, и ее тяжелые веки сомкнуться прямо во время разговора. – Уже полночь, Эммочка... Тебе пора ложиться спать, ведь завтра с самого утра тебе ехать в Москву, в аэропорт, на самолет в Иоаннина... – Девушка снова присела на край кровати и, пожелав той на прощание спокойной ночи, чмокнула ее в щеку.

Мамы с отцом сейчас и действительно нету, - снова стала выводить аккуратные рукописные буквы на русском языке Эминта в своем дневнике, сидя у иллюминатора летящего в Грецию самолета. Перелет длился несколько часов, и она воспользовалась прекрасной возможностью свободного времени для того, чтобы заполонить еще пару тройку листов любимого «бумажного собеседника». – Да и вообще, уже несколько лет подряд они работают порознь, лишь периодически созваниваясь, чтобы оказать в чем-то серьезном, касаемо раскопок, необходимую поддержку своими знаниями и опытом. Сейчас мои родители, вроде как еще и муж и жена, вроде как еще и любят друг друга, но возникновению разделенности между ними поспособствовало несколько причин. Начну с того, что после того как мама окончила университет и после того как родилась я, первых несколько месяцев пропадал в различных археологических экспедициях лишь мой отец, в то время как мама тешила моим присутствием, то греческих прародителей, то русских, которые практически не спускали свою внучку, то есть меня, с рук, балуя игрушками, красивыми платьицами и яркими бантиками. Маме нелегко давалось «домоседство», в то время как  душа требовала и рвалась к своей любимой профессии. Чтобы хоть как-то держать с внешним миром связь и быть в курсе всех событий, происходящих в археологической стезе, она постоянно просматривала нужные сайты интернета, при этом стала работать над написанием нескольких своих книг (так вот откуда у меня тяга к писательству).

Только мне исполнился год, только я научилась более-менее ходить, мама решила снова полностью окунуться в любимую работу, а подтолкнул ее к этому папа. Ему удалось вырваться из очередной экспедиции в Африке, чтобы поздравить меня с днем рождения. В тот момент я и мама находились в Ногинске. В общем, как бы папа не старался скрыть от мамы новость о новой находке, которую смогли найти ученые из его группы, он все-таки не сдержался и выложил ей все до мельчайших подробностей, при этом описав многие моменты раскопок в ярких и сочных картинках. Потом, правда, об этом крупно пожалел. Мама и так чувствовала себя застоявшимся озерцом, которое зарастало тиной и превращалось в болото, нигде не путешествуя, никуда не отлучаясь и беспрестанно заботясь о маленькой дочери, которую, кстати, в то время еще кормила грудью. А тут папа со своими новыми находками и историями о раскопках в Африке... Ее душа рвалась на две части, не зная, как поступить: либо дочь, либо работа. В итоге решение было принято, и принято ею самой. Несмотря на уговоры свекров и мужа, Дафна  сказала, что летит в Африку вместе с Романом и дочерью, то есть со мной. Понятно, что тогда она рисковала, беря годовалого ребенка туда, где условия для жизни роскошью не славились, а наоборот представляли немалую опасность для здоровья не то что для маленьких детей, но даже и для обычного взрослого человека. С одной стороны мой папа безумно переживал за меня, до последнего отговаривая жену от сумасшедшей затеи, но с другой стороны, как он потом сам рассказывал, ему постоянно в любых экспедициях не хватало его любимых девочек. Какой бы увлекательной не казалась раскопка, молодого мужа и новоиспеченного отца неустанно преследовали мысли о том, чтобы побыстрее закончить работу и вернуться к семье, обнять Дафну и своего ребенка. В общем, я оказалась весьма устойчива не только к африканским условиям, но и ко всем остальным, куда бы потом не закидывала жизнь и судьба моих предков, будто я специально и была рождена как раз для таких походов. Хм, и почему «будто»? Я действительно только для этого и была рождена.

Вкуса детских садов, совместных завтраков в компании своих сверстников, детских горок и качелей, строгих взглядов воспитателей я так и не познала по понятным причинам. Моим детским садом чаще всего являлась сама матушка-природа, моим домом – либо хижины из растительности, дерматиновых покрывал, а то и вовсе пещеры, либо (что реже) номера отелей и гостиниц. С ролью игрушек неплохо справлялись папины и мамины находки в виде каких-то артефактов, папирусов, необычных древних находок, при этом каждая такая находка-игрушка сопровождалась немалым потоком познавательной информации от самих археологов-родителей, чтобы их маленькая дочура уже тогда начинала понимать, с чем имеет дело и насколько бережно к этим бесценным сокровищам надо относиться. На счет друзей-сверстников, то есть тех, с кем бы я могла дружить и играть, ситуация была несколько сложнее. Если повезет, то мне компанию могла составить местная ребятня аборигенов разных возрастов и обычно из числа чернокожих африканцев, либо «краснокожих» азиатов, похожих на индейцев, которые меня всегда рассматривали, как некую диковинку с бледной кожей, зелеными глазами и светлыми волосами, пока не начинали привыкать и принимать в свой коллектив. Что ни говори, но с ними мне было весело и они многому меня научили, в том числе и владению некоторыми общими фразами их замысловатого языка (что, кстати, мне потом здорово пригодилось в университете, и многие экзамены по древним языкам я смогла сдать экстерном раньше своих однокурсников).

Но бывало и такое, что моих любимых искателей доказательств доисторического мира и их группы заносило и в такие места, где не то, что цивилизацией не пахло, но вообще никаких, даже самых отсталых от жизни поселений на многие сотни километров не было. Папа любил называть такие места: «точками непорочности», куда не ступала нога человека и о котором никто даже не догадывался. Именно там проходили самые интересные археологические работы. Три года – это еще не тот возраст, чтобы я могла улавливать и понимать то, насколько возбуждали подобные открытия моих родителей. И вот, в один прекрасный момент мама сказала, что у меня скоро появиться брат или сестра. Хотя они и не планировали тогда прибавления в столь неуемной и вечно занятой семейке, но деваться было некуда. До последнего месяца беременности мама не пропускала ни одной экспедиции, бесстрашно бороздя исторические просторы планеты вместе со мной и отцом, а когда пришел срок рожать, мы все вернулись в Грецию, к бабушке Цейсе и дедушке Негусу, которых я тогда впервые увидела после долгой разлуки. Даже русские мои прародители смогли найти время, чтобы выбраться, наконец, из Ногинска и прилететь в Иоаннина, где и родилась моя сестренка Алиса. Если мне имя давал папа, связывая его с греческим значением «защитницы» и «спасительницы», то имя младшей дочери давала мама, которой просто это русское имя очень нравилось. Мы с Алисой разнимся не только во внешности и характере, но и в интересах. У нее мамины каштановые волосы, курносый нос, а вот глубоко посаженные карие глаза забрала она от дедушки Негуса. Ростом чуть ниже меня, но фигура очень схожая с моей, то есть с маминой: так вроде стройняшки, но ягодицы, грудь... Говорят, что именно такие объемы и привлекают мужчин. Несмотря на то, что все наши родственники и друзья считают нас с сестрой худоватыми, все равно мне иногда кажется, что не мешало бы в некоторых местах слегка урезать. Не люблю привлекать на себя внимание, особенно если дело касается фигуры. Да, я согласна, что ни я, ни сестра никогда не были обделены пристальным вниманием со стороны парней, но, в отличие от Алисы, у меня не получается этим пользоваться. Если она уже в восемнадцать лет, поступив в Афинский национальный университет имени Каподистрии на факультет биологии, меняла их, как перчатки (строго не доводя дело до постели), то я впервые поцеловалась только после окончания университета с тем, кто впоследствии стал моим мужем...

Эминта оторвалась от дневника и с печалью в глазах посмотрела в круглое окно самолета. Кроме белых и легких облаков отсюда она больше ничего не видела. Увлекшись воспоминаниями, девушка даже не заметила, как рядом сидящий с ней парень лет двадцати пяти с русыми вьющимися волосами и синими глазами, откинув голову на высокую спинку кресла, читал все то, о чем она писала. А как только Эминта поворачивала в сторону салона и проходивших мимо стюардесс задумчивый взгляд, он тут же закрывал глаза, притворяясь спящим. Похоже, его больше интересовали ее истории из личной жизни, чем торчащие из заднего кармана кресла напротив журналы и газеты (в которых обычно либо приукрасят реальные события, либо вообще напишут неправду, только чтобы сюжет казался читателю интереснее и их рейтинг не упал). Конечно, человек, который описывает свою жизнь в собственном дневнике, неправды написать не может, так как это ни к чему, да и какой в этом интерес? Слово «муж» он прекрасно смог прочесть, хотя до последнего момента надеялся, что эта красотка с завитыми волосами средней длинны и красивыми зелеными глазами не замужем (ведь кольца-то на ее левой руке не было). А на счет своих «ягодиц» соседка была права, когда писала, что именно такие размеры и привлекают мужчин, особенно если они еще вдобавок сопровождаются шикарной не менее объемной грудью. «Кучерявый» паренек еще в аэропорту заприметил милашку в скромной темно-бардовой юбке свободного покроя, которая так и не смогла скрыть эти роскошные бедра, так же, как и теплая вязаная кофточка серого цвета, неглубокое декольте которой выдавало сексапильное «соединение» двух пышных «булочек». Полушубок она несла в руках. Даже сейчас, сидя рядом с девушкой, имя которой он тоже успел прочесть в дневнике, его глаза периодически перескакивали с рукописных строчек на ее грудь, которая соблазнительно колыхалась при каждом вздрагивании самолета. Парень решил для себя, если все-таки Эминта окажется незамужней девушкой, то обязательно попытается с ней познакомиться, как только она закончит строчить свои воспоминания. Однако желание познакомиться с ней поближе почему-то не исчезло даже тогда, когда прояснился факт ее семейного положения. Он прекрасно понимал, что читать подобные вещи втихаря непросто неприлично, но в какой-то степени даже подло и гнусно. Тем не менее, его настолько заворожила эта девушка, что никак не удавалось заставить себя отвернуться в сторону и не думать о ней. Если бы была такая возможность, он бы и дальше читал то, о чем она излагает в кожаном ежедневнике, да так, чтобы незаметно для нее. Ему хотелось побольше узнать о той, на которую не обратить внимание может разве что только мужчина с другой ориентацией или вообще слепой апатичный дедок.

Передышка, длившаяся минут десять, закончилась и, запрятав грустные мысли в «душевный сундучок» (как советовала бабушка Катя), Эминта снова приложилась ручкой к бумаге.

И почему мужчины всегда обращают больше внимание на внешность, чем на внутренний мир девушек?  - Будто прочитав мысли «спящего» соседа, стала излагать девушка. Этот вопрос парня несколько обескуражил, понимая, что изначально или даже в первую очередь именно внешность и привлекла его в ней. Он бы, конечно, нашел, что ответить ей, но в данном случае «молчание - золото». Чтобы ничего не испортить, нужно и дальше притворяться спящим безобидным пассажиром, которому все равно, кто сидит рядом с ним и чем он сейчас занимается. – Хотя и мой отец не оказался исключением из числа таких ловеласов, которых привлекает женская красота. Однако когда он понял, какая на самом деле мама, и какой шикарный у нее внутренний мир, во многом схожий на его, тогда уже обычная симпатия переросла в нечто большее, то есть в настоящую любовь. Жаль, что в наше время такое чувство - большая редкость. Возможно, просто Бог дарит его только тем, кто этого больше всего заслуживает. – «А как же ее муж?» - Подумал вдруг парень, обрабатывая в голове ее фразы. – «И что сталось с той настоящей любовью, которая обычно бывает между супругами? Что-то здесь не так...» - Будто сам себе он вселял некую надежду на то, что все совсем не так, как кажется на первый взгляд. – И все же даже такое крепкое чувство, которым жили и дышали мои родители тоже вскоре стали давать некоторые периодические сбои. После того, как родилась Алиса, мама осталась в Иоаннине, рассчитывая поступить с младшей дочерью так же, как когда-то поступила и со мной, то есть дорастить до года и снова вернуться к своей работе в помощь мужу. Но вышло все совсем не так, как она планировала. В отличие от меня, Алиса росла болезненной девочкой, капризной и чувствительной к любым, даже малейшим перепадам температуры. Именно это обстоятельство не позволило просто даже часто ездить в гости к русской бабушке и дедушке, не говоря уже о том, чтобы брать ее в далекие экспедиции в те места, где опасные климатические условия. В то время как Алиса воспитывалась мамой и греческими прародителями, я продолжала воспитываться отцом и той природой, которая меня окружала до шестилетнего возраста. Папа во мне души не чаял, балуя и лелея не хуже, чем мама, когда она была с нами. До сих пор не знаю почему, но именно с ним я уже в пять лет ощутила себя самостоятельной и уверенной в себе девочкой. Может быть потому, что в те моменты с ним не было рядом мамы, которая могла и поговорить с ним, и позаботиться о нем и о чем-то напомнить. Некоторые действия из этого как-то автоматически легли на мои хрупкие детские плечи. То есть я могла приготовить ему несложный обед, чтобы он мог хотя бы просто перекусить, расстелить и застелить кровать, даже постирать что-то по мелочи, но самое главное уже в таком возрасте мне удавалось ему помогать какими-то советами или логическими измышлениями в вопросах, касающихся археологических изысканий. Его коллеги частенько нахваливали меня, говоря ему, что я пойду еще дальше, чем он в этой увлекательной области, что его не только не обижало, но и давало лишний повод для того, чтобы гордиться мною, как любимой дочкой.

Чем больше я заботилась и помогала отцу, тем больше я ощущала себя взрослой и естественно самостоятельной. Итог: после исполнения пяти лет я все чаще стала отлучаться, то есть, организовывать частные единоличные походы в те места, которые группа отца даже не собиралась исследовать. Конечно, я старалась делать это так, чтобы никто ничего не знал, уходя недалеко и ненадолго от лагеря, при этом прихватывая с собой определенную часть необходимых атрибутов и инструментов, которыми обычно пользовались археологи при изыскательных работах и раскопках. Бывали случаи, когда я находила редкие минералы, древние предметы, интересные надписи на деревьях и камнях. Одновременно с этим мне удавалось не только избегать опасных столкновений с различными животными или насекомыми, но и несколько раз даже подружиться с ними. Каково же было удивление у отца, когда я, находясь тогда в Африке, прибыла из своего похода в лагерь верхом на молодом носороге или, например, когда, находясь в Новой Гвинее, принесла несколько изголодавшихся птенцов достаточной опасной птицы казуара. Тогда я так и не поняла, почему папу не особо полегчало, когда я ему сказала, что их мама лежала мертвой рядом с гнездом, и что мне удалось отогнать оттуда змею. Хоть он мне и запрещал строго-настрого не покидать лагерь во время его отсутствия, я все равно упрямо продолжала изображать из себя опытного археолога, украдкой нарушая отцовское вето.

Однажды я наткнулась на какую-то странную пещеру (а дело происходило как раз в диких африканских джунглях, неподалеку от границы Камеруна и Нигерии), заросшую густыми лианами и травой с какими-то древними надписями, и настолько увлеклась очисткой ее стен, что не заметила, как мое время тайного исчезновения ушло. Опомнилась лишь в тот момент, когда услышала мужские голоса, которые выкрикивали мое имя. Оставив там весь инвентарь, я галопом помчалась навстречу тем, кто уже ноги сбил, ища меня. Чувство того, что отцовского наказания мне на этот раз не избежать, не покидало меня до тех пор, пока я не очутилась в крепких объятиях папы, у которого все тело жутко трясло. Тогда он не на шутку испугался за меня. Тот единоличный поход после случившегося оказался моим последним путешествием увлекательного детства, да и юности тоже.

