La femme au miroir

Eric-Emmanuel SCHMITT

Женщина в зеркале

        Эрик-Эмманюэль Шмитт

- 1 -

- 1 -

[01-1]

– Je me sens différente, murmura-t-elle.

Personne ne prêtait attention à ses mots. Tandis que les matrones s’agitaient autour d’elle, celle-ci arrangeant un voile, celle-là une tresse, cette autre un ruban, alors que la mercière raccourcissait son jupon et que la veuve de l’arpenteur lui enfilait des chaussons brodés, la jeune fille immobile avait l’impression de devenir un objet, un objet passionnant certes, assez affriolant pour mobiliser la vigilance des voisines, un simple objet cependant.

— Я чувствую, что я другая, — прошептала она.

На ее слова никто не обратил внимания. Матроны сновали вокруг нее, поправляя то фату, то тесьму, то бант, галантерейщица укорачивала юбку, вдова землемера надевала на ее ноги расшитые туфельки; девушка держалась неподвижно и чувствовала, что становится вещью — увлекательной, способной привлечь внимание соседок, но все же вещью.

Anne contempla le rayon de soleil qui, jailli de la fenêtre trapue, traversait la pièce en oblique. Elle sourit. La mansarde, dont ce jet d’or trouait la pénombre, ressemblait à un sous-bois surpris par l’aube, où les paniers de linge remplaçaient les fougères, les femmes les biches. Malgré les bavardages incessants, Anne écoutait le silence voler dans la chambre, un silence étrange, paisible, touffu, lequel venait de loin et délivrait un message sous les jacasseries des commères.

Anne tourna la tête en espérant qu’une des bourgeoises l’avait entendue mais elle n’attrapa aucun regard ; condamnée à subir leurs obsessions décoratives, elle douta d’avoir bien prononcé cette phrase : « Je me sens différente. »

Луч солнца проник через мансардное окно и наискосок пересек комнату. Анна улыбнулась. Золотистый свет нарушал полумрак мансарды, она стала похожа на подлесок, который осветила заря, только вместо папоротников были корзины с бельем, а вместо ланей — девушки. Несмотря на непрестанную болтовню, Анна вслушивалась в проникшее в комнату молчание; странное, безмятежное, плотное, оно шло издалека и сквозь пересуды кумушек доносило некое послание.

В надежде на то, что кто-нибудь из них расслышал его, Анна посмотрела по сторонам, но не поймала ни одного взгляда. Вынужденная терпеть их старания украсить ее, она не была уверена, не произнесла ли эту фразу вслух: «Я чувствую, что я другая».

Que pouvait-elle ajouter ? Elle allait se marier tout à l’heure, pourtant, depuis son éveil, elle n’était sensible qu’au printemps qui déboutonnait les fleurs. La nature l’attirait davantage que son fiancé. Anne devinait que le bonheur se cachait dehors, derrière un arbre, tel un lapin ; elle voyait le bout de son nez, elle percevait sa présence, son invite, son impatience… En ses membres, elle éprouvait une démangeaison de courir, de rouler dans l’herbe, d’embrasser les troncs, d’inspirer à pleine poitrine l’air poudré de pollen. Pour elle, l’événement du moment, c’était le jour lui-même, frais, éblouissant, généreux, non ses épousailles. Ce qui lui arrivait – s’unir à Philippe – s’avérait dérisoire par rapport à cette splendeur, avril qui affermit champs et forêts, la force nouvelle qui épanouit coucous, primevères, chardons bleus. Elle désirait fuir ce réduit où se déroulait la préparation nuptiale, s’arracher aux mains qui la rendaient plus jolie et se jeter nue dans la rivière si proche.

Что она могла добавить? Через несколько часов она выйдет замуж, но с самого пробуждения она ощущала лишь приход весны, заставляющей раскрываться бутоны. Природа привлекала ее куда больше, чем жених. Анна догадывалась, что счастье там, — оно спряталось за деревом, словно заяц; она видела кончик его носа; ощущала его присутствие, его зов, его нетерпение… Она испытывала зуд в ногах — хотелось бежать, кататься по траве, обнимать стволы деревьев, полной грудью вдыхать воздух с витавшей в нем пыльцой. Главным сегодняшним событием был сам день — прохладный, ослепительный, щедрый, — а не предстоящая свадьба. Ее грядущий союз с Филиппом казался ей ничего не значащим по сравнению с этим сиянием, с апрелем, что заполонил поля и леса, с новой силой, порождавшей крики кукушек, первоцветы, чертополох. Ей хотелось бежать из тесной комнатки, где шли приготовления к свадьбе, вырваться из рук, что пытались украсить ее, и броситься нагой в такую близкую речку.

