Глава 1

Лёгкий ветерок, словно фен, нежно сушит промокшие волосы. Прилипшая к телу майка, мокрая и противная под лучами солнца снова становится мягкой и тёплой. Так бы и лежал на траве всю жизнь с закрытыми глазами и слушал дивное пение птиц. О чём они поют? Что их беспокоит? Уж во всяком случае, не проблемы людей. У них своя жизнь, свои переживания. Разве может человек понять их чувства, если это два разных мира, которые находятся рядом и никогда не пересекаются? Учёные тратят всю жизнь, чтобы понять его, но кроме своих предположений ничего определённого не могут сказать. Сказать - вот и ответ на вопрос. Действительно, чтобы понять, надо сказать. А   как птицы могут сказать, если у них и у человека разные языки? Человек не понимает птицу, а птица не понимает человека, вот и получились два разных мира. Мы видим друг друга, слышим, но ничего понять не можем: у каждого свой мир, потому что у каждого свой язык. Да разве только птицы? Люди и те говорят на разных языках. Наверное, поэтому и происходят войны, наверное, из-за этого люди и убивают друг друга. Не потому что они плохие, не потому что им жизненно необходимо разрушить плоды трудов таких же людей, как и они. Разные языки – вот ключ ко всем проблемам. Даже если выучить язык другого народа, всё равно понимать его не будешь: думаешь-то на своём языке, а они думают на своём, вот и получаются снова параллельные миры. Всё бы ничего, если бы они и оставались параллельными, но уж если пересекутся – добра не жди: не поймут друг друга, просто убьют и всё.

 

Глухой разрыв ухнул совсем рядом. Птицы что-то прочирикали на своём непонятном языке и улетели в свой мир, а человек пополз в свой. Гимнастёрка, которая только что высохла, снова намокла и прилипла к телу, но человек на это не обращал никакого внимания. Он прижался к земле, а вернее к болотной жиже, и пополз в лес, чтобы там, спрятавшись под зеленью деревьев, наконец, оторваться от земли и встать на ноги. Человек дополз до леса, почувствовал под собой сухую землю, но продолжал лежать, не шевелясь, чтобы отдохнув, подняться и продолжить свой путь.

– Хальт! – услышал он где-то совсем рядом.

Человек снова сросся с землёй. И не просто сросся: он, как змея, в одно мгновение ушёл куда-то под мох, и только два чёрных глаза остались на поверхности, чтобы внимательно следить за этим жестоким и опасным миром, говорящем на непонятном языке.

На поляну, прорезанную косыми лучами солнца, выехал грузовик, выкрашенный тёмно-зелёной краской с бурыми пятнами. Грузовик, по замыслу его хозяев, явно должен был слиться с окружающим ландшафтом, но, увы, этого не получилось. Расцветающая весенняя флора имеет всегда неповторимый сочно-зелёный цвет, и расцветка грузовика скорее бы подходила к картинам августа или даже сентября, но в конце мая она выделялась ярким ржавым пятном на общем фоне. Из леса к машине подошли солдаты. Они были пьяны и веселы: громко смеялись и пели песни на чужом языке. Трое вывели из леса человека в грязной гимнастёрке с разбитым лицом. Человек еле держался на ногах. К пленному подошёл офицер и что-то спросил по-немецки. Человек, видимо, понял его и ответил. Вряд ли его ответ понравился офицеру: солдат, который стоял рядом, размахнулся и ударил несчастного прикладом. Пленный упал, как подкошенный. Солдаты бросили свою жертву в грузовик, погрузились сами и уехали, оставив на поляне лиловое облако выхлопных газов. Ржавое пятно пропало, облако растаяло, и поляна вновь засверкала зелёной свежестью. Два чёрных глаза узнали пленного – это был политрук. Веки медленно закрылись. И снова только звуки, снова пение птиц, снова непонятный их язык.

– Эй, есть, кто живой?! – донеслось откуда-то.

Глаза открылись, и из-подо мха появилась фигура человека.

– Эй! – опять раздалось, но уже громче.

Человек оторвался от земли и пошёл навстречу понятной ему речи.

– Ты кто? – спросил человек, осмелев.

– А ты кто? Руки покажи, – сказал голос вместо ответа.

Человек поднял руки вверх и обернулся вокруг себя. На краю поляны зашевелились кусты, и оттуда вышел красноармеец.

– Давно бежишь? – спросил он.

– Третий день.

– Один?

– Было много, потом пятеро осталось.

– Нас всех вначале много было. Остальных давно потерял?

– Последнего только что поймали. Теперь я один.

– Мне больше повезло. Нас трое.