Вскоре я пошла в школу Иоаннина, в то время, как сестра знакомилась с детским садом. В общем, в то время так получилось, что маме предложили стать руководителем одной частной экспедиционной группы в Греции, которая занималась добычей редких минералов на аргентинских территориях, где она уже давно мечтала побывать. Отец, конечно, не показывал того, что очень расстроен тем, что Дафна и он теперь будут работать отдельно, но, как потом окажется, мама слишком сильно любила отца, чтобы признаться ему в своих желаниях. Да, у них было много общего, их интересовали одни и те же древние объекты, артефакты, поиски, но, к сожалению, в отличие от отца, она была реалисткой, верующей лишь в то, что могла видеть, ощущать и находить научное объяснение всему, казалось бы, необъяснимому. Папа же, наоборот, в каждой, даже незначительной детали, видел нечто сверхъестественное, мистическое и запредельное, то есть он был мечтателем и утопистом. Одним словом – мифолог. Возможно, они все такие. Кстати, к ним отчасти отношу себя и я. Верить во что-то необычное и неподдающееся человеческому разуму, это всегда интересно. Так вот, с тех пор пути-дорожки мамы и папы стали пересекаться значительно реже, чем раньше, даже в семейной жизни.

Поскольку родители постоянно находились в каких-то разъездах, экспедициях, мы, то есть их дочери, воспитывались дедушкой Негусом и бабушкой Цейсой, которые даже не подозревали о том, что я безумно хочу уехать из Греции в Россию, к папиным родным. При любом удобном случае, в основном во время школьных каникул, я улетала в Ногинск, либо в сопровождении одной из бабушек, либо одного из дедушек, а реже – кого-то из родителей. Русские прародители во мне души не чаяли. Алису, конечно, они тоже очень любили, но так как редко видели, то все внимание отдавалось старшей внучке, то есть мне, и это было так здорово. Я никогда не забуду то время, когда бабушка учила меня готовить, вязать, ухаживать за растениями, а дедушка водил на рыбалку, в грибы и ягоды, устраивал мне частые экскурсии не только по Ногинску, но и в других городах удивительной России. Там, где проходило мое внешкольное время, то есть в Ногинске, мне безумно нравилось. Это очень сочный, красочный и светлый город, который я не смогу забыть, даже если потеряю вдруг память. Больше всего внимание я уделяла находящимся там храмам: Богородского благочиния и Тихвинскому, ну и, конечно же, собору Богоявления. Это очень старинные и величественные здания, мимо которых может пройти лишь бесчувственный человек, у которого в сердце нет Бога и веры.

  Мне не терпелось побыстрее закончить школу только лишь для того, чтобы снова обрести ту саму самостоятельность, вкус которой я уже когда-то изведала еще в детстве. У меня в то время были свои планы, касающиеся собственного будущего. Не для кого из моих близких не было секретом, что я хотела пойти по стопам родителей, то есть работать археологом, поэтому все знали, что буду поступать после школы в высшее учебное заведение и все думали, что выбрала я именно тот университет, где когда-то училась и моя мама, то есть греческий. Однако пришлось каждого из них несколько обескуражить своим объявлением о том, что продолжу учебу там, где учился отец, то есть в Московском государственном университете им. Ломоносова. К тому времени я уже была совершеннолетняя, и поэтому ни на какие уговоры греческой бабушки и дедушки я не пошла. Мама отнеслась к этому достаточно лояльно: ей было все равно, где буду я осуществлять свою мечту, лишь бы чувствовала себя счастливой, тем более она прекрасно знала, как я привязана к своим русским прародителям. Зато отец...

Как же был рад за меня и за мой выбор отец. Гордость из него так и перла в разные стороны. На радостях он даже решил сделать передышку  и, отказавшись от предстоящей экспедиции в Саудовскую Аравию, взял свой первый в жизни настоящий отпуск, дабы помочь мне с поступлением, но не в смысле какого-то там блата, а в смысле своеобразной экскурсии или путеводителя по многочисленным кабинетам оного заведения. За девятнадцать лет, как он был здесь в последний раз, мало что изменилось: как обстановка, так и правила обучения. Даже некоторые преподаватели продолжали там работать, и они же неплохо запомнили того самого худощавого студента, который частенько вступал с ними в спор, рьяно доказывая свои версии и гипотезы существования того или иного мира, артефакта или исторического события. И что самое интересное, обычно преподаватели к таким самоуверенным и упрямым ученикам относятся не очень положительно, но только не к Роману Югову, который не просто вступал в бессмысленный спор, а старался любыми путями и способами доказать свою правоту. В итоге, как потом я узнала, в большинстве случаях лекторы с ним соглашались и ставили в зачетке либо «отлично» либо «зачет», говоря при этом, что он далеко пойдет и высоко полезет.

Словом, меня приняли туда с распростертыми объятиями и, конечно же, вступительные экзамены я сдавала наравне со всеми остальными ребятами (без определенных поблажек). Мне предлагали общежитие, но я отказалась, решив, что буду жить у бабушки Кати и дедушки Степана, каждый день добираясь в Москву и обратно на электричке либо на автобусе (там с этим проблем не было, так как Ногинск находится в пятидесяти пяти километрах от столицы России – полчаса езды). Несмотря на то, что я жила не в общежитии, друзей у меня было великое множество: высоких, низких, черных, белых, веселых, грустных... короче, всяких. Главное, что мы всегда дружили, не ссорились, помогали друг другу во всем, проводили многие вечера в задорном общении на разные темы. Вот чем мне еще всегда нравилась Россия – здесь народ не закомплексован, расслаблен даже без определенной дозы спиртного, знает, любит и умеет шутить, гулять, развлекаться (хотя, правда, у некоторых бывали и переборы). Я почему-то всегда думала, что и муж у меня будет из России, как папа, но... – она снова отвлеклась от «мемуаров» и, откинувшись на спинку сидения, тяжело вздохнула. Сосед по ряду, до сих пор увлеченно вчитывающийся в строчки дневника, тоже, наконец, вернулся в реальный мир и закрыл глаза, будто продолжая спать, как ни в чем не бывало. И читал, и притворялся этот кучерявый паренек на одном дыхании, боясь спугнуть симпатичную соседку. Огорчало лишь одно – время полета уже заканчивалось, и ему скоро придется расстаться, казалось, уже с хорошо знакомой или даже почти родной незнакомкой. Ему жутко хотелось узнать еще хоть что-то, хоть что-нибудь, хоть любую мелочь о ее семейном положении. Почему, когда ее рука писала слова о муже, она тут же останавливалась и тяжело вздыхала, при этом у нее было такое грустное выражение лица, что хотелось покрепче обнять к своей груди и сказать о том, что все будет хорошо, и даже лучше... -  Выбор, конечно, у меня был, и, между прочим, из числа неплохих ребят, просто... Наверное, просто, здесь сыграло воспитание и греческая кровь гордячки, как у мамы, тем более я знала на примере родителей, что потом, когда появится семья, мне будет очень сложно куда-то вырваться, чтобы спокойно заниматься любимой работой, для которой я была рождена. А муж... Моя первая встреча с ним состоялась в тот момент, когда окончив университет и, прежде чем отправиться на стажировку в Шотландию, я решила погостить у бабушки Цейсы, дедушки Негуса, и, конечно же, повидаться с повзрослевшей сестренкой, которая к этому времени уже оканчивала первый курс афинского университета. Надо же было такому случиться, что через два дня и мама прибыла из очередной экспедиции вместе с некоторыми членами своей группы. Среди них оказался и тот самый... - Эминта сделала небольшую паузу. Похоже, что оные воспоминания ей не просто не нравились, а угнетали. «Читатель» чужих дневников только и делал, что посматривал на свои часы, переживая, что так и не сможет узнать всей правды о прекрасном авторе рукописных строчек, - ...тот самый Рэйсон. Симпатичный, спортивный парень, старше меня всего года на два, смуглый, кареглазый, с черными (даже с каким-то синим отливом) волосами, все время улыбающийся, помогал тогда маме переносить чемоданы и археологическое оборудование к дому ее родителей. Как-то сразу я на него и не обратила внимания, бросившись навстречу маме в ее крепкие объятия. Потом она попросила меня помочь перенести вещи, при этом познакомив с Рэйсоном и еще с одним мужчиной из числа ее коллег. Вот с того все и началось. Некоторые тяжелые поклажи мне пришлось нести вместе с этим чистокровным греческим «жеребцом», ведь первое, на что обратил он свое внимание, оказалась, что не удивительно, моя грудь. Как же я тогда пожалела, что сразу не переоделась. Платье с глубоким декольте предательски демонстрировала его бесстыжим глазам эту немаленькую часть моего тела. Рэйсон старался, конечно же, не показывать своей сосредоточенности на этом соблазнительном объекте, заговаривая со мной на разные темы. Я из числа тех, кто больше любит много писать, но не говорить, поэтому из меня он смог вытащить лишь несколько сухих фраз, в то время как сам, пока мы занимались распаковкой багажника, успел поведать мне всю свою подноготную, сделав особый акцент  на том, что он археолог и уже как год работает с моей мамой, которую начал расхваливать со всех сторон, пытаясь таким образом убрать со своего пути мою гордыню и замкнутость. Что ж, он знал, чем меня взять, и у него это неплохо получилось, так как я действительно очень люблю свою маму, как, впрочем, и всех своих родных, и если кто-то к ним относится с уважением и почетом, мне трудно пропустить это мимо своего внимания. Само собой, как-то на подсознательном уровне начинаешь также относиться и к этому человеку, то есть с уважением и почетом... Да уж... с уважением и почетом... – написала повторно Эминта это выражение, будто давая себе самой время для размышления и чтобы непрерывно писать и дальше.

Не оторваться и не приостановиться не удалось, так как в это время у входа в пассажирский салон вырисовалась симпатичная стюардесса-блондиночка (которая уже не раз попадалась на глаза Эминте, считавшей, что как раз вот у этой девушки фигурка – то, что надо: не прибавить, не «урезать») и мягким мелодичным голосом произнесла в небольшой микрофон на русском, греческом и английском языках поочередности:

- Уважаемые пассажиры, наш самолет заходит на посадку в аэропорт Иоаннина. Пожалуйста, выключите ваши мобильные телефоны, приведите спинки кресел в вертикальное положение, пристегните ремни, откройте шторки иллюминаторов и убедитесь, что столики находятся в собранном положении. Спасибо...

Да, Эминте все-таки пришлось закрыть автобиографический конспект и послушно следовать указаниям летного персонала. Зато вот рядом сидящий сосед, молодой парень, продолжал спать (будто бы). Он решил и дальше притворяться, чтобы девушка, которая вряд ли проявит безучастность в этом случае и особенно такая, как Эминта, разбудила его, а тут, глядишь, и знакомство не за горой. А она как раз таки и собиралась это сделать, заметив, что парень, как ни в чем не бывало продолжает сладко спать, но ее опередила другая девушка, сидящая по левую сторону от него.

- Молодой человек... – обратилась она к нему на русском языке с ласковой интонацией в голосе, - просыпайтесь, мы уже подлетаем к Иоаннина.

Что ж, ничего не поделаешь, пришлось откликаться на другой зов. Для пущей достоверности он, прикрывая рот рукой, легонько зевнул, а потом еще и, поднимая руки вверх, потянулся.

- Ничего себе, как время быстро пролетело, - весело произнес он, косясь в сторону Эминты, которая складывала дневник и ручку в свою белую сумочку, совершенно не обращая внимания на внезапно очнувшегося собеседника. – Вот что значит крепкий сон. Правда, девчонки? – Обращаясь к обеим соседкам, он имел в виду лишь одну из них, но отреагировала только та, которая уже давно положила глаз на шатена-симпатягу в солидном сером костюме, синем галстуке, подходившем четко к его глазам и, главное, что большая редкость среди мужчин, с длинноватыми вьющимися волосами. Судя по размеру плеч, красавчик под парочкой слоев ткани обладал неслабым «багажом» мышц.

- Вы знаете, с таким крепким сном можно и жизнь всю проспать. – Весело поддержала разговор блондинка с короткой стрижкой.

- Leben und Träume - Seite ein und dasselbe Buch... – не заставил себя ждать парень, снова мельком взглянув на девушку справа, которая, наконец, отреагировала на произнесенную цитату одного из немецких мыслителей XVIII века слабым поворотом головы и глаз в его сторону, уже через секунду возвращаясь в исходное положение. Собеседник догадался, что та прекрасно поняла, о чем он сказал. Археологи обычно знают не только подобные цитаты из истории, но и одновременно несколько языков.

- Ого! – Зато другая девушка была в восторге. Тем временем самолет уже выпусти шасси и коснулся земли. Эта компания так была увлечена разговором, что практически не обратила внимания на резкое дребезжание самолета. – Это ведь Вы сейчас на немецком что-то сказали? А перевод можно?

- Без проблем... – ответил парень, все еще надеясь на то, что Эминта вступит с ними в беседу и сама переведет фразу. Однако она продолжала молчать, упорно отказываясь проявлять свою сговорчивость. – «Жизнь и сновидения — страницы одной и той же книги». Артур Шопенгауэр...

- Как здорово звучит, - поддержала его блондинка. – Вы, наверное, философ или историк, и, похоже, много интересного знаете? И как это мы раньше с Вами беседу не завели? Давайте хотя бы сейчас познакомимся. Меня зовут Анна, - девушка протянула ему руку и довольно улыбнулась, парень ответил тем же.

- Степан... Можно просто Степа... – Как можно четче сказал парень, прекрасно помня о том, что именно так зовут дедушку Эминты, в котором она, судя по автобиографическим описаниям, души не чаяла. Он решил, что этот факт только ему будет на руку. Услышав произнесенное имя, девушка и действительно не отреагировать не могла, снова повторив то же самое действо, как и в прошлый раз с чуть заметным поворотом головы и глаз в сторону беседующей парочки. Однако продолжила делать вид, что ей все равно, хотя теперь почему-то вдруг захотелось еще раз посмотреть на этого веселого паренька, носившего имя ее любимого дедушки. Словно ощутив позывы ее желания и в то же время скованность, не дающую выпустить их наружу, Степан решил помочь. – Ну, раз уж я познакомился с самой симпатичной девушкой в мире, сидящей от меня слева, то для баланса не мешало бы познакомиться с самой симпатичной девушкой на планете, сидящей от меня справа. Вы простите меня, а можно узнать, как Ваше имя? – Чтобы лучше видеть ее и чтобы она, наконец, смогла увидеть его еще раз, он отстегнул ремень сидения и отклонился от спинки вперед. Тем не менее, «девушка справа» продолжала молчать, одновременно тоже освобождая себя от «привязи». Самолет уже остановился, и пассажиры начали подниматься и готовиться к выходу. Степан решил не сдаваться. – Девушка, вы совсем не хотите с нами знакомиться? А может... может Вы не говорите по-русски, тогда я спрошу по...

- Mi̱n párete gno̱rimía me ósous protimoún tis paliés néous fílous[1]... – спокойно промолвила Эминта на греческом языке, поднимаясь со стула и набрасывая на плечо сумочку. Степан встал тоже и повернулся к ней лицом. В его глазах живой огонек так и прыгал по всему синему зрачку. Только сейчас он смог соизмерить свой рост по сравнению с ее ростом. На полголовы Эминта была ниже его, поэтому ей пришлось немного приподнять голову и изумленно посмотреть ему в глаза. «Какой-то странный парень, - подумала она. – Всю дорогу летел в полном ауте, ни на что и ни на кого не обращая внимания, а тут вдруг прозрел и стал ни с того ни с сего приставать. Какая-то слишком замедленная реакция. Эта Юлия была права и без красивых цитат мыслителей, когда сказала, что так и всю жизнь он рискует проспать...»

- Эзоп... – тихо вымолвил Степан, не сводя горящих глаз с ее лица.

- Что? – Не сразу услышала его Эминта, уже заговорив на русском языке.

- Древнегреческий баснописец Эзоп... – уже громче повторил тот. – Это его цитата... Я прав?

- Хэй, ребята, не слишком ли вы увлеклись своими цитатами? Выходить пора! – Окликнула их блондинка, которая сама не заметила, как очутилась в толпе пассажиров, медленно продвигавшихся к выходу. Только слепой мог не заметить, как смотрит на пышногрудую красотку этот паренек. Юлия уже давно, еще во время пути, поняла, что ловить ей здесь не чего, но все же на всякий случай попыталась хоть как-то повысить свою самооценку, доказав самой себе, что любой парень может оказаться у ее ног, стоит только ей заговорить с ним. Все же данный сказ вышел не про нее.