À l’opposé de la croisée, le faisceau de lumière avait accroché en ombre la dentelle du rideau sur la chaux inégale. Anne n’oserait jamais troubler ce fascinant rayon. Non, lui annoncerait-on que la maison brûlait, elle resterait figée sur ce tabouret.

Elle frémit.

– Que dis-tu ? demanda sa cousine Ida.

– Rien.

– Tu rêves de lui, c’est ça ?

Anne baissa le front.

La future mariée confirmant ses soupçons, Ida éclata d’un rire aigu, farci de pensées lubriques. Ces dernières semaines, elle luttait contre sa jalousie et n’y parvenait qu’en la convertissant en moquerie égrillarde.

– Anne se croit déjà dans les bras de son Philippe ! proclama-t-elle d’une voix oppressée à la cantonade. La nuit de noces va être chaude. Moi, je ne voudrais pas être leur matelas ce soir.

Миновав оконный переплет, луч света натолкнулся на тень кружевной занавески на неровной побелке стены. Анна ни за что не посмела бы потревожить этот чарующий луч. Нет, даже если бы ей сказали, что в доме пожар, она бы не шелохнулась, сидя на этом табурете.

Она вздрогнула.

— Ты что-то сказала? — спросила ее двоюродная сестра Ида.

— Ничего.

— Ты мечтаешь о нем, да?

Анна опустила взгляд.

Это подтвердило подозрения Иды, и она, одолеваемая похотливыми мыслями, разразилась пронзительным хохотом. Последние недели она пыталась совладать с завистью, и ей это удавалось, лишь превратив ее в игривую насмешку.

— Анне уже кажется, что она в объятиях Филиппа! — провозгласила она сдавленным голосом. — Первая ночь будет жаркой. Не хотелось бы вечером оказаться на месте матраса.

Les femmes grognèrent, les unes pour donner raison à Anne, les autres pour stigmatiser la trivialité d’Ida.

Soudain la porte s’ouvrit.

Majestueuses, théâtrales, la tante et la grand-mère d’Anne entrèrent.

– Tu vas enfin connaître, mon enfant, ce que ton mari verra, clamèrent-elles en chœur.

Comme si elles dégainaient un poignard des plis de leur robe noire, les veuves sortirent deux boîtes en ivoire ciselé qu’elles entrebâillèrent délicatement : chaque coffret recelait un miroir cerclé d’argent. Un bruissement de surprise accompagna cette révélation, les présentes estimant qu’elles assistaient à un spectacle hors du commun : les miroirs n’appartenant pas à leur vie quotidienne, si, par exception, elles en possédaient un, c’était un miroir d’étain, en métal poli, bombé, offrant des images embuées, bosselées, ternes ; ici, les miroirs de verre reproduisaient la réalité avec des traits nets, des couleurs vives.

On cria d’admiration.

Женщины заворчали, одни поддерживали Анну, другие порицали Иду за пошлость. Вдруг дверь распахнулась. Тетя и бабушка Анны величественно, как на сцене, вплыли в комнату.

— Наконец-то ты увидишь то, что увидит твой муж! — в один голос воскликнули они.

Из сборок своих черных платьев они выхватили, словно кинжалы, две коробочки резной кости и осторожно приоткрыли их: в каждой было зеркало, оправленное в серебро. Их действия сопровождал изумленный шепот: присутствующие сочли, что стали свидетелями необыкновенного зрелища. В повседневной жизни зеркала попадались крайне редко, а если вдруг у кого и нашлось бы зеркальце, то оловянное, из шлифованного выпуклого металла, где отражение казалось запотевшим, неровным, тусклым; эти же зеркала были сделаны из стекла и отражали реальность в четких очертаниях и ярких красках. Послышались восторженные восклицания.