Красноармеец замолчал. 

– А наши где? – спросил человек.

– Кто же их знает? Теперь ни наших, ни ваших – каждый сам по себе.

– Человек сам по себе быть не может. Либо смерть, либо выбирай, кто теперь наши.

– И, что ты для себя выбрал? Куда пойдёшь, к нам или…?

– Ну, ни с ними же? – человек показал глазами в сторону поляны куда уехал грузовик.

– Тогда пошли. Время у нас мало. Они вернуться могут, ты же не знаешь, что им пленный наговорит.

Две фигуры покинули поляну и скрылись в зарослях леса. Они долго шли, не проронив ни слова. Наконец красноармеец остановился.

– Пришли.

В ответ человек вопросительно посмотрел на него.

– Здесь, – он указал на кучу веток.

Куча зашевелилась, и из неё показались четыре испуганных глаза.

– Ты кого привёл? – спросил парень в тельняшке, вылезая из кучи.

– Это наш.

– Откуда ты знаешь?

– Если с ними не ушёл, значит наш.

– А если он…

– А если ты, – прервал его красноармеец.

– Надо познакомиться, – предложил человек блатной наружности, – Я Ферзь.

– А имя у тебя есть? – спросил красноармеец.

– Мамка Колей звала. А это кто? – он указал на человека, которого привёл красноармеец.

– Андрей Петрович, – представился тот.

– А я Василий, ­­- сказал парень, который вылез из кучи вместе с Ферзём.

– Ну, а я Кузьма, – представился красноармеец.

– Что делать будем? – спросил Василий.

– Надо к своим идти, – предложил Кузьма.

– Мне не резон, – возразил Ферзь.

– Тогда иди к ним, – сказал Кузьма.

– Они мне не свои.

– Мне тоже к своим не хочется, – поддержал Ферзя Василий. – Когда наших в упор расстреливали, я драпанул. Если к своим попаду – расстреляют.

– Ну, тогда… – начал Андрей Петрович.

– Эти тоже расстреляют, – понял его Василий. – Я предавать не буду.

– А для тебя наши свои? – спросил красноармеец Андрея Петровича.

– Для меня наши свои, а я для них чужой.

Шестеро глаз, не моргая, смотрели на красноармейца. Тот понял их взгляд.

– У меня всё в порядке. Только где теперь искать, наших?

– Остаётся воевать самостоятельно, – заключил Андрей Петрович.        

Все утвердительно кивнули головами.

– Надо командира выбрать, – предложил красноармеец. – Кто старший по воинскому званию? Я лейтенант НКВД.

– Ни хрена себе! А как же это? – Ферзь взглядом показал на гимнастёрку.

– Когда нас бомбить начали, я спал. Схватил, что под руку попалось.

– Да, компания! Кто я, вы, наверное, догадались? Вор-рецедивист - большой друг НКВДешников.

– Рядовой Красной армии, – представился Василий.

– Штабс-капитан, – тихо сказал Андрей Петрович.

– Как же ты уцелел? – удивился Кузьма.

– Да вот уцелел. Если нашим меня грохнуть не удалось, то этим совсем ничего ни светит.

– Короче, к армии отношение имели двое: рядовой и штабс, – рассуждал Ферзь. – НКВДешник ни в счёт – это не армия, да и звание маловато. Остаётся штабс-капитан. Все согласны?

Почему-то все стали смотреть на Кузьму.

– Я не против, – сказал он, – только давайте без штабс – просто капитан.

– Надо бы убраться отсюда, а то опять эти приедут, – посоветовал вновь избранный командир.

– Конечно, приедут. Допросят пленного и приедут, – подтвердил Ферзь.

– Почему ты так плохо о людях думаешь? – вступился за пленного Василий.

– А тебя когда-нибудь допрашивали? – спросил его Ферзь.

Василий отрицательно помотал головой.

– Я так думаю, они не хуже наших допрашивать умеют. А когда наши допрашивают, человек всё вспоминает, даже чего не было.

– Это ещё не значит, что человек обязательно должен быть предателем.

– А ты у гражданина начальника спроси – он знает, – усмехнулся Ферзь.

Лейтенант грустно ухмыльнулся и посмотрел на Василия.

– Если не хуже наших умеют, то обязательно приедут.

– Господи, что же вы с людьми делали?

Лейтенант помолчал немного, и, видимо, желая перевести беседу в другое русло, сказал:

– Жрать хочется – сил нет.

– Пойдёмте, я вас в одну хату отведу, – предложил Ферзь.