- Вы пропустите меня или так и будете здесь стоять? – Почти строгим тоном поинтересовалась Эминта, совершенно не желая заводить сейчас с кем-то знакомства, каким бы русским красавчиком он ни был и какое бы прекрасное имя он ни носил.

- А, да... простите... – будто только что, вернувшись в реальность, промямлил тот, отступая назад и пропуская девушку к толпе, которая уже через минуту умудрилась их отделить друг от друга на такое расстояние, что Степан потом ее вообще из вида потерял. Но и здесь сдаваться он совершенно не желал.

Если в Ногинске приходилось надевать теплый полушубок из искусственного белого меха, то в Иоаннина в эту пору года, в феврале, можно прекрасно обойтись и одной теплой кофточкой, так как здесь по понятным причинам теплее. Именно такие резкие перепады температуры и климата с трудом переносила ее младшая сестра Алиса, заболевая сложнейшими формами острых респираторных инфекций. Но, похоже, девушка особо не расстраивалась, что за все свои девятнадцать лет ей удалось побывать в России всего лишь два раза. Ее туда никогда не влекло. Высокомерная и взбалмошная внучка греков всегда считала, что Россия – это очень нечистоплотная страна, с толпами пьяных и вонючих бомжей, где ничто человеческое не чуждо, так как за бутылку водки могут душу продать не только свою, но и чужую.

Забрав с ленты транспортера свой чемодан, высунув оттуда длинную ручку и поставив его на колесики, Эминта двинулась вглубь просторного коридора здания аэропорта. В этот зимний период ей всегда здесь нравилось. Туристов практически нет, свободных такси хватает, народ не суетится, не спешит, не мешает.

- Девушка! Милая девушка! Постойте! – Услышала она громкий знакомый голос позади себя и недоуменно обернулась. Да, это был Степан, который, похоже, с трудом смог ее найти, а теперь вот еще и бежал. Он уже успел облачиться в темно-синее очень элегантное пальто длиною до колена и набросить на шею белый шарф. Похоже, одеваться он умел, да и денег на это не жалел. – Вы простите меня, ради Бога... – запыхавшись, стал снова говорить парень, как только оказался рядом с остановившейся девушкой. – Просто я бы хотел попросить у Вас помощи... Я не местный, а мне нужна одна очень важная вещь, от которой зависит моя жизнь и мое будущее. Прошу Вас, помогите ее найти...

- Если Вы что-то потеряли, то не проще ли было обратиться за помощью к сотрудникам аэропорта? И если это настолько серьезная вещь, то я бы на Вашем месте подключила и полицейских. Не обижайтесь, но, во-первых, в таких делах я не помощник, а во-вторых, я очень спешу...

Хотя на самом деле, единственное, что торопилась сделать Эминта, так это поскорее избавиться от этого назойливого красавчика. С некоторых пор желание, как знакомиться с такими, так и общаться, у нее отпало, а посему приходилось любыми путями и, как можно, дальше обходить их стороной. Великолепные внешние данные, душевная красота и ум, как раз таки, не в женщинах, а в мужчинах вещи не совместимые, и в этом ей совсем недавно «посчастливилось» убедиться лично.

- Нет-нет, никто другой, кроме Вас, девушка, не способен мне в этом помочь. – Настаивал Степан, моляще глядя в глаза настороженной Эминты. Она продолжала думать, что он и действительно какой-то странный, несмотря на неплохие знания афоризмов. – Тем более, я не только эту вещь не терял, но, если бы она у меня была, то я бы ни за что на свете с нею так безответственно не обошелся. Лучше сразу умереть...

- Простите, но я не совсем Вас понимаю... – слегка недовольным тоном ответила Эминта. – Проще было, когда Вы говорили афоризмами, а не какими-то странными загадками...

- Хорошо, попробую объяснить Вам так: как говорил великий немецкий поэт Генрих Гейне: «Engel nennen es himmlische Freude, die Hölle höllischen Qualen Menschen - die Liebe»[2] - Эминта нахмурилась, как только стала догадываться, о чем говорит, или пока только намекает этот парень. – Да, девушка, я имел в виду именно ее, ту самую, настоящую любовь, которую до сих пор никак не могу найти, и только Вы сможете мне в этом помочь, потому что Вы... потому что я... – Да уж, превосходного краснослова внезапно «переклинило».

- Знаете, молодой человек, как говорил французский философ Пьер Буаст: «Impudeur - la dernière étape du vice»[3] - Козырнула еще одной цитатой девушка на французском языке, презренно прищурив глаза. – А я скажу, что тот, кто читает чужие дневники, никогда не сможет найти настоящую любовь...

Она схватила чемодан за длинную металлическую ручку и устремилась в сторону выхода из аэропорта. От негодования у нее внутри все кипело. Вот тебе и красавчик, вот тебе и интеллектуал, вот тебе и Степан... «Так вот почему он стал проявлять внезапный интерес ко мне! – Думала про себя Эминта, быстрой походкой шагая к двери. – Да он всю дорогу притворялся, что спит, при этом читая мой дневник, все мои воспоминания и слова. Такое ощущение, будто в душе поковырялись ложкой, разворотили там все и, напоследок, плюнули. Как так можно?! Как он посмел?! И почему все мужчины такие наглецы? Чего им в жизни не хватает? Почему им так нравится издеваться над слабым полом?»

- Эминта! – Реакция на свое имя, которое прозвучало из уст догонявшего ее парня, заставила девушку снова остановиться. Она не сразу сообразила, откуда ему известно ее имя. А когда догадалась, тут же рванула с места, пытаясь как можно быстрее избежать его преследований. Однако, схватив у самого выхода девушку за руку, Степан повернул ее к себе лицом. – Ну, простите меня, простите, Эминта! – Стал слезно вымаливать у нее прощение парень, пытаясь перевести дух. Только вот было не понятно, то ли он так быстро дышал от пробежки, то ли от волнения, то ли от страха, что она его не простит, и, убежит, так и не дав ему не единого шанса на возможные взаимные чувства с ее стороны. – Да, я подлец! Да, я нахал! Я понимаю, что не должен был так бестактно и бессовестно поступать, но это было выше моих сил... Что-то внутри, может, даже сама душа, управляла моими глазами, шеей и головой, сосредоточивая все мое внимание на Вас и Вашем дневнике. Да, я полностью осознаю свою вину и, возможно, нет мне прощения. Но стоило мне узнать о Вас хотя бы ту небольшую часть из Вашей жизни, которую Вы описали на моих глазах, я в какой-то момент вдруг понял, что роднее и ближе Вас у меня уже никого и никогда не будет...

Негодование на лице девушки стало постепенно сглаживаться мягкостью и беззлобностью, хотя недоверие и настороженность все еще продолжали бередить каждую клеточку ее измученной души. Многие друзья и знакомые часто пользовались тем, что она умела прощать только лишь за произнесенное слово: «прости», а если к нему прилагались подарки в виде цветов и какие-то другие, казалось бы, искренние фразы, то даже самые незначительные ледяные осколочки обиды ее сердца таяли, уступая дорогу оттепели и доброжелательности. Этим, кстати, частенько пользовался и Рэйсон, который впоследствии научил ее недоверию даже к тем, кто являлся ее хорошими друзьями. Теперь, чтобы получить от нее доверие, надо было сильно постараться, не говоря уже о таких личностях, как Степан, которого она знала всего лишь несколько часов, и то якобы спящим.

- «Que sólo sabe engañar, que muchas veces incluso engañan»[4] - спокойным тоном вымолвила Эминта уже на испанском языке фразу испанского драматурга Лопе де Вега, которую Степан тоже прекрасно знал. – Отпустите меня... – он выбрала из руки свое запястье и опустила глаза.

- «Проверяй все сердцем», как сказал казахский поэт Кунанбаев Абай, а английский философ Оскар Уайлд утверждал: «Всегда прощайте своих врагов – ничто не раздражает их так сильно»... - ответил цитатами на цитату парень, все еще надеясь на прощение и продолжение беседы. Последний афоризм заставил девушку незаметно усмехнуться, но голову она так и не подняла. – Эминта, прошу Вас, простите меня и... и не уходите... Я действительно очень раскаиваюсь в том, что нагло внедрился в Вашу личную жизнь и в воспоминания, но не только потому, что глубоко задел Ваши чувства и обидел Вас, но еще и потому, что только больше взбудоражил собственную душу. Вы не представляете себе даже, Эминта, как мне сейчас нелегко осознавать то, что, благодаря всего лишь нескольким строчкам из Вашего дневника, я успел понять, какой Вы чуткий, понимающий и добрый человек, что заставило меня привязаться к Вам, при этом знать, что для Вас я до сих пор совершенно чужой человек, который показал себя не с лучшей стороны. Наверняка, Вы сейчас меня презираете и ненавидите, но скажите, у меня есть хотя бы малейший шанс добиться Вашего прощения и доверия?

- «Sospetti permettono essere insidioso»[5], римский политик Луций Анней Сенека, - снова блеснула своими познаниями философии и итальянского языка Эминта, - но «Без прощения нет будущего», Кейптаунский архиепископ Десмонд Туту... – она тяжело вздохнула. – Да, Степан, только потому, что я поверила в Ваше искреннее раскаяние, я не могу не простить Вас, но... но на этом все... Прощайте...

Прихватив с собой чемодан, Эминта повернулась к парню спиной и вышла через стеклянную дверь здания на улицу. До остановки, где располагались такси, она не успела дойти, так как Степан продолжал проявлять свою настырность, хотя и понимал, что такими упорными действиями нарывается на грубость со стороны этой замкнутой красотки. Ему просто не хотелось упускать такой прекрасной возможности, чтобы завоевать сердце сразившей его наповал совершенно необыкновенной девушки. Он боялся, что такой шанс выпадает раз на миллион, и что другого случая больше никогда не представиться.

- Я не могу так... – преградив ей путь собой, выдавил почти со стоном Степан. – Простите, но не в моих силах просто так расстаться с Вами, будто и ничего не было... Понимаете, Эминта? Мне кажется, что я Вас знаю уже очень давно... Это как... ощущение, будто я прожил с Вами много лет и что эти годы были самыми лучшими и счастливыми в моей жизни, и что если я потеряю Вас, то... то словно потеряю часть себя...

- Да... и как же вам, мужчинам, так ловко удается подыскивать нужные слова, чтобы затуманить разум женщины? – В ее голосе все еще звучали нотки обиды и недоверия. – Фраза Сократа: «Заговори, чтобы я тебя увидел» к вам, мужчинам не относится, ибо вы чаще всего закрываете дивным красноречием свою истинную сущность, пользуясь наивностью и доверчивостью женщин...

- Кончено, я понимаю, что после того, что я натворил, мои слова кажутся Вам – враньем и пустым трепом, но, как говорил тот же самый Сократ: «Высшая мудрость - различать добро и зло» и «В каждом человеке солнце, только дайте ему светить».

- Отлично, - более оживленно ответила Эминта, которая всегда любила в университете поиграть в дуэльные схватки на цитатах со своими друзьями. – А что Вы скажите о его выражении: «У солнца есть один недостаток: оно не может видеть самого себя». По-моему, оно Вам подходит, как нельзя кстати, ведь Вы из той породы, которые считают себя светилом всего мира, пытаясь показать свое превосходство перед другими простыми людьми, в то время совершенно не замечая своих истинных недостатков... А ведь Фалес гласит: «Mi̱n váfete to exo̱terikó , an kai doulév̱ei mia chará»[6]...

- Жаль... – ее слова явно задели парня за живое, но своей обиды он старался не показывать. – Жаль, что Вы обо мне думаете именно так... А ведь многие историки и философы трактуют это выражение с точностью, да наоборот, и оно, как раз таки, подходит больше такой необыкновенной девушке, как Вы. Под «солнцем» имеется в виду тот человек, который дарит всем свое тепло, свет, заботясь о других, в то время, как обладает одним-единственным «недостатком» - напрочь забывая  о себе и полностью жертвуя собой ради блага окружающих его людей. – В ответ на это Эминта как-то замялась, не ожидая от него таких небессмысленных фраз, которыми и действительно можно по-другому трактовать слова Сократа. Она растерянно опустила глаза, чем воспользовался Степан. Он положил свои руки ей на плечи, чем заставил обратить ее взор на себя. – Вы не заметили, Эминта, что у нас с Вами не только много общего, но и то, что нам есть о чем поговорить... Не знаю как Вы, но мне кажется, что нам с Вами и целой жизни не хватило бы, чтобы насладиться обществом друг друга... Как Вы думаете?

- Это вы́... мужчины... всегда так думаете и всегда так говорите... – почти сердито вымолвила девушка, отходя на один шаг назад, тем самым освобождая свои плечи от его рук, - а когда дело доходит до чего-то настоящего, ради чего и действительно стоит жить, вы тут же меняете свой настрой и переключаетесь на другую волну, чтобы ублажать только свои потребности и желания...

- Господи, Эминта... – В глазах Степана вырисовалась боль, и он протянул руку, чтобы снова прикоснуться к ней, но девушка вовремя отклонилась. – Кто же Вас так обидел, что Вы так... что Вы всех под одну гребенку? Ведь Вы же меня совсем не знаете... – И тут он вдруг оживился. – Слушайте, а давайте, я Вам все о себе расскажу, но только не здесь, а где-нибудь... А давайте сходим в ресторан. Я приглашаю Вас, если Вы, конечно, не против... Если бы у меня был свой дневник, то я бы с удовольствием отдал его Вам на прочтение, но только Вам, и больше никому. Однако, к сожалению,  я никогда даже не пытался вести записи собственных воспоминаний, несмотря на то, что мне тоже есть о чем написать. Обещаю, что после нашей с Вами встречи я обязательно этим займусь. Кто знает, может, через сто или двести лет наши дети и внуки случайно наткнуться на наши дневники и отдадут в какое-нибудь дорогое издательство, чтобы...

- «Наши дети и внуки»? «Наши дневники»? – Изумленно нахмурив брови, тут же перебила его Эминта. В его вопросах звучало крайнее недовольство. – О чем Вы вообще говорите, Степан? Вы слышите себя?

- Ну вот, видите? – Спокойно отреагировал на ее возмущения парень, как ни в чем не бывало. - Я и сам не замечаю, как говорю о нас с Вами, будто мы уже давно родные люди... Простите, если Вас это так... задевает и огорчает... Просто не обращайте внимания... Между прочим, не обижайтесь, что я возвращаюсь к записям Вашего дневника, но мне бы хотелось затронуть вопрос о такой прекрасной внешности, как у Вас...

- Что? – Не поверила собственным ушам Эминта, убеждаясь в который раз насколько бесцеремонен этот красавчик. Никакого такта.

- Если хотите меня убить, то убивайте после того, как я, все-таки, объясню, почему многие мужчины обращают внимание на такие формы, как у Вас. Просто они подсознательно ищут себе не ту, с которой было бы приятно проводить время в постели, а...

- Замолчите... Как Вы можете обсуждать со мной эту тему? – Чувствуя, как краснеет и смущается, она снова взялась за ручку чемодана, и попыталась обойти парня, который опять же преградил ей путь.

