Весна пришла

Тепло на улице, с длинных сосулек у школы, почты, магазина обильной капелью стекает прозрачная вода. Машины вязнут в снежной жиже, опасно заезжают на тротуар и обочину. Посреди дороги темнеет глубокая лужа с холодной водой, не находящей себе выхода. Худой мужик в фуфайке, но уже в сапогах, в фуражке и без рукавиц железной лопатой прокладывает проход луже, отодвигая её от своего двора. Кругом грязно, сыро, серо. Серый снег, тёмные прутья тянутся к серому небу, серые вороны прыгают по осевшим сугробам. А щебет воробьёв в ветвях берёзы, звонкая капель, задорный стук лопаты, даже брызги из под колёс машины; всё предвещает хорошее настроение, обещает радостные перемены.

Весна пришла! Конец холодам, темноте, тоскливому белому снегу. Ребятня с весёлым криком носятся у школы, без шапок и курточек в одних кофточках бегают на почту и в магазин.

Татьяна, не высокая женщина, лет тридцати, в зимнем, сером пальто, в зимней шапке и в зимних сапогах остановилась на повороте в магазин, обернулась в сторону школы, высматривая сына. Не дай бог Серёжка её так же выскочит, побежит в магазин за жвачкой или за тетрадкой. Не послушает матери, простынет, заболеет, умрёт! А ей хватит и одной потери, вторую ей не вынести. Высматривала и даже, не признаваясь себе, ждала, хотела увидеть его без курточки, чтобы тут же наброситься, отругать. Выплеснуть из души боль, тяжесть, не проходимую злость на себя, на людей, на природу. Зачем так тепло сегодня и бегут ручьи, когда у неё на душе зима? Зачем улыбаются люди, когда ей не весело? Зачем она такая несчастная, что она сделала не так? Сейчас на крыше её дома полно снега, дом не окопан, и нет у неё желания что либо менять в своей жизни. Не хочется садить рассаду, сменить шторы, перебраться в более лёгкие одежды. Нечего не хочется менять, делать, думать. Так бы и замереть в зимней спячке, не тревожить сознания и чувства, притупившиеся после смерти мужа Саши.

Серёжка, сын её, худощавый, светловолосый мальчик, стоял у окна, на первом этаже. Он собирался бежать в магазин за жвачкой, а заметив вовремя мать, задержался. Одинокая фигурка матери среди спешащих прохожих вызвала в его душе жалость. Худо мамке, тяжело, стоит бедная одна, без папки. Жвачка её не утешит, карамелька не порадует, в стрелялки она с ребятами не поиграет. Зажал Серёжка пятак в руке, вернулся обратно в класс.

А Татьяна, не заметив сына, зашла в магазин. Сороковой день по мужу завтра, надо бы прикупить продуктов, угостить кто придёт. Взяла рыбы, колбасы, крабовых палочек, масла и сметаны, четыре пачки пельменей. Деньги пока есть, зачем их сейчас жалеть. Сейчас Татьяне ничего для себя не надо: ни мебели, ни машины, ни одежды. Ничего не хочется, как при беременности, тошнит от жизни.

Чужая собака

Вышла на улицу. Из облаков солнечный луч скользнул по её лицу, заставил отвернуться. Какая то не знакомая собака запрыгала перед ней, тёрлась о ноги, радостно взлаивала, крутилась на месте, словно встретила любимую хозяйку. Тёмные глаза собаки светились радостью, раскрытая пасть словно улыбалась, а лапы чуть было не касались лица Тани. Столь бурная радость победила страх женщины, она лишь легонько отстранила собаку, пошла домой, ворча себе под нос.

 - Сумасшедшая, право сумасшедшая! Хозяйку потеряла, вот и обозналась, бедная. Иди, иди, колбасу учуяла, вот и липнешь. Иди к себе домой.

Собака, словно поняла её, послушно побежала вперёд, безошибочно находя дорогу к её дому. Тане и самой уже не хотелось потерять из вида собаку. Никто, кроме Саши, так бурно не радовался при встрече с ней. Незнакомая собака добежала до её дома, спокойно села у дверей, словно жила здесь.

К вечеру настроение у Тани поднялось. Прибежал из школы Серёжка, и чего давно с ним не случалось, доверчиво прижался к матери. Таня легонько потрепала его по волосам, искательно заглянула в глаза. Светлая слеза повисла на реснице сына. Он искал у матери утешения. По дороге домой поймала его соседка Сонька. Трепала, тискала, визжала на всю улицу.

 - Сиротинушка ты наше, горе-горюшко!

Еле вырвался, испугался. Неужели он до конца не понимает всю степень своего несчастья? Не стало отца, но есть мать, друзья, солнце, вода, земля, карамельки и та же жвачка. Неужели его ожидает ещё нечто худшее, ему незнакомое?