Войско численностью в четыре человека поднялось и пошло за Ферзём. Прошло всего пять минут, как новый партизанский отряд покинул место своей дислокации, и со стороны поляны послышался рёв мотора и лай собак.

– Быстро приехали, – заметил Андрей Петрович.

– Вот и повоевали. Теперь они с собаками нас быстро найдут, – поддержал командира лейтенант.

– Не найдут. Мою хату ни одна собака не найдёт, – твёрдо заверил всех Ферзь.

– Это, смотря какие собаки. Если натасканные, то найдут.

– У вас в НКВД разве не натасканные? Не нашли же?

– Пока идём, они нас догонят, – заметил Василий.

– Не догонят, мы уже пришли.

Ферзь остановился у края болота.

Впереди метров пятьдесят простиралась вонючая болотная топь. За ней, упираясь в болото, возвышалась скала, у подножья которой лежало поваленное дерево. Ветви векового исполина уходили в болото, а корневище, вцепившись в скалу и, образуя чёрный высокий шатёр, не отпускало дерево. Казалось, две могучие стихии сошлись в какой-то невероятной и жестокой схватке. У болота явно не хватало сил поглотить великана. Так и остался он лежать поваленный, но не побеждённый.

– Вот и нам так надо, – сказал командир, глядя на эту картину. – Вцепиться корнями и держаться. Даже если сил не будет – всё равно держаться.

– Собаки стали громче лаять, – забеспокоился рядовой.

– Сейчас пойдёте за мной след в след. Смотрите внимательно, а то и ойкнуть не успеете, как утопните.

Ферзь ловко прыгнул на кочку, потом на другую и оглянулся.

– Что стоите? Прыгайте! Или собак ждать будете?

Шаг за шагом, прыжок за прыжком, путники добрались до корневища. За болотом уже отчетливо слышался не только лай собак, но и крики людей.

– Давай, рядовой, отодвигай этот камень, – Ферзь указал на большой булыжник, лежащий у самого корня.

За камнем оказался небольшой лаз. Отряд, подобно ящерицам, ловко пролез в него и снова завалил за собой вход.

 

Ползти пришлось долго, но вскоре лаз стал шире и показался свет. Оказавшись в просторной и относительно светлой пещере, беглецы, почувствовав безопасность, смогли перевести дух и расслабиться.

– Вот теперь и пожрать можно, – сказал Ферзь.

Он скрылся в каком-то тёмном углу и вскоре вышел с мешком в руках.

– Налетай, войско!

– Откуда? – не верил своим глазам рядовой.

– При моей профессии это не проблема.

Ферзь посмотрел на промокшего лейтенанта и кинул ему шубу.

– Погрейся. Обидно во время войны от ангины помирать. Сейчас я вас изнутри согрею.

Хозяин достал бутыль с самогоном и поставил на камень, выполняющий роль стола.

Особого приглашения к трапезе никто не ждал. Голодные и уставшие мужчины набросились на еду, и только хруст с причмокиванием могли указать на обитаемость столь странного жилища. Как только еда на столе заканчивалась, Ферзь незаметно подкладывал новую. С течением времени чавканье становилось всё реже и вскоре совсем прекратилось.

– А теперь это всё запить надо. Не возражаешь, командир?

Тот утвердительно кивнул головой.

– Не только не возражаю, но и приказываю. А то заболеем.  

Других мнений не было. Алюминиевая кружка моментально заполнилась мутной жидкостью и оказалась перед командиром. Тот, молча, выпил, крякнул и, наполнив кружку самогоном, передал её лейтенанту. Обойдя круг, кружка успокоилась на середине стола.

– Надо за знакомство выпить, – предложил Ферзь. – А то не по-русски как-то получается.

И снова кружка пустилась в свой хоровод. И снова, обойдя круг, успокоилась в центре стола.

– Ой, как мне по мозгам стукнуло! – заплетающимся языком еле выговорил рядовой.

– Это от усталости, – пояснил командир. – Проспишься, и завтра, как огурчик будешь.

 

Но если огурчиками бойцы должны были быть только завтра, то сегодня, после снятия нечеловеческой нагрузки, да ещё после солидной дозы самогона, их если и можно было с чем-то сравнить, так только с манной кашей, да и то с большой натяжкой.

Рядовой развалился возле стола и взахлёб рассказывал Андрею Петровичу о своих приключениях, приврав немного, конечно, для красного словца. Ферзь внимательно следил за рядовым и не упускал случая поймать рассказчика на вранье. Тогда тот делал вид, что обижался, и как у арбитра требовал защиты у лейтенанта.

– Нет, ну правда, почему он мне всё время не верит? – спрашивал рядовой.