- Просто у вас, девушек, иногда складывается неправильное мнение о мужских желаниях и потребностях, - как можно изысканнее и правильнее старался он сформировать свою мысль, чтобы не смущать девушку и не давать поводов для желания покинуть его общество. – Я сам когда-то изучал психологию, так как не мог понять многих вещей, связанных с влечением людей друг к другу. Как сказал великий австрийский психолог Зигмунд Фрейд: «Wir wählen zufällig einander nicht ... Wir treffen nur diejenigen, die bereits in unserem Unterbewusstsein vorhanden»[7] . А ведь так оно на самом деле и есть, Эминта. Я обратил на Вас внимание еще в аэропорту Ногинска, до того как влез в Ваш дневник. Да, признаюсь, мое внимание привлекла изначально Ваша шикарная внешность и да, я из числа именно тех мужчин, которых интересует объем. Но, как я потом узнал, причина столь немыслимого влечения к округлым формам у каждого мужчины на подсознательном уровне кроется в том, что каждый из них в первую очередь думает о своем будущем, то есть о потомстве... – В этот момент Эминта на секунду подняла на него удивленные глаза, будто пытаясь понять, насколько искренне он все трактует, и тут же смущенно опустила. Степан почувствовал, что и эта тема для нее весьма интересна, поэтому решил продолжить ее развитие. – Да, именно все дело в детях... Мы, мужчины, словно самцы, ищем такую самку, которая бы смогла выносить и родить нам здоровое и крепкое потомство. Редко какая худышка, заморившая себя голодом и постоянными физическими нагрузками, способна справиться с этим нелегким испытанием, через которое проходят многие женщины и которое возложил на них сам Всевышний. Разве может девушка, у которой вместо нормальных бедер, узкие и острые выступы, без проблем явить на свет малыша, да еще и самой при этом остаться в живых? – Постепенно смущение стало куда-то вдруг отступать, и Эминта стала медленно поднимать на него свои глаза. Казалось, что он говорил так искренне, что не поверить ему только бесчувственный и глухой человек. - Разве может ее ребенок вдоволь насытиться пищей, если у нее малы и пусты природные сосуды или просто напичкана разной дрянью в виде силикона? Разве может выспаться он на ее жестком и слабо согревающем теле? Тем более для нас, мужчин, не маловажный фактор – геном нашего наследия. Каждый хочет, чтобы их дети были не только здоровыми, но и высокими, сильными, такими же благовидными и интересными, как и они сами, то есть их родители. – Воспользовавшись некоторой задумчивостью Эминты, Степан стал медленно наклоняться к ее лицу, нацеливаясь прямиком к ее пухлым, чуть приоткрытым губкам. – Если, например, совместить наши гены, то можно представить нашу дочь с пышными вьющимися волосами, как у меня, зелеными глазами, как у тебя и преданным сердцем, как у нас обоих...

Если бы не прозвучавшее слово «преданным», то Эминта, наверняка, позволила бы ему себя поцеловать, а так...

- Поздравляю Вас, господин Азабов... – произнесла она, ощущая его дыхание на своем лице, - Вы действительно оправдывали звание первоклассного психиатра... Вам здорово удается манипулировать людским сознанием и душой, чтобы добиться своего. – Услышав не очень лестный отзыв о себе, парень отклонился назад и чуть выдавил из себя улыбку, дабы не показывать нахлынувшей обиды. – Ваши родители могут Вами гордиться. Однако, вспомните, как говорил древнеримский поэт: «Noi crediamo male cosa sgradevole credere»[8]. Простите, но я действительно очень бы хотела поверить Вашим словам, но то, что мужчины думают о потомстве, глядя на таких девушек, как я, это далеко неправда. У вас на уме, кроме как секса и удовлетворения собственного эго, ничего и никогда не бывает. Случаются, конечно, исключения, я имею в виду своего отца и дедушку, но таких, к сожалению, в наше время уже не встретишь... Это вымирающий вид... Я даже стала сомневаться в том, что Ваше имя настоящее. Чтобы завладеть моим доверием, Вы просто воспользовались именем того человека, которого я всегда любила и о котором писала в своем дневнике. Не обижайтесь, но с некоторых пор все, что происходит вокруг меня, я вижу именно таковым... Мне пора...

Обойдя его с правой стороны, непрошибаемая девушка устремилась к ближайшему такси. Выбежавший оттуда водитель тут же помог ей поместить чемодан в багажник, а затем учтиво открыл дверь. Степан не сдавался. Раздувая недовольно ноздри и тревожно дыша, он в два шага подскочил к автомобилю и, отодвинув в сторону водителя, сам занял его мест возле, все еще открытой двери и готовящейся усаживаться на заднее сидение девушки. Чтобы дать возможность им спокойно попрощаться таксист отступил и уселся за руль.

- Прошу тебя, Эминта, не уезжай... – чуть ли ни взмолился Степан, удерживая дверь так, что бы та не смогла сесть. Девушка обратила внимание на то, что он снова проявил бесцеремонность, резко перейдя на «ты». – Оставь хотя бы свой номер телефона, чтобы я смог тебе хоть немного рассказать о себе. Ведь ты же совсем меня не знаешь... То, что я изучал психологию, это не значит, что я работаю в этой сфере. Я вообще токсиколог и серпентолог... А на счет родителей... У меня их никогда не было, и воспитывался я в детском доме. – Да, это произвело некоторый эффект на чуткую душу Эминты. В ее глазах проскользнули штришки сочувствия к нему. Возможно, она действительно слишком строга и недоверчива по отношению к этому парню. – И имя у меня настоящее... вот... – он достал из внутреннего кармана своего пальто паспорт и, раскрыв его на нужной странице, показал девушке. Там четко и ясно было написано по-английски: «Азабов Степан». А на что еще она обратила внимание, так это на год его рождения. Оказалось, что ему не двадцать пять (как думала девушка первоначально) и что он весьма неплохо сохранился для своих тридцати двух лет. – Виновато уведя взгляд в сторону, Эминта промолчала. Понимая, что он снова смутил ее представленными доказательствами своей невиновности, Степан тяжело вздохнул и взял в свои теплые ладони ее руку. – Скажи, все дело в твоем муже? – Услышав этот вопрос, Эминта резко взглянула на него своими изумленными и одновременно напуганными глазами, будто только что напомнили не о супруге, а о каком-то призраке или дьяволе. Только сейчас она вспомнила, что в последней главе своего дневника о том, что разведена, ничего не писала и не упоминала, а, значит, он думал, что у нее статус замужней девушки. Зато теперь поражал тот факт, что, зная об этом, Степан все равно, упорно пытается добиться ее внимания и согласия на встречу. – Почему ты так сопротивляешься? Ты не хочешь его предавать? Ответь... я пойму...

- Девушка, мы едем или нет? – Раздраженно, но сдержанно, спросил таксист

- Мне... я... – не зная, что и как ответить ему, растерянно бормотала девушка, глядя в его синие удивительные глаза, переполненные необъяснимым упованием. Она выбрала свою руку из его ладоней и приоткрыла двери такси шире. – Мне пора ехать... простите...

- Подожди, Эминта, - снова остановил ее парень, упорно возвращая дверь обратно. – Ответь мне, прошу тебя: ты любишь своего мужа? Ты счастлива с ним?

- Да, - наконец выпалила Эминта, желая, чтобы этот назойливый красавчик с некоторыми странностями оставил ее в покое. Она старалась держаться строго, уверенно и непринужденно. – Да, Степан, я замужем, у меня есть прекрасный муж, которого я люблю, и двое детей... Конечно же, я очень счастлива, иначе и быть не может. Поэтому, прошу Вас, Степан, отойдите от двери и позвольте мне спокойно уехать. - Столь неожиданный ответ подействовал на молодого человека, как обух по голове. Он, как загипнотизированный сделал все, что сказала девушка. Душа просто рвалась на части от такого ее заявления, от чего казалось, что кислород вдруг превратился в углекислый газ, не дающий дышать полной грудью, при этом словно замедляя и останавливая сердце. – И еще... – поставив левую ногу в салон, вдруг снова обратилась она к нему, - на будущее... Если вдруг снова захотите найти настоящую любовь, поинтересуйтесь у девушки, знает ли она, что это такое. А вдруг эта настоящая любовь ее когда-то предала и довела до такого состояния, что любая другая попытка встретить настоящую любовь сродни самой мучительной смерти? И поверьте, Степан, на одних только цитатах и афоризмах счастье не построишь...

- Это кто сказал? – Словно зачарованный ее словами, спросил тот, пытаясь вспомнить кого-то из мыслителей, поэтов и драматургов, кто мог бы блеснуть подобной фразой.

- Кто сказал? – Эминта чуть заметно улыбнулась. – Пусть автор останется инкогнито... Лучше оставим побольше свободного места в цитатниках для правильных мыслей наших потомков... Прощайте... Желаю удачи в поисках настоящей любви...

Наконец усевшись (чем утешила заждавшегося водителя) в салон такси, Эминта захлопнула дверь прямо перед носом очнувшегося собеседника.

- Э-ей-ей... Куда, подожди, стой... – тут же затараторил он, пытаясь ухватиться за дверную ручку. Но такси так резко рвануло с места, что ему так и не удалось этого сделать, чтобы остановить уезжающую красотку. – Стой же ты! Остановись, Эминта! Чертово такси! – Выругался он, сопровождая раздосадованным взглядом автомобиль, увозивший в неизвестном направлении ту, что всего лишь за несколько часов стала ему самым родным и близким человеком на земле.

Оборачиваться назад для пущего убеждения того, что он не поехал на другом такси следом за ней, Эминта не стала. Просто не хотелось лишний раз тревожиться, понадеявшись, что парень все-таки не станет дальше применять свою беспринципность и упрямство в отношении замужней девушки, безумно любящей необыкновенного мужа и двоих прекрасных детишек. Пусть лучше исчезнет из ее жизни навсегда, чтобы не бередить лишний раз кровоточащие раны, нанесенные острыми лезвиями некоторых тягостных моментов из прошлого.

ЖАЛОСТЬ

Возвращаться в тот дом у меня не было никакого желания. Слишком уж много неприятных воспоминаний связано с ним.

 Снова строчила Эминта, сидя за высокой барной стойкой со стеклянной крышкой, которая находилась аккурат на кухне первого этажа в доме бабушки Цейсы и дедушки Негуса. Уже прошло несколько часов с тех пор, как она порадовала своим появлением обитателей оного жилого здания, приехав на такси из аэропорта. Эту девушку всегда и везде родные ждали с нетерпением, так как, несмотря на козни судьбы, изрядно потрепавшие ее ранимую душу, она оставалась все той же добродушной, услужливой и приятной в общении красоткой. Даже Алиса, обладавшая тяжелым и неуступчивым норовом, легко находила общий язык со старшей сестренкой, безумно радовавшейся при каждой встрече. С тех пор как младший член семьи поступил в афинский университет, в доме прародителей хозяйничали лишь бабушка и дедушка.

Хотя оному зданию и было уже лет пятьдесят, выглядело оно достаточно прочным, ухоженным и просторным. Двух этажей хватало, чтобы каждый, кто постоянно или периодически здесь проживал, мог позволить себе целую комнату со всеми удобствами. Однако уютнее Эминта всегда ощущала себя в доме русских прародителей, несмотря на то, что те апартаменты «слегка» меньше и роскошью никогда не блистали. Но нынешняя тематика касалась несколько другого жилья.

Сейчас на улице витала ночь, хоть пока еще и не глубокая. Девушка хотела как можно больше написать воспоминаний, так как завтра с утра надо вылетать в Каламату, откуда автобусом прямиком в Аргос, туда, где уже ее будет дожидаться отец на, взятом на прокат, внедорожнике.

Дочь смогла вырваться из очередной экспедиции в Ногинск, как только закончила со своей группой раскопки в Австралии. Буквально на следующий день после приезда, позвонил отец. Мужчина очень обрадовался тому, что его блудная малышка, наконец, после месяца отсутствия, вернулась не куда-нибудь, а в его родительский дом, чтобы отведать любимую бабушку. Ведь женщина, потерявшая мужа, уже почти как год коротала время в полном одиночестве. Стоило ему рассказать о нынешней своей экспедиции в Аргосе и о том, что его команде удалось раскопать, Эминта тут же задала вопрос: «Пап, а тебе помощь случайно не требуется?», на что тот ответил, что не помешала бы. Хотя на самом деле не то что, не помешала бы, а он в ней остро нуждался, особенно, если будет участвовать такой специалист и знаток своего дела, как его дочь. Тем более Роман, после длительной разлуки со своей старшенькой, уже успел соскучиться. Он, как и все остальные, прекрасно знал, какие недавно тяготы перенесла Эминта, поэтому хотел снова ее приласкать, пожалеть, убедиться в том, что ее душевное состояние идет на поправку. Но было одно «но», которое сдерживало отца от слов: «Конечно, дочка, приезжай! Мы без тебя тут умаялись!». Хотелось, чтобы бабушка еще хоть немного потешила свое престарелое сердечко долгожданным обществом внучки. И это Эминта тоже прекрасно понимала. Поэтому договорились, что она три дня еще погостит в Ногинске, а затем рванет в Грецию, на помощь отцу. В то время как сама Екатерина Андреевна, прекрасно замечая угнетенность девочки от тех событий, что наложили болезненный отпечаток на ее ранимом сердечке, была только рада тому, что у нее есть такое занятие, которое могло отвлечь и даже где-то помочь.

На рестораны, музеи, парки, путешествия, Рэйсон денег не жалел, так же как и своего времени, отказываясь ради меня от очередных маминых экскурсий. Хотя мама и негодовала по этому поводу, но, все же, понимала, что мне и Рэйсону тоже нужно устраивать личную жизнь. Тогда, конечно, я не понимала ее слов о том, чтобы я  хорошенько подумала, прежде чем принимать какое-то решение в отношении ее молодого коллеги. Видно, уже тогда она знала о некоторых его недостатках, но мне о них не говорила, так как понимала, что бессмысленно убеждать в чем-то влюбленную по уши дочь. А возможно и то, что со мной он ей казался другим человеком, не способным на какой-либо низкий поступок.

Да, это была та самая настоящая любовь, которую ищут некоторые люди... – она сделала небольшую паузу, отпивая глоток крепкого кофе уже третьей чашки подряд. Девушка решила писать до победного конца, пока перестанет помогать этот бодрящий напиток. Слова о настоящей любви заставили ее вспомнить как раз о том человеке, который ее искал днем в аэропорту. Периодически образ этого симпатичного парня, с мужественными чертами лица, очень напоминающими древнегреческий профиль многих знаменитых статуй богов, и немалым багажом знаний, как в истории, так и в психологии, возникал перед глазами Эминты и даже где-то не давал ей сосредоточиться на мемуарах, что уже начинало бесить и раздражать. Однако о нем и о том, что думает на счет случившейся встречи, писательница решила изложить чуть позже или вообще забыть все раз и навсегда, чтобы вдруг не пожалеть о том, что не сказала ему правды и отказалась от каких-либо встреч. – Только в отличие от этих «некоторых», не я ее нашла, а она меня, так как я до встречи с Рэйсоном не знала, ничего не только о любви, но даже о поцелуях. Я прекрасно помню этот день, когда мы стояли на берегу озера Янина, любовались вечерними огоньками Иоаннина, и он обнял меня, посмотрел так ... казалось так искренне и влюбленно, в глаза и поцеловал. Господи, какое же незабываемое ощущение! Его мягкие и теплые губы так нежно меня ласкали, что тогда я забыла обо всем на свете, лишь бы он продолжал меня целовать и обнимать. Я влюбилась, по самые уши, будто находясь в каком-то тумане, где, кроме него, больше никого и ничего не слышала и не видела. Понятно, что до самого интимного дело не доходило, хотя он несколько раз пытался меня завлечь в постель, даже не заикаясь о свадьбе. Спасибо маминым генам, умеющим этому сопротивляться, что я устояла и не сдала свои бетонно-каменные позиции. Через месяц наших встреч, я уехала на стажировку в Шотландию, в помощь одной из австрийских экспедиционных групп археологов. Как же было приятно, когда он, уже через неделю после разлуки, приехал ко мне. Хочу сказать, что знания и опыт у него как в исторической сфере, так и в геологии, отменные. Я стала им в буквальном смысле восхищаться, когда он уберег австрийских археологов от беды, предупредив об опасности, которую таила в себе почва исследуемой ими территории. В знак благодарности, австрийцы одарили его несколькими найденными золотыми ноблями, то есть старинными шотландскими монетами, которые чеканились еще при правлении короля Роберта II. В тот же день Рейсон мне сделал предложение руки и сердца. Конечно же, я согласилась. А как же иначе? Ведь я его любила, и мечтала создать крепкую и большую семью с ним и только с ним.

