Поезд шёл в никуда. Только что в глаза светило солнце, пробегали полустанки, тянулись длинные зелёные полосы, и вдруг всё кончилось. Не слышно ни стука колёс, ни гудков, ни иного шума, но поезд не стоял на месте, а нёсся куда-то, разрезая чёрную мглу пространства. Это знали все. Знали и молчали, боясь пошевельнуться.

Худенький паренёк в разорванной куртке осторожно выпрямился и потрогал разбитую голову. Кровь не текла, нестерпимая жгучая боль больше не мучила. Наверное, такой и бывает смерть, ведь его убивали. Никто из пассажиров не заступился за одинокую жертву ожесточённой перепалки, а значит, точно убили.

Он посмотрел на парней, которые затеяли ссору. Притихшие, они сидели на скамье напротив.

— Слушай, ты, - заговорил один из них, долговязый, с холодными серыми глазами, — твоя, что ль, работа? Я ваших не люблю, но к тебе лично ничего не имею…

— Хорош нюни распускать! — вмешался его приятель, крепко сбитый здоровяк, потерявший глаз в какой-то старой потасовке. — Дурачит он нас. А ну прекрати, слышь?

Одноглазый толкнул человека с разбитой головой, но удар получился на удивление мягким, словно в воде. Драчун отдёрнул руку.

— Эй, ребятки, — окликнул их один из пассажиров, худощавый старичок с газетой, раскрытой на странице, которую он просматривал, когда началась драка. — Порезвились и будет. Аль кино снимают?