Лейтенант сидел, молча, и не сводил глаз с шубы, которую дал ему Ферзь.

– Товарищ лейтенант, ну скажите ему, вы же всё видели, – не успокаивался рядовой.

Однако лейтенант будто оглох. Он смотрел на шубу и не реагировал ни на что.

Все замолчали и стали с интересом смотреть на лейтенанта.

– Я узнал её, – очнулся лейтенант.

– Кого её? – не понял Василий.

– Шубу.

– Какую?

– Вот эту. Она была в ориентировке.

– Ты узнал шубу, а я узнал тебя. Когда меня к следователю вели, ты мимо по коридору шёл, – ухмыльнулся Ферзь.

– Как же ты удрать умудрился?

– Всё очень просто. У вас в нужнике решётка всего на трёх гвоздях держалась.

– Мы тебя целую неделю ловили. Весь этот лес вдоль и поперёк прочесали.

– А на болото зайти не догадались?

– Даже в голову никому не пришло.

– А если б и пришло, всё равно не нашли.

– Вот судьба, какая! Нам ведь приказ дали открывать огонь на поражение, если найдём. А я теперь сижу вместе с тобой, ем ворованные продукты, укрываюсь украденной шубой и пью самогон.

– А что вам за это будет, товарищ лейтенант, если об этом наши узнают? – спросил Василий.

– Не знаю, – пожал плечами Кузьма, – наверное, тоже откроют огонь на поражение.

– Если бы ни Ферзь, – вмешался Андрей Петрович, – сидеть бы нам всем вместе с политруком, это в лучшем случае.      

– Что же вы скажете, когда наши придут? – спросил рядовой лейтенанта. – Ведь Ферзя придётся сдать.

– Я своих не сдаю.

– Ты, начальник, за базаром следи. Если наши узнают, что для тебя вор своим стал, сам знаешь, что с тобой будет.

– Я своих не сдаю, – ещё раз повторил лейтенант.

– Да, ситуация у вас! – как-то с сожалением заметил рядовой.

– А у тебя лучше? – спросил Андрей Петрович.

– А что у меня? Я не вор и в НКВД не служу. У меня вообще всё чисто. Я потомственный пролетарий.

– Комсомолец, наверное?

– Ясное дело.

– Как же тебя, комсомолец, угораздило под началом белогвардейского офицера оказаться, да ещё барона в придачу. 

Лицо у рядового вытянулось, а лейтенант с Ферзём громко рассмеялись.

– Не время сейчас, друзья, на разных языках говорить, – продолжал Андрей Петрович. – Мы все русские люди, а значит свои.

Он замолчал и о чём-то задумался.

– Если бы тогда, в семнадцатом, мы бы на одном языке разговаривали – хрен бы вы нас победили.

– Если бы тогда, в семнадцатом, все на одном языке говорили, вообще никакой драки бы не было, – добавил лейтенант.

– Однако, заболтались мы, – прервал беседу Ферзь. – Сейчас на болото туман опустится, можно будет костёр развести.

– А причём тут туман? – не понял Василий.

– А при том, что от костра обычно дым идёт, так вот при тумане его не видно, – пояснил Андрей Петрович.

– Так как ты у нас самый младший по званию, принимай дежурство. Возьми хвороста вон там, – Ферзь показал пальцем в тёмный угол пещеры, – и за работу. Через четыре часа разбудишь, я тебя сменю.

 

Ни через четыре, ни через пять, и даже ни через шесть часов Ферзя никто не разбудил. Отряд проспал шестнадцать часов, и спал бы, наверное, больше, если бы холод не вырвал бойцов из безмятежного рая и не заставил стучать зубами.

Пещера, которая совсем недавно издавала только тихие и нежные вздохи моментально наполнилась возгласами негодования и презрения.

– Рядовой Красной армии! Какой ты  рядовой? Фраер ты, а не рядовой! – ругался Ферзь.

Василий сидел рядом, прижав уши, и трясся уже не от холода, а от страха. Он не совсем ясно понимал, кто такой фраер, но осознавал, что это кто-то очень плохой, и этот плохой – он.

– Ты уснул на боевом посту! А если бы нас немцы нашли? – вторил Андрей Петрович.

– Ну, это ты уж совсем хватил! – не соглашался Ферзь. – Никто нас здесь не найдёт. Околеть могли, это точно.

– Сейчас война и мы должны жить по законам военного времени. Ты совершил преступление и за это должен ответить по всей строгости, – заключил лейтенант.

Если кто такой фраер рядовой не понимал, то, что такое законы военного времени объяснять было не надо. Парень побелел и затрясся ещё больше.