Свадьба состоялась спустя два месяца после помолвки. У него был свой большой дом в Иоаннина, неподалеку от которого до сих пор живут родители. У Рэйсона есть старшая сестра, которая уже давно удачно вышла замуж и уехала к своему мужу-итальянцу в Рим. Я видела ее только раз, на нашей свадьбе. Гостей, конечно, было очень много. Греческие праздники всегда славились обильностью приглашенных людей, сытными и разнообразными блюдами, весельем и активным общением. Какой же счастливой тогда я была... Жаль, что такое счастье быстротечно, и если ты не готов к ее завершению, то кажется, что земля уходит из-под ног, и начинаешь проваливаться в жуткую темную бездну, откуда выхода никогда уже больше не найдешь.

Изначально все было, словно по волшебству: признания в любви, цветы, подарки, путешествия, а потом... Я не сразу обратила внимание на то, что Рэйсон с самой первой нашей ночи после свадьбы вооружился различными противозачаточными средствами и всегда был в этом деле очень осторожен. Да, он меня предупредил, что с детьми следует повременить, что он еще до конца не разобрался со своими финансовыми проблемами, тем более наши частые отлучки в экспедиции не позволяли посвятить себя детям. Но с каждым днем я мечтала о малыше, о нашем с ним ребенке, плоде любви. И мне было все равно, экспедиция или нет, но я безумно хотела стать матерью. Однажды нам обоим посчастливилось одновременно оказаться дома. У его группы, где, кстати, присутствовала и мама, сорвалась геологическая поездка в Румынию, а моя как раз закончилась, и я приехала на две недели домой. Рэйсон появился на пороге очень поздно, какой-то весь взъерошенный, злой. Я решила, что это из-за сорвавшейся экспедиции, поэтому попыталась его как-то успокоить, но он грубо оттолкнул меня, наговорил кучу всяких гадостей что-то на счет того, что все мы девушки – коварные ехидны, которые обманным путем пытаемся завладеть ими, мужчинами. Конечно же, я постаралась не обращать на его возгласы никакого внимания. Мало ли, кто и как реагирует на неудачи. В тот же вечер он немало выпил, чего вообще никогда не делал, а потом... потом грубо исполнил свой супружеский долг. И так было всю ночь, пока не стал трезветь. Естественно ни о каких противозачаточных средствах тогда и речи не могло идти. Вся в синяках, кровоподтеках, царапинах и укусах я боялась несколько дней выходить из дома, не то, что показываться кому-то из своих родных на глаза. Конечно, Рэйсон просил прощение, каялся в содеянном, плакал, и не простить я его не могла. Муж, как-никак... С кем не бывает... Раны зажили, все как-то успокоилось, улеглось само собой. А спустя два месяца, когда я и моя группа занималась раскопками в Ливии, я поняла, что беременна. Все признаки на это четко указывали. Мало того, что была приличная задержка, так еще и страшнейший токсикоз, который за несколько недель изменил мою внешность до неузнаваемости. Но это было ничто, по сравнению с тем, что меня ждало впереди.

Конечно же, моей радости не было предела, когда все подтвердилось в больнице Иоаннина. Я была уверена в том, что Рэйсон не только не огорчиться такой приятной случайности, но и обрадуется, как любимый человек, супруг и как будущий отец. По телефону с ним мне связаться не получилось, поскольку в тот момент он вместе с маминой группой исследовал юг России, недоступная зона. Пришлось ждать, когда он прибудет домой, чтобы обо всем сообщить.

Да уж, если бы я знала о том, чем эта новость будет чревата, в тот день я бы не ждала, а бежала от этого дома на другой край света. Как  сейчас помню ту фразу, вернее даже три вопроса, и которые он мне даже не задал, а прокричал с ошарашенным выражением на лице, как только услышал о моей беременности: «Как беременна?! И ты тоже?! Да вы что, сговорились все что ли?!» Я была в шоке, решив, что ослышалась или поняла что-то не так. Потом...

Эминта тяжело вздохнула и снова отпила глоток кофе. Именно эти воспоминания сейчас были самыми трудными строчками в дневнике. Тем не менее, считая что, излив гнетущую боль на бумагу, ей удастся хоть как-то, хоть отчасти избавить себя и свою душу от ее неотступного присутствия. Рука неожиданно задрожала, из-за чего почерк слегка изменился. Слезы пока думали, являть себя миру или нет, в то время как сердце особо не задумывалось над тем, чтобы уже начинать изнывать.

Потом все стало происходить, как в страшном сне... (И почему у человека нет такой программы, как в компьютере, где при нажатии всего лишь одной кнопочки можно стереть всю ненужную информацию?). На мой вопрос: «Что значит «тоже» и кто сговорился?» Рэйсон лишь ответил: «Делай что хочешь, милая, но от ребенка избавься. Ты должна сделать аборт, иначе...». Естественно, не на шутку разозлившись на него за такие слова, я так же злобно ему выкрикнула, что никогда не пойду на этот шаг, чего бы мне этого не стоило. Возможно, если бы я тогда просто промолчала и тихонько ушла, то все сейчас было бы иначе. Только вот жаль, что без машины времени нам никогда уже не исправить ни своих ошибок, ни своего прошлого, от которого страдаем в будущем. Мое столь непокорное упрямство только еще больше распалило и так запальчивого мужчину. Он грубо схватил меня за руку и поволок в спальню, а затем, положив на кровать, привязал к ней кожаными ремнями мои руки и ноги. При этом из его нутра постоянно вылетали какие-то злобные фразы, проклятия, из которых я поняла, что, оказывается, не одна я такая «счастливица», специально залетевшая от него, чтобы прибрать к себе все его богатство. Значит, не таким уж он и бедным был, как говорил... Уже потом я узнаю, что Рэйсон далеко не чист на руку, и при каждом удобном случае подгребал под себя все то, что находил при каждых раскопках и все то, что, естественно, стоило кучу денег. Да, у моего мужа, которого я любила без памяти, была любовница, которая два месяца назад его тоже обрадовала «приятным» известием о своем интересном положении. Вот почему он тогда пришел таким расстроенным. В отличие от меня, любовница согласилась на аборт с условием, что он поделиться некоторой частью своего богатства, чем обеспечит ее безбедную жизнь на несколько лет вперед. Возможно, он надеялся, что так же поступлю и я, когда стал предлагать кое-что из своих «запасов», но я всего лишь плюнула ему в лицо. Вот тут-то и понеслось. Он разбавил с водой какую-то гадость (потом окажется, что это какой-то порошок, привезенный из одной из экспедиций и взятый у какого-то шамана на тот случай, если все-таки я забеременею), затем влил мне ее в рот. А для пущей достоверности стал... – девушка снова сделала паузу, еле сдерживая слезы, - ...стал давить мой живот и даже топтаться на мне, будто я не человек, а куча винограда, из которого раньше таким образом делали отменное вино. От той боли которую мне пришлось испытать, и которую я уже, наверное, ни с чем и никогда не сравню, я потеряла сознание. Понятно, что мой малыш не смог выжить. И очнулась я уже в больнице, в которую Рэйсон меня и привез. Перед врачами и родственниками показал себя смертельно огорченным мужем, обеспокоенным за жену и ребенка. Дабы не тревожить сердца своих близких, я всего лишь сказала, что была беременна, но на фоне той новости, что у мужа есть любовница, у меня случился выкидыш. Так каждый из них до сих пор и думает. Зачем им рассказывать всю правду? Простить тогда Рэйсона я так и не смогла, как бы он ни пытался раскаяться в своем ужасном поступке. Ведь подобное было уже не в первый раз, да и потеря малыша тоже сыграла свою роль, поставив некую пробку в моем сердце, чтобы не смело больше доверять кому попало и любить, чтобы снова не попасться в такую ловушку, как телесных страданий, так и душевных. И пусть не обижается на меня Степан, который, возможно и неплохой человек, да и все остальные люди тоже из его категории, что я так сухо и холодно реагирую на их любые попытки заинтересовать меня. Просто... просто не сейчас, а может уже и никогда... Эта боль до сих пор сидит в том месте, которое покинул когда-то мой умерший малыш, и любое упоминание моего женского либидо о какой-то близости с любым мужчиной превращается в пронзительное покалывание внизу живота, которое иногда просто сводит с ума.

Врача, который сообщил мне две новости: хорошую о том, что я беременна, и плохую о том, что у меня выкидыш, зовут Тэрон Кумани. На вид ему лет пятьдесят пять, весь седой, в очках и с густыми, почему-то черными, а не седыми, усиками над верхней губой. Я у него до сих пор периодически обследуюсь. Впрочем, сколько я себя помню, именно он и был моим лечащим врачом-гинекологом. Он так же хорошо знает мою маму, бабушку Цейсу, сестру, и постоянно наблюдает все наше семейство. В тот день, он, как опытный врач, все увидел и понял причину, из-за которой и случился у меня выкидыш. Об этом рассказали и анализы крови, в которых был обнаружен тот яд, и синяки на животе.  Я его упросила, чтобы он ничего и никому не рассказывал. Это еще один человек, который знает всю правду произошедшего  в тот день. Док Тэрон вообще очень хороший человек. Несмотря на то, что достаточно строг и требователен к своим пациентам, он умеет понять, посочувствовать, дать хороший совет не только касаемо физического исцеления, но и душевного. Хоть из его заключений я не раз слышала о том, что у меня крепкий организм и что я смогу еще иметь детей после того выкидыша, все равно я чувствую какую-то недосказанность с его стороны по этой теме. Я уже давно поняла, что Тэрон не хочет меня лишний расстраивать. Но вполне возможно, что я сама себя только больше накручиваю, считая, что бесплодна, ведь после Рэйсона у меня до сих пор никого не было, чтобы проверить слова доктора об истинном состоянии моего здоровья. Что ж, наверное, мне так  легче думать, чтобы не иметь лишнего повода для увлечения очередной, якобы настоящей, любовью. Когда появиться возможность и когда я буду морально готова, то воспользуюсь услугами искусственного оплодотворения, либо просто возьму парочку ребятишек из детского дома, чтобы воспитывать их одной и наслаждаться в полной мере материнскими чувствами...

И тут она опять вспомнила о Степане и о том, что его судьба сироты тоже не миновала, если это, конечно, правда и если он таким образом не пытался взять ее чувствительную душу жалостью.

- Да что ж он никак не выходит из моей головы? – Недовольно буркнула Эминта, насупившись, а затем, допив последний глоток кофе из третьей кружки, продолжила дописывать то, что наметила сегодня написать.

После больницы я подала на развод даже не раздумывая, в то время как Рэйсон куда-то вдруг исчез, будто испарился, словно его никогда и не было. Он уволился с работы, уехал из города или даже из страны, чтобы избежать упрекающих взоров со стороны тех, кто знал обо всем, а, может, пытался сбежать и сам от себя, от того, что успел натворить. По суду его дом после развода достался мне, несмотря на то, что его родители любыми способами хотели переиграть дело в свою сторону. Вот от кого у парня такая жажда наживы. Теперь не удивительно. Что ж, может, он не виноват, что родился таким, с такими отрицательными генами, но, по крайней мере, мог хотя бы попытаться изменить или перестроить себя. Ладно, не я ему судья... Вот, кажется, и все... Пора спать... Осталось всего пару часов до самолета и несколько до встречи с любимым папочкой...

В очередной раз сладко зевнув, Эминта, наконец, закрыла согретый руками и своим дрожащим дыханием дневник, а затем вышла из-за барной стойки. В дальнейшем, периодами между происходящими событиями  она будет описывать  те самые интересные моменты прошлого, когда участвовала в тех или иных раскопках, то есть о процессе и результатах своей любимой работы археолога-мифолога. Она уже давно подумывала о том, чтобы как-то объединить ту группу, с которой работала почти два года и ту, которой руководил отец, чтобы плоды их труда давали больший результат, тем более, когда  у них обоих столько общего, в том числе и мистическая тематика.

Сейчас я нахожусь уже в самолете, на пути в Каламату. Там, не знаю, когда будет подходящая возможность приложиться ручкой к бумаге. Придется ехать на автобусе по очень неровным дорогам, ведущим в Аргос. Вообще это городское поселение, которому уже семь тысяч лет, соревнуется с Афинами на звание самого древнего города в Европе. Город всегда был мощным. Однажды он даже отказался сражаться или осуществлять поставки во время греко-римских войн. Возможно, по этой причине город выдержал проверку временем.

Я так рада, что увижу любимого папочку воочию, услышу его, обниму после двухмесячной разлуки. Последний раз нам довелось увидеться перед тем, как  мы разъехались со своими группами в разные точки земного шара. Папа старается уделять больше внимания именно Греции, так как именно эта одна из немногих стран, которая обладает неимоверным кладезем древнейших и интереснейших артефактов. Маму вообще три мясца назад встречала, и то только лишь мельком в доме бабушки Цейсы и дедушки Негуса. Она приехала на один час и тут же уехала. В общем, вот такая жизнь у нас, археологов. Вечно в разъездах, экспедициях, научных изыскательных работах. Ладно, если бы кто-то один был таким, чтобы встречал нас дома, ан нет, все трое – непрошибаемые путешественники. Нас, как говорится, хлебом не корми... Вот и сейчас, мне бы еще погостить в России, бабушки Кати, так нет, помчалась сломя голову на помощь отцу, стоило ему только рассказать мне о том, что они нашли тот самый холм, который, по версии древнегреческого писателя и географа II века Павсания, хранит в себе голову мифической горгоны Медусы. Только Павсаний говорил, что этот холм находится где-то в самом Аргосе либо неподалеку от его площади, а тут получается, что доказательства папа нашел почти за двадцать километров от этого городского поселения, неподалеку от деревни Мидеа, которая, возможно, потому и носит такое название, что как-то связано с Медусой. Но это всего лишь мое мнение. Доподлинно известно лишь то, что там же находиться холм с руинами некогда великолепного микенского акрополя. Его раскопками много лет назад занимался шведский археолог Аксель Перссон. Древние греки приписывали строения с такой кладкой циклопам, откуда, вероятно, и пошло название «циклопическая».

Понятно, что папа, скорее всего, опять преувеличивает, приписывая своим находкам некий мистико-фантастический смысл, но... но как бы то ни было, мне самой до ужаса интересно взглянуть на это, потрогать, проверить, исследовать и, если понадобиться – даже понюхать, при этом попробовав на язык. Ух, обожаю это дельце! Когда окунаешься в мир древности, какими бы безнадежными не казались раскопки, забываешь обо всем на свете, в том числе и о мирских проблемах, связанных с прошлым. Однако хотелось бы признаться самой себе, что я, в отличие от отца и мамы, не смогла бы так долго находиться в разлуке от семьи, несмотря на свой фанатизм к работе, унаследованный от них. Мне кажется, что важнее этого ничего не может быть и никогда не будет. Если бы у меня были дети и муж (теперь уж точно не археолог), то я, скорее всего, смогла бы посвятить себя в полном объеме им, и только им, а работа... Всегда можно найти выход из любой ситуации, чтобы найти занятие по душе, без отрыва от заботы о любимых людях. Работа, особенно если ее сравнивать с пределом своих мечтаний, кормит, отвлекает от повседневной рутины, помогает познавать мир, развивает общение, кругозор, помогает найти новых друзей, но она не даст того, что может дать крепкая и счастливая семья – любовь, понимание, душевное удовлетворение семейным уютом, теплом, ощущение нужности, собственной ценности, а главное – избавляет раз и навсегда от одиночества и пустоты. Да, это, конечно, все хорошо, но, если уж успел «накушаться» предательством со стороны того, кого любил больше собственной жизни, то ни о какой семьей и речи пока не может идти. Страшно... просто очень страшно...