 - Успокойся, - прижала к себе Таня сына, - завтра к нам гости придут. Надо бы нам в избушке прибраться. Я пол вымою, а ты половички вытряси. Снегу ещё много, по снегу хорошо их трясти. Завтра помянем папу и нам, и ему легче будет.

По снегу половички трясти милое дело. Не белом насте серая пыль сразу заметна, оседает, темнеет. Сразу виден результат своей работы. А потом по чистому насту ещё раз расстелить, снежком посыпать и вымести. С отцом так делали. Сейчас Серёжка расстелил половички, не много потряс их, хотел было домой их нести. Одному трясти их тяжело и скучно. А из ограды вдруг выскочила белая собака, потянула край половичка на чистое место, запрыгала на нём, вминая в снег. К мальчику подбежала, радостно виляет хвостом, тихонько повизгивает. Страх мальчика сменился изумлением.

 - Мам! - крикнул он, - к нам какая-то собака прибежала? Давай оставим!

Оставить собаку или нет, не решила ещё Таня. Такие сложные вопросы обычно решал Саша.

 - У нас Тобик есть, - протянула не решительно, выходя на улицу.

 - Ну и что, - поскучнел сын, - им вдвоём веселее будет.

Собака хозяйке тоже понравилась. Пёс сидел спокойно, серьёзно поглядывая то на одного, то на другого. Цвет белёсый, и так преданно смотрит, и Серёжка просит, и пришла на сороковой день.

 - Если в память мужа, - соглашается она, - назовём тогда его Санчо.

 - Санчо! Санчо! Позвал Серёжка.

Собака сорвалась с места, закрутилось вокруг них, выписывая круги. Ломался наст, брызги снега поднимались в воздух, половички перемешались со снегом. Пришлось Тане помогать сыну, вытряхивать их снова. А Санчо снова сел и спокойно наблюдал за ними.

 - Кошка из дома уйдёт это плохо, - рассуждала вслух хозяйка, - а если собака придёт, это к чему?

 - К хорошему, мам, к хорошему! - уверял её сын, - вот увидишь, что всё хорошо будет!

По дороге шла соседка Сонька, посмотрела на них удивлённо – придирчиво, заглушая зародившиеся было улыбки. Скатала половички Таня, торопливо занесла их домой. Серёжка с собакой дошёл до крыльца, посмотрел на собачью будку, на Тобика, выжидающе смотрящего на них.

 - Пока, Санчо, - сказал Серёжка, - потом мы с тобой поиграем и побегаем.

Поминки

Стол накрыла Таня не богатый, но обильный. Два раза в пятилитровую кастрюлю закидывала пельмени. Пару селёдок нарезала для любителей солёного, салат приготовила из риса, кукурузы, варёных яиц и крабовых палочек. Огурцы солёные занесла, грибочки солёные с картошкой и со сметаной приготовила. В синею, широкую вазу карамели и конфет насыпала, печенья и пряников добавила. Рюмок наставила самых разных. На работе, в детском саду родители дарили ей рюмки. Много их разбилось, остались остатки от разных наборов. Синие, красные, жёлтые рюмки красовались на столе. Серёжка белые салфетки нарезал, красиво. Веером поставил их в два высоких стакана. Первой пришла бабушка, мама Саши. Маленькая, сухонькая в чёрном платке, ни Тобик, ни Санчо не залаяли на неё.

 - Откуда она у вас? - спросила она про белую собаку, - ровно знает меня, спокойно пропустила.

 - Хорошая собака! - забеспокоился Серёжка.

 - Может быть, - засомневалась Таня, - не ведома откуда пришла, а словно к себе домой. Я и то удивляюсь: не стало мужа – пришла собака.

Свекровь выгрузила на стол ворох пирожков с мясом, с грибами.

 - Помянем Сашу, он пирожки любил.

 - Я пельмени приготовила, - виновато сообщила Таня, не любившая возиться с выпечкой.

 - И пельмени он тоже любил. Саша всё любил: поесть, поплясать, порыбачить. А сердце то слабое - старушка испытывала взаимную вину перед невесткой, которую её сын так рано оставил вдовой. - Грех ругать, а нельзя ему было заводить семью! - старушка тихо заплакала.

 - Ничего, мама, - стала успокаивать её Таня, - пятнадцать лет всего, а наши были. У других и этого нет. Вон, Сонька, соседка наша, всю жизнь живёт одна.

Следом пришли мужики, стало шумнее, теснее. Вспоминали о Саше только хорошее. Кого-то он в страшный мороз пьяного два квартала на себе тащил.

 - За мою девку на танцах заступился, - хвалил второй, - тоже кого-то от тюрьмы уберёг, а девке помог судьбу не поломать.

 - Хороший был мужик! - решили поминальщики, - надёжный.