– Интересно, как ты свои законы исполнять будешь? –  спросил лейтенанта Ферзь. – У нас кроме ножа оружия нет.

– Вот ты этим оружием и исполнишь.

– Я вор, а не мокрушник.

Спорящие, видимо, поняли, что зашли очень далеко. Они замолчали и с надеждой стали смотреть на командира.

– Ты, вот что, рядовой, – сказал тот. – Ступай-ка в дозор.

– Куда? – еле выговорил Василий.

– Полезай в тоннель, отодвинь немного камень и наблюдай. Если что, сразу докладывай.

Василий опрометью метнулся к тоннелю и скрылся.

– Значит, ты предлагаешь в расход его? – спросил командир.

– А куда же? Сейчас война. Закон есть закон. Если каждый переступать его будет…

– Этим только пострелять дай, – заворчал Ферзь.

– Он и с поля боя драпанул, разве не слышали?

– Да ни с поля боя, а с расстрела. Я просто понять хочу: в каком законе написано, что за сон необходимо уничтожить четверть войска? – продолжал Андрей Петрович.

Лейтенант понял, что ляпнул, не подумав.

– Извини, командир, погорячился.

– А в армию во сколько лет мобилизуют по закону?

– В восемнадцать.

– А ему сколько?

– Ну, если он рядовой, то ясное дело…

– В том-то и дело, что совсем не ясное, – рассуждал командир. – То, что он пролетарий это точно – ладони в мозолях. А вот с усами проблема. Ты, лейтенант выясни, сколько ему лет.

– А чего выяснять? Неужто, ты, начальник, сам не видишь, что он совсем пацан ещё, – сказал Ферзь. – Однако, командир, надо решать, что делать будем.

– Оружием надо обзавестись. Только как это сделать? Если в деревню пойдём, то местных подставим.

Из тоннеля с вытаращенными глазами вылез Василий.

– Товарищ командир – немцы!

– Я проверю, – предложил Ферзь.

Командир кивнул головой. Теперь в пещере воцарилась гробовая тишина. Все ждали информации от другого дозорного.

Долго ждать не пришлось, послышалась возня и появилась улыбающаяся физиономия Ферзя.

– Ну, что? – спросили все трое.

– Точно немцы. Пьяные в усмерть. Клюкву собирают.

– Сколько их? – спросил командир.

– Четверо.

– Вооружены?

– До зубов.

– Верёвку бы нам.

– Этого добра навалом, а зачем нам верёвка? – не понял Ферзь.

– Одного живым возьмём, а остальных… Со мной Ферзь пойдёт.

Вооружившись верёвкой, двое ушли. Лейтенант и рядовой остались одни.

– Тебе сколько лет? – спросил лейтенант, – только честно.

– Если честно, то семнадцать.

– Семнадцать?

– Скоро будет, – уточнил рядовой.

 

Спрятавшись за корневищем дерева, командир с Ферзём наблюдали за немцами. Вначале они держались группой, но через некоторое время стали разбредаться и уже, потеряв друг друга из вида, было слышно только их перекрикивание.

Один солдат, напевая себе под нос какую-то песенку, пошёл в сторону дерева.

– Этого живого возьмём, – скомандовал командир. – Обвязывай меня верёвкой.

Ферзь понял план капитана. Он обвязал его и взял верёвку в руку.

– Готово.

Капитан нашёл палку и стал наблюдать за солдатом.

Немец прыгал с одной кочки на другую, изредка крича что-то своим спутникам.

– Десять секунд, – прошептал командир.

– Что десять секунд?

– Кричит примерно через каждые десять секунд.         

Немец крикнул в очередной раз, и палка капитана просвистела возле его уха.

– Промазал! – с досадой шепнул Ферзь.

Но не успел он это сказать, как немец резко повернулся, чтобы посмотреть откуда взялась палка, потерял равновесие и упал в топь.

– Держи крепче!

Командир бросился к немцу и сдавил ему горло.

– Тяни!

Ферзь подтянул командира к кочке и вылез, чтобы помочь вытащить пленного. В это время солдат пришёл в себя, и первое, что он увидел, был его же автомат, направленный в лоб.

– Кричи! – прошипел ему капитан по-немецки, – а то застрелю.

Немец прокричал своим.

– Ровно через десять секунд, – заметил Ферзь.

Этих десяти секунд хватило, чтобы пленный понял, что от него хотят. Следующий возглас уже не означал, что с ним всё в порядке. Теперь солдат звал своего приятеля.

– Теперь ты иди, а я с этим поболтаю, – сказал командир.