Наплыв туристов обычно начинается с приходом весны, где-то с апреля-месяца и заканчивая октябрем. Поэтому в это время года, как конец февраля, автобусы пустые. Кроме двух пожилых мужчин, похоже, местных греков, а так же двух женщин, в салоне не нового автобуса больше никого не было. Так как солнце пока не баловало природу своим теплом, одевались все, по возможности, теплее. Эминта еще в аэропорту Каламаты успела облачиться в свою любимую одежду, которую таскала на каждую экскурсию: плотные брюки с многочисленными карманами, пиджак, ботинки на толстой подошве и кепка с широковатыми полями, как защита от солнца. Подобное одеяние носили практически все работники, которым приходилось таскаться по горам, джунглям, пустыням, так как ее прочный материал цвета хаки или оливкового, неплохо защищал от случайных увечий в окружающей обстановке и тяжелых климатических условий.  С собой девушка взяла только то, что принадлежало лично ей, как археологу, и с чем она практически никогда не расставалась, то есть цифровой фотоаппарат, маленькую шанцевую лопатку в чехле, малярную кисть и визирную линейку. Конечно, у любой археологической команды всегда было самое необходимое снаряжение, включая и различные рулетки, и чертежные планшеты, шпагаты, ножи, луговые зонды, буры, топорики, но у каждого члена такой команды было всегда и что-то личное, чем пользовался он и только он, считая, что именно этот предмет удобен в использовании и способен дать его владельцу более точную информацию.

Почти девяносто километров до Аргоса и «неугомонная» прошедшая ночь заставили Эминту задремать, но всего лишь на несколько минут. Когда автобус остановился, она снова открыла глаза, решив, что проспала уже достаточно, чтобы, наконец, оказаться в Аргосе. Однако это была всего лишь очередная остановка в пути. Внутрь салона вошла группа из пяти человек,  вроде как находившихся в родственных отношениях друг с другом, и стала рассаживаться по удобным для них местам. Лишь только одна очень пожилая женщина, укутанная в кучу всякого тряпья, будто какая-то арабка, вдруг остановилась, как только прошла мимо девушки в костюме цвета хаки. Старушка вернулась обратно и повернулась в ней лицом, а затем стала долго и пристально всматриваться ей в лицо. Эминта подняла голову вверх и смущенно ей улыбнулась.

- Прежде чем жалеть кого-то, пожалей себя... – буркнула она на греческом местном диалекте, и направилась в компанию своих родственничков.

Эминта лишь проводила ее удивленным взглядом и озадаченно нахмурилась. Она не совсем поняла, что означает ее фраза и почему именно к ней эта фраза относилась. На ум не приходил ни один мыслитель или драматург, который мог бы блеснуть подобным выражением, да и откуда какой-то там не образованной старушке из захудалой деревни знать цитаты и афоризмы великих людей? Но ведь как-то же она угадала о нынешнем душевном состоянии незнакомой пассажирки? Может, просто вид такой угнетенный?

- Папа! – Выкрикнула Эминта, выпрыгивая из автобуса прямиком в распростертые объятия худощавого, но высоковатого мужчины, который был одет практически так же, как и его дочь. Только его костюм претерпел некоторые изменения в смысле изношенности и потрепанности. Чрезмерная увлеченность работой и здесь давала о себе знать, не только на небритом запыленном лице и исцарапанных потрескавшихся руках. – Папочка, привет! Наконец-то мы снова вместе!

- Здравствуй, милая моя, хорошая моя, родненькая... – стал тараторить Роман, осыпая лицо дочери своими нежными поцелуями, при этом несколько раз прислоняясь к ее телу, чтобы покрепче обнять. – Господи, даже не верится, что ты здесь, Эми... До последнего я не чаял тебя здесь увидеть. – Он отклонился от нее и еще раз внимательно осмотрел ее с головы до ног. Ты ж ведь тоже вечно занята, как и мать. Мы так редко видимся, что, каждый раз при встрече, в ваших внешностях что-то меняется и что успело ускользнуть от моего внимания. Жаль, конечно, что я не в силах бывать одновременно в нескольких местах, чтобы жить с вами и работать вдали от вас. Если честно, то чем ближе к старости, тем чаще задумываешься о том, что я успел сделать в жизни и о том, что мог бы, если бы не это чертово увлечение. Если так и дальше пойдет, то я, что вполне возможно, очень скоро сдамся и брошу всю эту возню, иногда бессмысленную возню с камнями, черепками, безжизненными «игрушками» наших предков, и уеду в Россию, чтобы доживать там свой век и тешиться теми внуками, которых вы, дочки, мне когда-нибудь подарите. Обещаю, что с появлением на этот свет первого внука, я так и сделаю.

- Ну... от меня ты пока этого вряд ли дождешься, а вот от Алисы... – будто бы непринужденно ответила Эминта, при этом выдавив такую же улыбку. Тем временем они шагали к внедорожнику отца, который тот взял напрокат в Аргосе.

- Не говори так, дочка... – перебил ее мужчина, откашливая из легких пыль греческих земель. Он открыл перед девушкой дверь автомобиля и пригласил ее сесть на переднее сидение, чтобы и здесь, как можно ближе она оказалась к нему. – Ты еще молодая, чтобы бросаться такими словами, тем более, как старшая дочь, ты просто обязана выйти замуж первой и первой принести в семью внука.

Роман сел за руль и, включив зажигание, нажал на газ.

- Если смотреть с твоей точки зрения, пап, то я часть своего предназначения уже выполнила: не только первой вышла замуж, но и первой развелась. – Шуткой говорила девушка, одновременно и от себя гоня прочь мрачные мысли, и стараясь не угнетать отца своим настоящим настроением. – А на счет внуков я бы сказала, что Алиса, с ее гиперактивным норовом будет не только мужей менять, как накладные ногти, но и детей рожать каждый год. Так что ты и мама еще успеете закопаться в малышне, как дерево в собственной листве.

- Милая, не ведь ты же знаешь, что Алиска не очень любит детей, поэтому я еще поспорил бы на счет какого-то прибавления с ее стороны. Видно, что ей дороже карьера, чем семья. В том, что происходит в жизни с вами, нашими дочками, это прямая вина моя и твоей мамы, так как мы очень мало уделяли вам внимания, сосредотачиваясь на работе, которая в итоге большого счастья так и не принесла.

- Зачем ты так, пап? – Стала успокаивать его Эминта, хотя понимала, что отчасти он прав. – Вы и ваше отсутствие здесь не причем... Просто так у нас сложилась жизнь, а от судьбы, как ты знаешь, не убежать... Помнишь, как сказал японский писатель Акутагава Рюноскэ? – В ответ отец кивнул головой и, улыбнувшись, произнес эту цитату вместе с дочерью на японском языке. – «Gūzen yori mo hitsuzen-tekina unmei. Unmei wa shizen no naka ni aru»[1]...

- Это, конечно, так, но... – Роман тяжело вздохнул, - но как сказал древнегреческий драматург Еврипид: «Судьба на стороне разумных», то мы с матерью, прежде чем бросать вас на произвол судьбы, должны были все хорошенько обдумать.

- Папочка, милый, - Эминта прислонилась головой к его плечу и сочувственно погладила его по груди, - ну какое «бросать», ну какой «произвол судьбы»? Мы воспитывались бабушками и дедушками, а они тоже своего рода наши родители, хоть немного старше вас, к тому же не так уж и редко мы встречались. Почти каждый месяц, то ты, то мама приезжали из экспедиции, одаривали нас подарками, своим вниманием, а главное продолжали любить не только друг друга, но и нас, несмотря ни на что, и эта любовь вырастила не таких уж и плохих дочек... – Она весело улыбнулась, взглянув на него. – Как ты думаешь? По-моему, я и Алиса вполне отличные девчонки.

- Несомненно, самые лучше в мире. – С гордостью ответил Роман и обнял правой рукой Эминту за плечо.

По сравнению с другими холмами, этот холм, где работала группа отца, был ниже и не много круглее, поэтому внедорожник без особых усилий забрался на самую его верхушку. Там стояло несколько палаток, таких машин, различного снаряжения  и техники внушительных размеров. За все года работы в сфере археологии Роман успел собрать неслабую группу, как ее количеством в тридцать шесть человек, так и опытом. Руководил он ею уже более пятнадцати лет. К тому времени, как мужчина привез  сюда дочь, работа шла полным ходом. Почти целый месяц ребята трудились над раскопками оного холма, и все потому, что кое-кто тут же пробудил в себе необузданный аппетит к сверхъестественному, стоило только найти ему здесь какой-то несчастный камушек. Дабы вовлечь и дочь в свои убеждения, Роман тут же повел ее к большущему столу, который ребята соорудили из досок и камней. Навес из нескольких кусков клеенки и дерматина являл собой крышу, защищавшую как раз то, что лежало на столах. Коллекция камней за месяц естественно успела пополниться. Кроме них там лежали еще какие-то старые ржавые железки, различные плоды человеческой деятельности в старину, в общем, все то, что не успело перевариться природным желудком за последних несколько столетий существования планеты. Яма, которую успели вырыть коллеги отца, обладала колоссальными размерами. Теперь холм казался вывернутым наизнанку. Подобным методам отношения к природе Эминта не особо благоволила, но она знала, что отец, когда все, наконец, закончится, приложит все усилия, чтобы вернуть этому объекту первоначальный вид, закопав яму обратно. Да и в той команде, с которой работала сама, она всегда настаивала, чтобы ее коллеги поступали так же. Наследил – так, будь добр, убери за собой...

- Вот, смотри, -  волнительно дыша, заговорил с ней отец, беря со стола один из камней, напоминающий по форме какого-то дракона. – С виду вроде камень, как камень, ничего особенного: серый, с заостренными краями, да и по весу такой же, как обычный известняк, но... – Роман взмахнул молотком, и всего лишь верхняя часть этой горной породы, расколовшись на мелкие камушки, разлетелась в разные стороны. Она являла собой некую оболочку, под которой прятался главный объект отцовского изучения. – Но с ним так просто, как с известняком, не разберешься. Видишь, поверхность все еще шероховатая и рифленая, однако не такая хрупкая, и обычным молотком или даже кувалдой здесь не обойтись. По своей сути он больше стал напоминать кварцит, состоящий из кремнекислоты, поэтому... - мужчина протянул дочери защитную стеклянную маску, чтобы та надела ее, затем, укутав свои руки в перчатки, взял со стола ручную пилу с алмазным сегментным диском. - И поэтому без этой штуки нам не обойтись, чтобы я мог показать тебе истинное доказательство существования времен греческих богов.

Раздался гул работающей пилы, а когда Роман приложился диском к камню, в разные стороны начали отскакивать искры, сопровождаемые пренеприятным очень громким скрежещущим звуком металла о камень. Часто работающий в подобной сфере народ обычно привыкает ко всему, с чем имеет дело: и к резкому шуму, и к едкой пыли, и различным погодным условиям, не говоря уже об опасности, поджидающей каждого из них во время проведения раскопок. Естественно, что, термин «будто нож масло» к камню и пиле не походил. Распиливать и терпеть эти жуткие звуки пришлось не одну минуту.  В итоге их труды оправдались, когда две половинки одного камня раскололись, словно это яблоко, а не твердая горная порода. Оказалось, что внутренности его заметно разнились с поверхностью, которая больше напоминала оболочку грецкого ореха, такую же колючую, шершавую и толстую, в то время, как ядро обладало кровавым цветом, среди которого просматривались белые и темно-синие прожилки. С одной стороны это выглядело весьма необычно и красиво, но с другой стороны четко напоминало кусок замороженного мяса. Чтобы получше рассмотреть и изучить загадочный минерал, Эминта взяла одну из его половинок в руки и приблизила к лицу. При свете заходящего солнца он казался еще совершеннее и  удивительнее, переливаясь черным перламутром при наклоне в одну сторону, а бархатной синевой при наклоне в другом направлении.

- Я знаю, дочка, что ты сейчас вспомнишь о маме, которая бы обязательно нашла описание этому камню, назвав его определенным видом яшмы или гелиотропом. Н ведь ты и сама прекрасно знаешь, что не одна яшма не подходит под то, что видят сейчас твои глаза, тем более в Греции подобный минерал не водится.

- Подожди, пап, - тормознула его Эминта, отвлекшись от рассмотрения каменных внутренностей. Нахмурив удивленно брови, девушка взглянула на отца. – Не хочешь ли ты сказать, что это тот самый...

- Именно это я и хочу сказать, догадливая ты моя красотка, - радостно произнес Роман, заметив нарастающий шок дочери. Он безумно любил поражать, как жену, так и ее своими необычными находками, при этом делая акцент на том, что, как археолог и как мужчина еще на что-то способен. – Это тот самый горгони́т, о котором я рассказывал тебе еще в детстве. Помнишь?

- Мг... – как-то не совсем уверенно кивнула головой Эминта, снова сосредоточив свое изумленное внимание на камне.

- Это единственный в своем роде минерал, который напичкан мистикой и магией по самые уши. Твоя мама, конечно же, не верила и до сих пор не верит в истинное существование ни одного мифологического героя, в том числе и горгонита. О нем я узнал, когда учился в университете. Один из лекторов, семидесятилетний дедок Иван Иванович Крамов, поведал нам историю или просто миф о горгоне Медузе, которую ты знаешь не хуже, чем я. Тем не менее, в завершении своего рассказа он задал нам вопрос о том, слышали ли мы когда-нибудь о горгоните, том самом камне, в который превращала своим взглядом Медуза людей. Понятно, что в природе не существует даже такого названия. Людям легче придумать новый вид яшмы или другого камня, чем проникнуться историей его создания. Иван Иванович знал о его существовании, потому что сам когда-то, еще в глубокой молодости, собственными глазами видел при раскопках его в Греции, приблизительно в этих же местах. Но ему никто не поверил, посчитав, что слишком сильно развито воображение у паренька. Я бы даже сказал, что название горгонита принадлежит ему. Этот камушек нелегко найти, так как он отлично замаскирован сразу под двумя слоями обычных пород, которыми одарило его время и природа.

- Ух... – наконец выдохнула Эминта, завороженная, как дивным обликом камня, который, похоже, будет пользоваться немалым спросом среди богатых дамочек, так и словами отца. – Я даже не знаю, что тебе ответить на этот, пап...

- А ты ничего и не говори, дочка, - Роман положил ей свою руку на плечо и улыбнулся. – Лучше изучи некоторые артефакты, которые лежат на этих столах. Я уверен, что ты найдешь массу интересных вещей, которые сразят тебя наповал, а я пойду немного поруковожу процессом. Через полчаса уже стемнеет, а каждая минута, как ты сама понимаешь, в нашем деле очень дорога.

