1

Как только из спальни хозяев перестали доноситься крики, маленькая тряпичная кукла Катя, которую все называли Упрямой Милой, потянулась, сбросила одеяло и села. Сломанная кроватка скрипнула, перекосилась, но устояла. Взгляд миндалевидных глаз с длинными густыми ресницами уныло проскользнул по комнате, залитой светом уличного фонаря, и задержался на давно примелькавшейся картине. Она висела на стене напротив, и бесконечные горные хребты, тускло-серые и тёмно-коричневые, почти слились с незамысловатым рисунком старых засаленных обоев. Но что-то там, вдали, окутанное лазурной дымкой, притягивало, заставляя снова и снова всматриваться в вершины мрачных скал, чудесным образом преображённые таинственным свечением и словно напоённые какой-то неземной, фантастической сущностью. Сказочно красивые, сияющие, они будто явились из другого, волшебного мира.

Наверное, к тем ярким гребням, прикрытым снежными шапками, так самозабвенно стремился, но никогда их не достигал одинокий Нарисованный Альпинист. Нарочито быстро размахивая ледорубом, он обернулся и подмигнул старой знакомой:

— Доброй ночи, красотка! Люди умаялись скандалить, можно и нам поболтать, не правда ли?

— Ох, и долго они сегодня разбирались! — вместо ответа посетовала Упрямая Мила. — Я уж думала, придётся пролежать всю ночь без движения.

— А вы могли бы и раньше встать, — раздался надменный скрипучий голос с нижней полки серванта. — Хозяева всё равно ничего не замечают, когда бранятся. И что за народ нынче пошёл! То ли дело в былые времена. Помню, как вокруг меня хлопотали знаменитые виноделы…

Ворчала толстая Хрустальная Ваза. Её нудное бормотание давно уже никто не слушал, потому что она всегда говорила только о себе.

— Да всем известно, какая вы были красивая и неповторимая! — Упрямая Мила наизусть знала историю сварливой вазы и довольно похоже передразнила её надрывное скрежетание. — И что вас для королевских подвалов готовили, и на руках носили, и боготворили, и всё прочее…

Покрытый слоем пыли Высокий Графин, который подрёмывал на столе, сердито просипел:

— Опять ругаетесь. Сами хуже хозяев!

— Правильно, не надо ссориться, — вступило в разговор Глиняное Блюдо, забытое на подоконнике вместе с половинкой печенья. — У нас и так до утра мало времени осталось. Давайте-ка, лучше о чём-нибудь интересном поговорим.

— О чём? Всё обговорено, одно и то же каждую ночь! — Упрямая Мила с надеждой взглянула на Пивную Кружку, сверкавшую серебряным ободком на почётной центральной полке серванта: — Вы самая из нас осведомлённая, новости всякие узнаёте…

— Уж эти приближённые к высшим сферам особы! — презрительно фыркнула Хрустальная Ваза. — Кто только сегодня не попадает в фавориты!

— А вы не мешайтесь, — отмахнулась от неё кукла. — У меня вопрос есть. Когда маленькая хозяйка заболела, сюда разные люди приходили. И как-то раз, помните, страшная старуха заявилась? Карты раскладывала, шептала чего-то, о второй жизни говорила. Тогда её причитания меня насмешили, но теперь я часто их вспоминаю и не могу понять, неужели такое возможно?

Беседа неожиданно прервалась. Большой пушистый хозяйский кот с грозным именем Везувий неслышно вошёл в гостиную и потёрся об угол платяного шкафа. Затем он вскочил на подоконник, ухватил зубами половинку печенья, но не съел, а бросил в картонную коробку со старыми игрушками, сваленными в полном беспорядке, куда и сам тут же спрыгнул, доломав уже искорёженную ранее кукольную кроватку.

Везувий, как обычно, походил по мягкой деревянно-тряпичной груде, похрустев остатками игрушечной мебели, которая лопалась под его массивными лапами, словно яичная скорлупа, и обнюхал Упрямую Милу. В который уж раз убедившись, что кукла несъедобна, кот нехотя отправился на кухню.