Николай обвязал себя верёвкой и ушёл в болото. Через десять секунд пленный повторил свой зов и показался второй солдат. Ферзь не стал кидать в него палкой. Он, как молния накинулся на свою жертву и столкнул его в болото. Ловко выхватив у него автомат, нож и запасные рожки, Ферзь бросил немца и выбрался на тропу. Когда он оглянулся, вместо немца он увидел только пузыри, поднимающиеся со дна трясины.         

Вся операция заняла минут тридцать. Командир с Николаем влезли в пещеру и бросили к столу четыре автомата, ножи и ещё какие-то вещи.

– Иди, пролетарий, поработай бурлаком, – командир указал на верёвку.

Лейтенант и рядовой стали тянуть и вскоре из тоннеля появился пленный с перепуганными глазами. Видимо, немец быстро понял, куда его завела клюква. Он стал вырываться из верёвок и очень быстро что-то говорить. Из всех его слов можно было понять только одно, которое он повторял чаще других – партизан. Освободившись от пут, немец подползал то к одному, то к другому члену отряда и пытался объяснить им что-то, но, поняв, что его не понимают, замолкал на полуслове, менял собеседника и начинал всё с начала. Наконец он оказался перед командиром. По глазам капитана пленный догадался, что тот понимает его. Его речь ускорилась и превратилась в сплошной поток без точек и запятых.

– Во, шпарит! – удивился лейтенант.

– С такой скоростью его и немцы не поймут, – поддержал рядовой.

– Да чего тут понимать? Сливает своих по полной программе. Тут и понимать нечего, – усмехнулся Ферзь.

– Почему ты так думаешь?

– Жить хочет, – пояснил лейтенант.

– Думаешь, он не знает почём ему сегодня клюква обойдётся? – добавил Ферзь.

Василий, вероятно, догадывался о дальнейшей судьбе пленного, но его мозг никак не мог смириться с мыслью, которая вертелась в голове и не давала покоя. Одно дело нажать на курок, сидя в окопе. Там солдаты кажутся маленькими фигурками, совсем непохожих на живых людей. Даже в атаке, когда противник совсем рядом и можно рассмотреть его лицо, всё равно его не воспринимаешь, как человека. Всё совершается в каком-то безумном водовороте страстей, нет ни секунды, ни доли секунды, чтобы подумать. А тут? Вот он – обыкновенный человек, немолодой, с брюшком и лысиной, умоляет о пощаде… А вдруг командир ему прикажет убить его? От этой мысли тошнота подступала к горлу и руки начинали трястись.

Собеседники Василия, видно всё поняли без слов. Лейтенант, посмотрев на рядового, отвёл взгляд и коротко сказал:

– Война.

– Но ведь это не справедливо. Он нам всё рассказал, а мы его за это…

– Не мы его и ни за это, – возразил Ферзь. – Просто у него судьба такая.

Допрос пленного закончился. Он замолчал и с надеждой посмотрел на командира. Тот встал и отошёл от него. Проходя мимо Ферзя, он тихо сказал:

– Давай, Николай, ты человек бывалый.

Ферзь подошёл к пленному сзади и ударил его своим огромным кулаком по голове. Пленный тут же потерял сознание.

– Так ему легче будет, – буркнул Ферзь.

Тошнота всё-таки не удержалась в желудке. Василий схватился за рот и отпрыгнул в самый тёмный угол пещеры.

Когда он вернулся, Ферзь вылезал из лаза. Он бросил к ногам лейтенанта сапоги и одежду немца.

– Я у него костюмчик прихватил, как раз тебе впору будет.

Лейтенант стал разглядывать трофей, а Ферзь перекрестился и что-то пробормотал себе под нос.

– Упокой душу раба твоего новопреставленного, – смог расслышать Василий.

– Ты что верующий? – удивился он.

– А почему это тебя удивляет? Разве ты не веришь?

– Я нет.

– Так уж ни во что и не веришь?

– Ни во что.

– А в коммунизм свой?

– В коммунизм верю.

– Значит, веришь всё-таки?

– Это не считается. Коммунизм это наука. Тут всё понятно. А вашего Бога в глаза никто не видел.

– А ты свой коммунизм видел?

– Его невозможно увидеть.

– И Бога невозможно.

– Я хотел сказать, что мы первые построим коммунистическое общество, тогда все увидят.

– Вы сначала постройте, а потом мы и подумаем верить или не верить.

Андрей Петрович с интересом смотрел на спорщиков и хитро улыбался. Лейтенант делал вид, что ему не интересна эта тема, но на самом деле было видно, что это не так. Юный комсомолец собрался с духом, чтобы одним аргументом уложить своего противника, на лопатки, но к своему удивлению понял, что именно духа у него и не хватает. Действительно, те доводы, которые должны были разбить противника, с такой же лёгкостью разбивали и его собственную точку зрения. Так и не найдя нужных аргументов, он привёл тот, которые обычно приводят только в очень юном возрасте.