Верхний слой холма состоит в основном из зернистой почвы, известняка и крупного песка. – Делилась изученными наблюдениями и полученными впечатлениями в дневнике Эминта при свете фонаря, в той самой палатке, где спал ее отец. Она лежала, укрывшись двумя шерстяными одеялами, и вспоминала пройденный день. При этом рядом лежал тот самый камень, именуемый горгонитом. – Поэтому ребятам не трудно было начинать раскопки. Зато, чем глубже они проникали внутрь исследуемого объекта, тем сложнее представлялась работа. Сегодня мне отец, наконец, показал тот самый камень, из-за которого и началась вся буча. Что ж, я до сих пор под необъяснимым впечатлением. Это зрелище не поддается никакому описанию. Да, папа прав, говоря о скептицизме мамы. Она бы, конечно, удивилась такой редкой находке, но вряд ли бы поверила в то, что оный минерал содержит в себе... даже не знаю, как правильнее выразиться... в общем, что состоит он из человеческой субстанции. Если, конечно все было именно так, как говорит отец, то Медуза, точнее Ме́дуса, и на самом деле когда-то существовала. Только вот я до сих пор считала, что, превращая людей в статуи, у них и внутренности обретали каменный состав. Хм, странно и весьма необычно не только об этом говорить, но и даже думать. Хотя тема очень интересная и завораживающая. Да, кстати, некоторые предложенные отцом артефакты, найденные его группой и исследованные мною, действительно свидетельствуют о глубокой древности их бытия, хотя, чтобы знать что-то наверняка, нужно более тщательное их изучение в подходящих для этого условиях, то есть в нашей научной лаборатории, которая находится в Иоаннина. Но туда, похоже, я не скоро попаду, так как процесс раскопок может занять немало времени. Верю ли я в то, во что верит мой отец, мне пока еще сложно что-то сказать. С одной стороны, я, как археолог и научный сотрудник, должна, как мама, реально смотреть на вещи, не витая в облаках и не пытаясь найти в чем-то труднообъяснимом некую магию или волшебство. Однако, с другой стороны, иногда так хочется поверить в существование летающих лошадей, великанов, русалок, в том числе и змеевласую горгону, взгляд которой обладал удивительными свойствами превращать людей в каменные изваяния. Но раз уже стала писать об этом мифе, то скажу, что я всегда придерживалась несколько иной версии. Медуса никогда сама специально этого не делала, тем более что превращение людей в камень – это был не дар, а ее проклятие. Люди сами  по себе очень любопытные существа, и иногда такое любопытство наказуемо. Ведь каждый же из них знал, что на горгону Медусу смотреть нельзя, а вот нет, все равно хочется полюбоваться той, которая свела с ума своей красотой самого бога моря Посейдона и отдалась ему, а взамен... взамен получила такое жуткое проклятие от Афины. В общем, эту тему можно обсуждать и развивать еще очень долго, а я уже хочу спать. Кофе здесь ограничено, прошлой ночью я отдыхала мало, поездки и изучения новых артефактов меня вымотали, а, значит, пора приласкаться к подушке, чтобы завтра, с самого утра продолжать вместе с командой отца раскопки и изучение других объектов древней, и возможно даже мифической Греции.

- Мое почтение, Вам... – культурно поприветствовал на греческом языке Степан пожилого мужчину, с небольшой лысиной на макушке, седоватыми волосами на висках и затылке. В руках дедушки Негуса была газета, а карие глаза прикрывали очки с толстоватыми линзами, которые ему пришлось снять, чтобы получше рассмотреть неожиданного визитера. Он, как всегда, окинул подозрительным взором молодого незнакомца и только тогда ответил.

- Здравствуйте... Слушаю, Вас, молодой человек...

Строгий и недоверчивый тон мужчины намекнул парню на то, что приятного разговора по душам может и не получиться. Могло оказаться и так, что этот старичок ее свекор.

- Вы простите, что я так вторгаюсь в Ваше размеренное существование, но, возможно, я ошибся адресом. Скажите, здесь проживает девушка по имени Эминта?

Негус еще раз окинул парня с головы до ног, нахмуренным взглядом, будто бы давая себе время для размышлений о том, что лучше и как ответить незнакомцу. Дедушка по жизни был недоверчивой личностью и, прежде чем заводить с кем-то новое знакомство, разговаривать или встречаться, он проверял всю его подноготную. Вот такой же росла и Алиса: недоверчивой, скрытной, хмурой, замкнутой. Но стоило понять, что изучаемый человек не плох собой, как тут же душа раскрывалась, поднималось настроение и недоверие уходило куда-то в сторонку. Однако после случившегося с внучкой Эминтой, Негус, как и все остальные к молодым парням стали относится о-очень настороженно, ведь Рэйсон каждому из них казался таким хорошим парнем, что просто глаз не отвести, а оказалось...

- Цель Вашего визита, молодой человек? – Вопросом на вопрос ответил старик.

- Цель? – Переспросил Степан, немного замявшись, что еще больше насторожило деда. – Просто я из тех людей, кому небезразлична судьба этой чудесной девушки...

- А может, Вам сама девушка небезразлична? – С явным негодованием поинтересовался тот и снова прищурил глаза.

- Буду честен, не без этого...

- Прощайте, молодой человек... Вам здесь нечего ловить... – буркнул старик и захлопнул перед носом паренька дверь.

- Кто это был? – Спросила у него пожилая женщина невысокого роста, полноватого телосложения с завитыми недлинными волосами, седые пряди которых придавали ей некую женственность и шарм. Бабушка Цейса, не так давно спустилась со второго этажа, чтобы посмотреть, кто нанес им неожиданный визит.

- Какой-то франт, интересовавшийся нашей Эминтой... – на той же волне негодования ответил Негус и снова надел очки. – Ходят тут всякие, будоражат только ее несчастную душу, а потом...

- Отец, ну ты ж его совсем не знаешь... А вдруг он хороший человек или вообще ее друг... – Цейса, прекрасно зная неуступчивый характер своего мужа, всегда становилась на защиту тех, кого могло обидеть его недоверие. Она подошла к двери и открыла ее. Незнакомец успел отойти уже за ворота и собирался садиться в такси, при этом он постоянно оглядывался на дом. – Молодой человек, подождите! – Выкрикнула женщина, выходя из дома. Степан остановился и стал поспешно возвращаться навстречу хозяйке дома. У него появилась надежда. – Зачем Вам наша внучка?

- Внучка? – У того даже лицо стало светлее, как только он понял, что это не свекры, а те самые люди, о которых писала в дневнике девушка. – Так Вы – бабушка Цейса, а тот мужчина дедушка Негус?

- Да... – удивилась женщина тому, что он о них знает, - это мы... Вам Эминта о нас рассказывала?

- Рассказывала... но не мне... – Степан старался не обманывать стариков, но в то же время он хотел показаться им тем самым человеком, которого знает Эминта. – Позвольте представиться, меня зовут Степан... Степан Абазов... – он протянул ей руку, а затем поцеловал протянутую ему в ответ ее руку. Женщине его джентльменские манеры уже начинали нравиться.

- Так Вы из России? – Немного изумилась она, как только услышала его фамилию. Парень отлично говорил на греческом языке, будто сам был родом отсюда, поэтому первоначально ни она, ни старик даже не поняли, что этот человек иностранец.

- Да, госпожа Цейса, Вы правы, я из России, - подтвердил ее слова Степан, - и обращайтесь ко мне на «ты». Так я смогу ощущать себя уютнее, а Вы будете казаться родным мне человеком... – и снова приятные слова усладили сердце старушки. Она мило улыбнулась и кивнула головой. – Ответьте мне всего лишь на один вопрос, и я оставлю Вас и господина Негуса в покое. Счастлива ли в своем браке Эминта так, как она говорила? – Он сделал паузу, но воспользовавшись неким странным ступором старушки, продолжил. - Хотя, конечно, мне бы ее саму увидеть и спросить, но, похоже, здесь она не проживает. Если бы Вы были так любезны и дали ее адрес, то я бы не побоялся встретиться даже с ее мужем...

- С кем? С мужем? Счастлива ли она в браке? – Цейса была в шоке от его вопроса. – Когда она Вам, то есть тебе такое сказала? И вообще, когда ты последний раз ее видел?

- Две недели назад... – настороженно ответил тот, нахмурив брови. Он уже стал догадываться по ее вопросам и недоумению, что что-то здесь не так. – Я видел ее две недели назад, а что?

- О, Господи... – в какой-то момент Цейсе показалось, что Негус был прав, не доверившись этому парню. Раз внучка так изложила ему свое «счастливое» семейное положение, значит, и она ему не особо верила. Однако, возможно, было и такое, что просто в очередной раз решила таким методом избавиться от приставаний еще одного кавалера. В семье знали, что к ней уже не один раз после развода с Рэйсоном пытались подкатить парни, как с греческой стороны, так и среди тех, с кем она работала. Эминта просто их холодно отшивала, не желая даже думать о каких-либо отношениях.

- Что, я сказал что-то не так? – Заметив смятение в глаза Цейсы, спросил тот

- Да нет... все так... Просто... Если ты ее хороший знакомый, то, я не понимаю, почему она...  – и тут она снова запнулась, размышляя, что с ним делать дальше. – Просто прогнать его, как это сделал муж, женщина не могла, но и продолжать дальнейший разговор опасалась. Прекрасно зная свою болтливость и наивность, она легко могла наговорить чего-нибудь лишнего. Кто знает, как потом это отразиться на будущем ее старшей внучки. – Послушай, Степан, а давай ты пройдешь к нам в дом, и там мы обо всем спокойно поговорим... – Она решила, что в компании с Негусом, который всегда мог в нужный момент тормознуть ее разыгравшуюся болтливость, будет спокойнее, ну, в крайнем случае, дед снова применит свою бестактность, чтобы выпроводить парня из дома.

- В дом? – Как-то немного растерялся парень, взглянув на приоткрытую вдалеке дверь, которую удерживал старик и пытался уловить, о чем беседует его жена с этим незнакомцем. Все-таки любопытство всегда берет свое, не зависимо от того, насколько угрюм и ворчлив человек. – А как же...

- Да ты не волнуйся, Степан, с ним можно договориться, - стала успокаивать его бабушка. – Если Негус поймет, что ты и на самом деле неплохой парень, каким кажешься, то с удовольствием и сам с тобой пообщается. Ну что, идем?

- Пожалуй... – кивнул головой тот, и неспешно последовал за женщиной.

Старик тем временем, заметив приближающихся собеседников, тут же скрылся в дверном проеме и быстренько расположился в кресле с газетой в руках, как ни в чем и не бывало.

- Отец, познакомься, это Степан, - представила его мужу Цейса, как только они оба оказались внутри дома, первый этаж которого был очень просторным, не имел практически никаких стен. Лишь за углом располагалась та самая кухня, где еще две недели назад в ночное время суток излагала свои воспоминания Эминта. Несмотря на три окна среднего размера, которые окружали помещение и, несмотря на солнечный день, здесь не хватало света. Поэтому для того, чтобы видеть газетные буквы, Негус включал возле себя высокий абажур. Хотя сейчас он вряд ли на чем-то мог сосредоточиться из-за незваного гостя. – Он из России, так же, как и наш зять...

- Я о-очень этому рад, - с неким сарказмом проворчал дед, так и не оторвав взгляда от газеты. – Только будь он хоть из Ватикана, нашу девочку он не получит...

- Да погоди ты, отец, не брызгайся слюной, - так же негодующе упрекнула его жена. – Давай  для начала просто побеседуем с ним, а уже потом будем делать какие-то выводы. Присаживайся, Степан... – вежливо улыбнувшись, указала она ему на диван, стоящий неподалеку от кресла, где располагался старик.

- Спасибо... – ответил парень и, несмело покосившись на хозяина, присел. Цейса сделала то же самое и на тот же самый диван.

- Может, кофе или чай? – Поинтересовалась та, всегда предлагая гостям подобные напитки.

- Нет-нет, спасибо, госпожа, я ненадолго, - тут же затараторил Степан. – И раз уж вы оказали мне такую честь, пригласив в свой дом, несмотря на то, что совсем меня не знаете, я бы хотел признаться вам во всем. Возможно, после этого вы меня метлой отсюда прогоните, но я не из тех, кто строит свое знакомство с хорошими людьми через вранье и недосказанность. Замужем или нет ваша внучка, но скажу, что она действительно мне не просто понравилась, но... но я его полюбил с того самого первого взгляда, как только встретил в самолете. Откуда я знаю о вас и о многом другом, что связано с нею? Из дневника... – Тут даже Негус, наконец, оторвался от газеты и взглянул на парня из-под своих очков, отчего взор казался удивленнее, чем был на самом деле. – Да, из дневника вашей внучки... Две недели назад мы сели в Московском аэропорту в один и тот же самолет, летевший сюда, в Иоаннина, и так получилось, что наши места оказались рядом. Внешность у Эминты такая... что, конечно, не один нормальный мужчина не сможет не обратить внимания. Тем не менее, это всего лишь оболочка, хоть и очень прекрасная оболочка, под которой скрыт удивительный душевный человек. В этом я убедился в тот момент, когда случайно увидел ее записи в дневнике. Она не заметила, что я наглым образом читаю каждое ее слово, связанное с воспоминаниями. Знаю, знаю, что очень подло и низко поступил, прибегнув к такому методу познания ее души и мыслей, но... – Степан сделал небольшую паузу и виновато потупил глаза в пол. Если он не играл роли притворщика, то хозяевам он уже начинал нравиться тем, с каким раскаянием и душевным тяготением это все описывает, что даже Негус стал заслушиваться. Только теперь они стали понимать, как разнился с ним Рэйсон, который вечно перебрасывался парой фраз, говорил, что любит Эминту и скрывался с глаз долой. – Но я ничего не мог поделать тогда с собой, как бы не пытался отвернуться или просто закрыть глаза. Но даже и без дневника от нее веяло таким теплом, уютом и мягкостью, что я бы все равно попытался обратить ее внимание на себя, чтобы поближе познакомиться. Ваша внучка – это нечто совершенное, прекрасное и неземное... Ее взгляд, дыхание, голос просто сводят с ума...  – Негус и Цейса переглянулись, при этом незаметно улыбнувшись друг другу. Парень говорил фразами влюбленного по уши человека, и кому, как ни им, так же когда-то познавшим подобные чары, знать об этом. - Вдобавок к природной красоте, она мудра не по годам, и в этом я тоже успел убедиться, когда заговорил с ней в аэропорту Иоаннина. Только вот мне почему-то показалось, что ее кто-то чем-то очень сильно обидел... Эминта была явно расстроена и не расположена к общению. – Старики снова переглянулись, только уже поникшими взглядами. – Я поверю в то, что она настолько любит мужа и детей, что обычный разговор с таким парнем как я, показался бы ей флиртом или даже предательством по отношению к своей семье. Если бы у меня была такая жена, она была бы бесценным даром самих небес в моих глазах. Скажу честно, зависть просто душит меня, хотя, конечно, это грех... Я безумно завидую ее мужу, что ему удалось найти такую богиню, как Эминта... Я просто схожу с ума... Простите...

Чуть сдерживая слезы, парень неожиданно поднялся с дивана и рванул прямым ходом к двери. Ему не хватало воздуха и сил продолжать подобный разговор. Старики ринулись за ним следом. Было видно, что тот побледнел и, казалось, еще немного, потеряет сознание.

- О, Господи! Степан! – Выкрикнула Цейса, выбегая из дома и приближаясь к парню, который в это время стоял, чуть наклонившись вперед и держась рукой за грудь. – Сынок, тебе что, плохо? Может вызвать врача?

- Нет-нет, спасибо, госпожа... все нормально... – ответил тот, выпрямляясь. – И вообще, спасибо вам обоим за все: и за то, что пригласили, и за то, что выслушали... Теперь я вижу, в кого пошла ваша внучка, так же как и то, что в обиду вы ее не дадите, что бы ни случилось... Простите, простите, что побеспокоил вас и так напугал... Такое у меня бывает, хоть и очень редко... так редко, что уже забыл, насколько оно неприятно... Наверное, я зря сюда приехал, зря... Не надо было... Растревожил только вас, себя, а еще и собирался ехать к ней... А ведь там семья... Еще неизвестно, как бы отреагировал ее муж на меня... Простите, пусть простит и она меня... – Степан неспешно пятился назад, при этом растерянно оглядываясь по сторонам. – Просто я не смог... две недели терпел, думал, вспоминал, и не выдержал... Мне надо было убедиться в том, что она счастлива, ведь Эминта заслуживает этого больше, чем кто-либо другой... Простите еще раз и прощайте... Обещаю, что ни вас, ни ее я больше не побеспокою...

Прикрывая рот дрожащей рукой, Цейса со слезами в глазах, суетливо смотрела то на уходящего Степана, то на мужа, который в этот момент стоял рядом с ней. Немую просьбу жены: «Сделай что-нибудь, не отпускай его просто так», Негус понял.

- Хэй, Степан! – Окликнул он парня, чего тот даже не ожидал, особенно от этого ворчуна. – Ты прав, говоря, что наша внучка заслуживает самого большого счастья! Но не прав в том, что визит твой напрасен!

Слова дедули заставили парня замереть у самого такси, водитель которого уже успел заждаться.

- О чем Вы? – Решил уточнить он, повернувшись к Негусу и Цейсе лицом, но все еще стоя за забором. Старики переглянулись и как-то загадочно улыбнулись. Такое поведение сделало еще один толчок для того, чтобы Степан стал приближаться к ним с настороженным взглядом.