Подошедшие бабы тоже принесли выпечку, зашмыгали носами. Сели за стол. Высокий мужик, который в мороз чуть ли замёрз, быстро раскрыл две бутылки, разлил водку по рюмкам. Молча, не чокаясь, выпили, смотрели, как синеет огонёк в рюмке Саши. Соседка Сонька водки не выпила, в синеватой рюмке прозрачная жидкость не заметна. Потянулись гости за закуской, за грибочками, пельменями, рыбкой. Одна она сидит сердитая, обиженная, что её не выпитой рюмки так и не заметили, не кинулись уговаривать. Закусили малость, и тот же высокий мужик стал разливать по второй, дошёл до Сонькиной рюмки, удивился.

 - Ты чего это не выпила? За упокой души хоть одну, да надо выпить!

 - Не пью я, - растерялась Сонька, любившая гордиться своей трезвостью.

Она ожидала, что её чуть-чуть поругают и много станут хвалить за её трезвость.

 - Я тоже не пью, - наседал мужик, - завязал, а сейчас надо выпить обязательно, хозяйку уважить, хозяина помянуть.

 - Да, ведь жалею я её, - захныкала соседка, - ой, как жалею её, горемычную! В такие молодые годы осталась с дитём на руках, - Сонька с грустной улыбкой посмотрела на хозяйку, высматривая, достаточно ли той тяжело, осознаёт ли она, как ей должно быть тяжело. Взглядом вампира показался Тане взгляд соседки. Подмечает та все признаки её тоски и грусти. Глаза со слезинкой, скорбно поджаты губы, тонкие пальцы нервно сжимают вилку. Положила вилку, закрыла лицо руками. Много пролито слёз в подушку, много их пролито в бане, чтоб ребёнок не видел, но всё ровно: стоит лишь кому-либо пожалеть её, как снова набегают слёзы.

 - Вот, вот, - продолжала довольная Сонька, - я и говорю, тяжело бабе будет. Такая молодая и с дитём на руках осталось. Я и жалею…

 - Давайте выпьем! - перебила её старая мать Саши, - пусть земля ему будет пухом, а живым жить.

Санчо

Живым жить, утешала себя Таня, вытирая подушками пальцев последние слезинки. Ей захотелось сделать свекрови приятное, сказать какой замечательный был у неё сын: заботливым отцом, любящим мужем.

 - В последние дни, - начала она тихо и спокойно. Шум за столом сразу затих, - говорит мне, - дров я много заготовил, вам на две зимы хватит. Я, говорит, очень жить хочу, хоть птичкой на дереве, кошкой в доме или собакой на улице, но только быть рядом с тобой!

 - Смотри ка, - удивились гости, - словно поэт выразился!

Соседка Сонька выпила свою рюмку и загрустила: ей ни кто подобных слов не говорил. А чем она хуже? В меру упитана, в меру красива, готовить умеет, дом содержит в порядке, а уж добрая - всех жалеет и любит.

Хоть птичкой, хоть кошкой, хоть собачкой, повторяет про себя Таня, и вдруг её, словно молния озаряет - а Санчо то? Белая собака? Уж не Саша ли к ней вернулся? Открытие обрадовало её, поманило новым поворотом в жизни, словно не совсем вдова сейчас, и не совсем одна. Охотно стала припоминать все не обычные особенности вчерашнего появления собаки. Белая собака и Саша был блондином. Глаза чёрные и у мужа глаза тоже были тёмные. И как ей обрадовалась! Запрыгала, заласкалась и сама, сама дорогу домой нашла. Спокойно пропустила свекровь и других, знакомых ей гостей. Как вчера помогала Серёжке! Таня удивлялась не обычной собаке, не обычному её появлению на сороковой день по мужу. Но всё это может быть простой случайностью, которая скрасила её жизнь. В благодарность Санчо она решила кормить его из той чашки, из которой любил есть её Саша - беленькой, глубокой с отбитой эмалью с одного края.

Гости подмели всё подчистую. Таня сложила стопочкой все тарелки, выставила на блюдцах принесённую выпечку. Снова разлили чай, мужики достали ещё бутылку.

 - Извини, хозяйка, - сказал высокий, - шуметь мы не будем, а Сашу ещё раз помянем.

 - Пейте, пейте, - разрешила она, думая о Санчо. Узнала её, обрадовалась и дорогу сама нашла, и Саша тоже обещал перед смертью обратно вернуться. Таня взяла белую чашку, положила горсть пирожков, вышла на улицу. Тобик схватил один пирожок и утащил его в будку. А Санчо аккуратно взял один, стал есть его тут же у ног хозяйки. Таня присела рядом. Санчо положил ей голову на колени, лизнул руку.

 - В человека не мог разве? - Заплакала Таня, - что я с тобой делать буду? Ты и говорить не умеешь!