– Нет, ведь это и дураку ясно, что коммунизм это реальность, а не догма!

– Ты, считаешь нашего командира дураком?

Такой аргумент, конечно, нокаутом не назовёшь, но на нокдаун он тянул несомненно. Андрей Петрович с лейтенантом не выдержали и рассмеялись.

– Вот это аргумент! – не выдержал лейтенант.

– Что, Николай, тебе и возразить не чем? – вторил ему командир.

Василий понял, что сморозил глупость, и попытался вывернуться из создавшейся ситуации, но его уже никто не слушал. Наконец он прибегнул к самому главному аргументу.

– Но ведь ты вор, а у вас написано: «не укради»!

– А разве у вас это не написано?

– А я и не вор.

– Ой ли? Что же ты думаешь, еду, которую ты с таким аппетитом ел, я в магазине на свои трудодни приобрёл? Я её украл, и ты это прекрасно знал.

– Но ведь это… Просто так обстоятельства сложились… В нашем положение…

– А у вора, по-твоему, обстоятельства не складываются? И они никогда не находятся в щекотливых положениях? Ведь ворами не рождаются, впрочем, как и комсомольцами, ими становятся. Тебя послушать, так я и немца того к своим должен был отпустить.

– Немец – враг.

– Противник, – поправил Василия командир.

– Противник? – не понял его рядовой. – А кто же тогда враг?

– Политрук, – резко сказал лейтенант. – Самый настоящий враг. И не будет ему прощения ни на этом, ни на том свете, даже если того света и нет.

Дискуссия, которая так внезапно началась, также внезапно и закончилась. Все замолчали.

– Карта нам нужна, – нарушил тишину командир.

– А что пленный сказал? – спросил лейтенант.

– Он сам ничего не знает. Стоит у них здесь рота. Им на смену войска «СС» должны прибыть. Какой-то рудник будут делать.

– А что такое «СС» – не понял Василий.

– А хрен его знает! Тоже военные, – предположил Ферзь.

– Это не военные. Я даже не знаю, как это объяснить. Типа опричников что-то, – попытался объяснить командир.

– А кто такие опричники?

– Учиться тебе Вася надо, тогда знать будешь. – Командир наклонился к уху лейтенанта и прошептал: – Сам объясняй, а то я только с «ЧК» могу их сравнить.

– Сам их скоро увидишь, – сказал лейтенант. – Слышал, что командир приказал? В разведку надо идти, карту доставать. Вот там всё и увидишь.

 

Карту достать! Ничего себе заданице! А протокол из ставки фюрера не желаете? Да где же взять её проклятую? Ни на заборах же они, в самом деле, развешаны? Да если бы просто достать, так достать командир приказал так, чтобы немцы не обнаружили пропажу. Иначе шум поднимется, а шум, ни к чему хорошему, как известно, привести не может. Василий с Кузьмой каждый день ползали по окрестностям и ничего кроме старых географических карт из разрушенной сельской школы достать не могли. Однако командира эти неудачи особенно не расстраивали. После возвращения разведчиков он внимательно их выслушивал и наносил на тыльной стороне школьной карты карандашом всё, что удалось узнать от рассказчиков. Особенно придирчиво Андрей Петрович расспрашивал Василия. У мальчишки был настоящий дар разведчика. Он помнил абсолютно всё, что видел, и мало того, что видел, рядовой умело наносил всё на так называемую карту, соблюдая масштаб и пропорции. Дар даром, но задание командира оставалось не выполненным. Бойцы, расстроенные своей неудачей, отходили от самодельной карты и садились за стол ужинать.

– Ничего, ничего, – подбадривал их командир. – Будет и на вашей улице праздник. Приказываю не раскисать!

Увы, но и этого приказа выполнить было невозможно. Настроение с каждым днём падало, и разведчики еле вталкивали в себя еду, сознавая, что ужина они не заработали.

Зато о Ферзе этого сказать было нельзя. На него была возложена обязанность снабжения отряда продовольствием. Не было ни одного случая, чтобы Ферзь возвратился из вылазки с пустыми руками. Ни в продовольствие, ни в одежде никто не нуждался.

– Никто тебя не заметил? – спрашивал командир, когда тот возвращался с задания.

– Обижаешь начальник, – неизменно говорил тот. – Я мастер, ни то, что некоторые.