- Слушай, внучок, ты не обижайся, что я так тогда с тобой... – снова заговорил старик, по-дружески хлопнув его по левому крепкому плечу. – Просто у меня такая манера проверять людей... Кажется, что ты испытание выдержал, но... но ты прошел всего лишь испытание мое и моей старушки, а не той, в которую влюблен... Я вижу, что ты настоящий человек, способный на героические поступки ради настоящей любви...

- Ну, говори же, отец, не тяни... – сквозь улыбку подгоняла его бабуля, толкая в бок, - а то я сама скажу...

- Вот только не знаю, правильно ли мы поступим, рассказав тебе все...

- Что «все»? – Степан даже дышать перестал от душевного напряжения.

- Нет, все я тебе все-таки не расскажу, а только лишь то, что наша девочка на самом деле не замужем... она разведена уже почти как год... и детей у нее никаких нет... А все остальное, если все-таки, ты сможешь исцелить ее порванное на части сердце, то пускай лучше расскажет тебе она сама...

Из груди парня вместе с резким выдохом вырвался громкий стон.

- Это правда? – Он схватил деда за плечи обеими руками, все еще не веря в его слова. Его грудь волнительно поднималась и опускалась, а тело охватила жуткая дрожь. – Это правда, что Вы сказали? Ответьте, пожалуйста, не терзайте моей души такими длительными паузами и своим молчанием. Это действительно так? Эминта не замужем?

- Да, внучок, правда... – промямлил Негус, в то время, как Цейса блаженно улыбалась, видя, какая реакция у влюбленного безумца. – Только вот веселиться пока нечему, Степан... Ты же сам видишь, что Эминта сказала тебе неправду, а, значит, у нее нет никакого желания видеть ни тебя, ни кого-то еще... К сожалению, она уже успела «насладиться» моментами «счастливой» семейной жизни... Думаю, что ей надо дать время для того, чтобы ее раны разочарования хоть как-то зарубцевались...

- Время? – Нахмурился Степан. В этот момент ему почему-то вдруг вспомнились последние слова Эминты о коварстве настоящей любви. – Да она истечет кровью, пока они зарубцуются... Исцеление надо начинать, и, как можно раньше... А за правду и доверие Вам, господин Негус и Вам, госпожа Цейса, отдельное большое спасибо. Я никогда не забуду вашего понимания и снисхождения. Но, если это вам не покажется наглостью с моей стороны, то не могли бы вы сказать, где она сейчас и как мне ее найти?

Старики переглянулись.

- Прости, Степан, но этой информацией мы хоть и владеем, но больше ничего не скажем, - сочувственно ответил Негус. – Мы и так сказали много того, за что будем наказаны недовольством и постоянными упреками собственной внучки. Раз уж решил идти вперед и не сдаваться, то действуй дальше сам. Так ты только лишний раз докажешь и себе и ей свои истинные чувства.

- Поверьте мне, если Эминта и будет негодовать по поводу вашей помощи мне, то не долго, так как у нее это плохо получается. Она не умеет долго злиться. Но вполне возможно, если, конечно, у меня получится, то не злиться, а благодарить вас будет за эту помощь... Тем не менее, вы правы, я должен делать все сам, даже просто для того, чтобы испытать себя на прочность и терпение. Спасибо, спасибо каждому из вас за все. Я обожаю вас. – Говорил он, низко пред ними кланяясь, целуя руки бабушке и пожимая их дедушке. Затем он ринулся к такси. – Вы самые лучше в мире воспитателе своих внуков. Обещаю, что вы никогда больше не увидите ее горестных слез и печали! Она навсегда забудет, что такое боль и утрата! Прощайте!

Старики, улыбаясь сквозь слезы, помахали ему на прощание руками.

Прошло три дня с тех пор, как я приехала сюда. Прошлых два дня не писала, только потому что особо ничего интересного не нашли, хотя перерыли массу земли внутри холма. Несмотря на то, что многие члены группы уже потеряли надежду найти что-то более существенное, отец продолжает взбадривать их, шутить, убеждать в том, что трудятся они не просто так. Он всегда умел это делать, то есть внушать надежду не только себе, но и тем, с кем работал. Возможно, это качество передалось и мне. А все-таки, каким бы трудным и безнадежным не казался этот процесс раскопок, я все равно никогда не устану этого делать. Сейчас уже полночь, и все ребята спят глубоким сном. Мне здесь, рядом с отцом, как-то спокойно, легко и беззаботно, поэтому особой усталости я не ощущаю, хотя и сплю, как сурок, беспробудно до самого утра на одном боку. Вчера прошелся первый дождь, изрядно подпортив почву внутри холма, поэтому пришлось ждать, когда немного обсохнет. А так, кроме глиняного осколка от посуды, металлического прутика, которым, скорее всего, пользовались пастухи, и окаменевшего большого яйца, вроде как грифа, мы ничего больше пока не нашли. Горгонитов больше не было тоже. Поиски продолжаются... Если будет что-то более существенное, напишу.

Следующие пять дней особым успехом не увенчались, хотя нашелся еще один небольшой горгонит. Вчера мы с папой съездили в Аргос, чтобы связаться с Иоаннина и с Ногинском. Там, кажется, все хорошо. Приезжала два дня назад мама, что-то оформляла, проверяла в лаборатории, а потом снова уехала. Передавала нам привет. У Алисы скоро начнутся каникулы. Бабушка Цейса и дедушка Негус хоть немного развеют свое одиночество, ведь с моей сестренкой не соскучишься. Она просто-напросто никому не даст этого сделать своими вечными капризами, ночными гуляньями с друзьями и приводами их в гости. Перевоспитать ее и сделать «тише» так и не получилось, хотя после поступления в университет умерила свои аппетиты.

Ближе к середине марта здесь становится не просто тепло, но даже жарко, особенно если солнце палит весь день, а небо безоблачно.

Но и за следующую неделю ничего существенного не произошло. Роман все чаще стал подумывать о том, чтобы сворачивать раскопки и возвращаться в Иоаннина, чтобы обследовать более тщательно датирование хотя бы тех артефактов, которые удалось найти за это продолжительное время. Но еще ему, как и Эминте, хотелось изучить состав найденной породы, то есть горгонита. Отец сомневался, что он содержит какие-то вулканогенно-осадочные, метаморфические, гидротермально-метасоматические образования кварцевого состава. Он надеялся на то, что там все-таки окажется нечто органическое или биологическое, хотя бы в небольшом количестве. Ему безумно хотелось доказать миру, но особенно Дафне, свою правоту, найдя существенные доказательства в подтверждение собственных догадок, хотя и очень нереально-запредельных.

Яма внутри холма зияла уже настолько глубокая, что подниматься из нее по лестнице вверх было занятием весьма долгим и хлопотным. Казалось, что они смогли добраться до самого дна оного природного объекта, но в один прекрасный момент сама природа доказала, что это далеко еще не дно.

Покачиваясь на веревочной лестнице, Эминта аккуратно соскребала небольшим шпателем слой за слоем со стены вырытой ямы, при этом периодически пользуясь своей любимой малярной кистью, если вдруг на что-то натыкалась. Но в основном попадались какие-то толстые корешки, камни, осколки от древних построек, а не то, что хотелось найти. Дело близилось к вечеру, и яркое красное солнце прятало уже свои нижние лучи за другими греческими холмами. Девушке, как и многим другим ее коллегам не случалось видеть заката, так как работали до тех пор, пока глаза могли что-то видеть в сумерках. Зато вот рассветом еще можно было полюбоваться, стоило лишь проснуться пораньше, чтобы приступить к работе. Рядом с девушкой находился отец и еще пятеро его сотрудников, которые находились на той же высоте, что и она. Чтобы не умереть со скуки и как-то развлечь себя, мужчины время от времени рассказывали какие-то забавные истории из своей жизни и из жизни своих знакомых, которые сопровождались громким смехом. Эминта лишь иногда уделяла свое внимание их болтовне, но смеяться как-то у нее не получалось. Вместо этого на лице изредка проскакивала незаметная улыбка. Многие молодые ребята из этой команды положили глаз на дочь их руководителя, поэтому всячески пытались обратить на себя ее внимание, в том числе и повествованиями смешных историй. И все же она настолько равнодушно относилась к их попыткам поухаживать, что даже в дневнике об этом не писала, так как считала лишней тратой времени и места на бумаге.

- Роман! – Вдруг послышался мужской голос одного из его коллег снизу. Он и еще восемь человек сейчас стояли с лопатами и делали подкопы, в то время как еще несколько человек подавали кучи земли наверх, дабы освобождать исследуемую территорию. Эминта, так же, как и отец, взглянула вниз. – Роман, дальше валун! И кажется не просто валун, а валунище! – Продолжал кричать тот, громко стуча лопатой по той поверхности, на которой стоял.

- Как «валун»?! Не может этого быть! – Ответил Роман и стал поспешно, но осторожно спускаться вниз. – Ты чего, Серж?! Нам до гранитного слоя еще как-то далековато. Километров десять еще, не меньше...

- Ну так сам посмотри! Лопаты и буры дальше бессильны...

- Вот черт... и, правда, валун... – вымолвил Роман, как только ступил ногами на землю и пырнул ее острием лопаты, а потом вдруг насторожился, когда стал топтаться ногами по его поверхности и отбрасывать в сторону кучки земли. – Так... Ну-ка давайте все вниз! – Скомандовал он. – Надо очистить эту территорию, чтобы взглянуть, с чем мы имеем дело. Берите веники, метла, кисти, и отбрасывайте всю землю в сторону. Надо понять, есть ли у этой штуковины хоть какие-то края.

К ним присоединилась и Эминта.  Однако стемнело настолько быстро, что очистить валун удалось лишь наполовину, а дальше без света работать невозможно. Пришлось снова укладываться спать и дожидаться следующего утра.

Настороженность отца я сразу поняла, как только сама очутилась на этом валуне. – Решила поделиться недавними впечатлениями девушка, улегшись под одеяло и наставив включенный фонарь на дневник. – Похоже, что никакой это не валун, но, возможно, я ошибаюсь. Поверхность его слишком ровная и одноцветная, будто без человеческих рук здесь не обошлось. Почему-то мне кажется, что и краев мы никаких не найдем. Отец промолчал. Он не хочет пока делиться со мной своими подозрениями, пока не будет в чем-то точно уверен. И правильно делает, я сама такая. А если все-таки окажется, что это не камень, огромная плита, сотворенная не природой, а нашими предками или вообще кем-то более значимым и необычным, то есть тем народом, который жил во времена мифологических героев и богов? Если честно, то аж дух захватывает... Кто бы и что бы ни говорил, но я всегда считала, что дыма без огня не бывает. Древние мыслители и творцы рукописей не из пустого же места брали все эти истории о царях, необычных существах, о сражениях с ними, о поклонении, необыкновенных путешествиях и загадочных местах? Наверное, просто, сами люди, дабы защитить себя от тех, кто сильнее и могущественнее их, все меньше и меньше верили в их существование, чем и истребили их с лица земли, да и небес тоже. Если взять, к примеру, тот факт, что мы верим в существование единого Бога, ангелов, призраков, вот они и существуют, берегут нас, учат прощать, заботиться, любить. Но стоит только начать их забывать, они навсегда исчезнут не только из нашего подсознания, но и из любого бытия. А что тогда? Что же тогда останется? Пустота? Безнадежность? Мрак? Именно поэтому, какими бы могущественными и всесильными не казались нам запредельные существа, мы не должны отказываться от них и от веры в них. Тогда мы точно никогда не будем ощущать себя одинокими, позабытыми и брошенными на произвол судьбы. Насколько же был интересен мир в те времена, когда  в глубинах морей жили русалки, когда по небу летали лошади, когда боги, превращаясь в различных существ, делали мир разнообразнее, живее, красочнее. Да, я согласна, что тогда водились и другие, более жестокие, жуткие и смертоносные творения, но ведь и с ними можно было как-то договориться, найти общий язык. Иногда монстры еще человечнее, чем некоторые из нынешних людей... Ни один монстр, ни одно чудовище не отказывалось от своего ребенка, не затаптывало его еще нерожденного своими ногами... Господи, я опять... я снова вспоминаю эту тему... Как же все-таки больно... Что же вы, глаза, постоянно плачете, а помочь никак не можете. Сколько же накопилось той боли, что вам выплакать ее никак не получается? Хорошо, что я крепко стала спать. Спасибо любимой работе. Раньше, после того ужасного случая, несколько месяцев подряд я могла уснуть благодаря сильным снотворным. Физическая нагрузка, увлеченность любимым делом и поддержка родных мне людей помогли отвыкнуть от лекарств и отчасти смириться с потерей малыша и с разочарованием в муже. Но все, ладно, хватит уже об этом... А то я стала слишком часто жалеть себя... Хотя та странная старушка и посоветовала мне это сделать, но я лучше буду думать, как отец, о чем-то необычном и мистическом. Вполне вероятно, что именно такая вера и помогает отцу выдерживать разлуку с мамой, родителями, своими детьми. Что ж, и мне надо бы воспользоваться таким методом. А вдруг полегчает?

Хватило и пару часов, чтобы дочистить оставшуюся половину валуна. Эминта была права, когда предполагала, что это вовсе даже и не валун, а созданная человеческими руками каменная плита. Роман волнительно дышал, перебегая по несколько раз из одного угла расчищенной площадки светло-серого цвета в другой угол, измеряя шагами ее размеры. Конечно, теперь никто из команды не сомневался, что они наткнулись на что-то весьма необычное и очень древнее. Только вот что? Недавняя унылость и отчаянность заметно сменило настрой у всей команды на азарт и желание двигаться дальше. Но как двигаться, если под ногами лежит здоровенная плита, пролежавшая здесь, черт знает, сколько десяток или тысяч лет, и, если надо будет, пролежит столько же. Все внимание теперь было сосредоточено на ней. Предстояло выяснить ее толщину. Так как отец чаще работал в горах и с горными пародами, у него всегда в запасе имелся ультразвуковой дефектоскоп, который вскоре оказался внизу. Пришлось подождать несколько минут, прежде чем электрический экранчик этого небольшого прибора показал интересующие команду цифры. Они ждали ответа, затаив дыхание, в надежде, что толщина плиты окажется не особо прочной и толстой. Им не терпелось побыстрее проверить, что же находиться под ней, если, конечно, там вообще что-то есть. Может это обычная плита, как и все остальные, ничего не примечательная.

- Ну... – начал Роман, как только увидел результат дефектоскопа, - что я могу сказать? Не много и не мало... Я думаю, нам по плечу...

- Да, но, шеф, а чем же мы будем долбать этих сто восемнадцать дюймов? Это ж почти три метра. – Поинтересовался у него один из тех неравнодушных к Эминте парней. – Никакой бур точно его не возьмет...

- Будем надеяться, Петя, что в геологическом центре Аргоса имеется в наличии гидроклин, - как-то неуверенно ответил Роман, пожимая плечами. В любом случае он отступать не собирался, как и все остальные парни, которые готовы были зубами грызть эту плиту, только чтобы добраться до того, что находится под ней. – Если нет, то тогда уж в Каламату поеду. Другого выхода у нас нет...

[1] «Судьба неизбежнее, чем случайность. Судьба заключена в характере» - в переводе с японского языка

[1] «Не заводи знакомства с теми, кто новых друзей предпочитает старым» - в переводе с греческого языка

[2] «Ангелы зовут это небесной отрадой, черти адской мукой, люди – любовью» - в переводе с немецкого языка

[3] «Бесстыдство — последняя ступень порока» - в переводе с французского языка

[4] «Кто раз умеет обмануть, тот много раз еще обманет» - в переводе с испанского языка

[5] «Подозрения дают право быть вероломным» - в переводе с итальянского языка

[6] «Не красуйся наружностью, а будь прекрасен делами» - в переводе с греческого языка

[7] «Мы выбираем не случайно друг друга… Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании» - в переводе с немецкого языка

[8] «Мы плохо верим тому, чему неприятно поверить» - в переводе с итальянского языка.