При этом Ферзь хитро поглядывал на лейтенанта и рядового.

– Продукты опять у местных жителей спёр? – недовольно спрашивал лейтенант.

– А ты думал, что Гитлер приказал нас на довольствие поставить?

– Получается, что их и немцы и мы грабят, вторил лейтенанту Василий.

– Ты, наворачивай, как положено и меньше рассуждай. Одно дело немцы, а другое мы.

– Никакой разницы, – поддерживал своего напарника Кузьма. – Толку с нас, как с козла молока.

– Тебе ясно командир сказал – и на вашей улице праздник будет. Мастерство ведь оно сразу не приходит, здесь время надо.

Разведчики ничего не отвечали. Они опускали глаза и отворачивались. Было ясно, что имел в виду Ферзь, когда говорил, про мастерство. Под этим словом подразумевалось воровство. Здесь Ферзь действительно был вне конкуренции. Он был профессионал.

Разве могли подумать всего несколько дней назад лейтенант НКВД и комсомолец, что совсем скоро настанет время, когда профессия вора будет востребована, как никогда, что они будут отворачиваться и прятать глаза от рецидивиста, потому что им будет стыдно за то, что не могут освоить профессию, которую совсем недавно презирали.

 

Как и предполагал капитан, счастье улыбнулось разведчикам, и однажды они с гордостью положили перед командиром настоящую немецкую карту.

– Где вы её взяли? – спросил Андрей Петрович.

– Немцы у реки костёр развели, – докладывал лейтенант. – Мы с Василием в кустах залегли и стали наблюдать. Когда они в воду полезли купаться, мы планшет обыскали, а там карта.

– Они же хватятся и всё поймут.

– Не поймут. Мы после планшет к костру подвинули. Когда они из воды вылезли, он почти весь сгорел. Так что пусть на себя пеняют.

Командир углубился в изучение карты, а разведчики наперебой стали рассказывать Ферзю об удачно проведённой операции. Уж чего в этом рассказе не было: и многокилометровые марш-броски, и засады, и встречи с медведем. Если бы Кузьма не остановил Василия, то непременно бы дело дошло и до перестрелки.

– Ты ври, ври, а меру то знай. Какой медведь? Ветка под ногой хрустнула, а тебе сразу и медведь померещился.

– Да медведь это был! Ты просто смотрел в другую сторону, а я точно видел!

Ферзь и Кузьма не выдержали и звонко рассмеялись.

– Ну, вот, не верят! Точно медведь был, – обиженно сказал Василий.

В ответ слушатели рассмеялись ещё громче.

Рядовой хотел сделать вид, что обиделся на собеседников, но поняв, что заврался окончательно, через минуту смеялся вместе со своими товарищами над собственными выдумками.

– Эй, жеребцы, – прервал их командир, – хватит ржать, подойдите лучше сюда.

Все подошли к столу. Командир вытащил карту, которая была составлена по словам разведчиков и положил её рядом с немецкой, которая была свёрнута в четыре раза.

– Вот это да! – ахнул Ферзь.

– Вася, да тебе же цены нет! – поддержал лейтенант.

Действительно, стоило только взглянуть на эти карты, как в глаза бросалась полная их идентичность. Более того, на самодельной карте все объекты были нанесены более подробно и точно, чем на настоящей.

– Вот здесь что? – командир ткнул пальцем в немецкую карту, где были нанесены две буквы «Ni».

Василий перевёл взгляд на самодельную карту и сразу понял, о чём идёт речь.

Здесь предприятие было какое-то. Сейчас одни развалины.

– Значит, наши успели рвануть его перед уходом, – сказал командир.

– А что такое «Ni»? – спросил Василий.

– Это никель. Руда такая. Её в броню добавляют, чтобы снаряды не пробивали. В Германии с этим напряжёнка, а у нас, как видишь, имеется. Помните, что пленный говорил? Вот, значит, какой рудничок они хотят восстановить.

– И что мы должны сделать?

– Рвануть его, разве не понятно? – догадался Кузьма.

– Рвануть, конечно, можно, тем более, если это рудник, значит взрывчатки будет навалом, – при этом командир посмотрел на Ферзя.

– Сделаем, начальник.

– Только что это нам даст? Они снова всё восстановят и так охрану усилят, что к нему и на пушечный выстрел не подойдёшь. Здесь надо другое.

– Что?

– Если есть рудник, значит должна быть и железная дорога.

Командир развернул немецкую карту полностью.

– Вот она, – показал он пальцем. – Тридцать километров отсюда.  Теперь ясно, почему немец про «СС» говорил. Сюда пленных нагонят. Ни сами же они на руднике работать будут?