Les deux magiciennes reçurent les compliments, les yeux clos, puis, sans tarder, accomplirent leur mission. Tante Godeliève se positionna en face d’Anne, grand-mère Franciska à l’arrière de sa nuque, chacune tenant son instrument à bout de bras à l’instar d’un bouclier. Solennelles, conscientes de leur importance, elles expliquèrent à la jeune fille le mode d’emploi :

– Dans le miroir de devant, tu apercevras celui de derrière. Ainsi tu pourras te découvrir de dos ou de profil. Aide-nous à nous placer correctement.

Ida s’approcha, envieuse.

– Où les avez-vous dénichés ?

– La comtesse nous les a prêtés.

Toutes applaudirent l’astuce de l’initiative : seule une dame noble jouissait de pareils trésors car les colporteurs ne proposaient pas ces articles aux gens du peuple, trop pauvres.

Волшебницы, потупившись, приняли заслуженные комплименты, а затем немедленно перешли к действию. Тетя Годельева встала перед Анной, а бабушка Франциска сзади, за ее спиной, каждая держала зеркало, как щит, на вытянутой руке. Сознавая всю важность момента, они торжественно объяснили девушке, что делать:

— В переднем зеркале отражается то, что сзади. Таким образом, ты сможешь увидеть, как ты выглядишь с затылка или в профиль. Помоги нам правильно встать.

Подошедшая Ида не скрывала зависти.

— Где вы взяли эти зеркала?

— Нам их одолжила графиня.

Все зааплодировали такой удаче: подобное сокровище могло принадлежать лишь знатной даме; торговцы даже не предлагали зеркала простолюдинам — куда такое бедноте!

Anne jeta un œil à l’intérieur du cadre rond, considéra ses traits intrigués, apprécia les savantes torsades qui pliaient ses cheveux blonds pour élaborer une coiffure raffinée, s’étonna d’avoir un cou long, des oreilles menues. Cependant, elle éprouvait une impression bizarre : si elle ne voyait rien de déplaisant dans le miroir, elle n’y voyait rien de familier non plus, elle contemplait une étrangère. Sa figure inversée, de face, de côté ou de dos, pouvait être la sienne autant que celle d’une autre ; elle ne lui ressemblait pas.

– Es-tu contente ?

– Oh oui ! Merci.

Анна глянула внутрь круглого ободка, рассмотрела свое удивленное лицо, оценила замысловатые завитки светлых волос, уложенных в изящную прическу, удивилась, какая у нее длинная шея и изящные ушки. Однако ее не покидало странное чувство: хотя ничего неприятного в зеркале не отражалось, увиденное было совершенно непривычным — она смотрела на незнакомку. Ее перевернутое изображение — в фас, сбоку или сзади — могло принадлежать и ей, и кому угодно другому; оно совсем не походило на нее.

— Ты довольна?

— О да! Спасибо.

C’était à la sollicitude de sa tante qu’Anne avait répondu ; peu vaniteuse, elle avait déjà oublié l’expérience du miroir.

– Mesures-tu ta chance ? glapit grand-mère Franciska.

– Que si, protesta Anne, je suis fortunée de vous avoir.

– Non, je parlais de Philippe. On ne trouve quasi plus d’hommes de nos jours.

Les voisines opinèrent du bonnet, graves. Rien de plus rare que les mâles à Bruges. La ville n’avait jamais subi une telle pénurie… Les hommes avaient disparu. Que restait-il ? Un gaillard pour deux femelles ? Peut-être même un pour trois. Pauvre Flandre, un phénomène mystérieux l’accablait : la disette de sexes virils. En quelques décennies, la population masculine avait diminué de façon préoccupante dans le nord de l’Europe. Beaucoup de femmes devaient se résoudre à vivre en célibataires ou ensemble en béguinage ; certaines renonçaient à la maternité ; les plus vigoureuses apprenaient des métiers d’Hercule, la ferronnerie ou la menuiserie, afin qu’on ne manquât de rien.

Не отличавшаяся тщеславием Анна, отвечая на вопрос тетки, думала, что та спрашивает о зеркале.

— Ты что, не отдаешь себе отчета в том, как тебе повезло?! — рявкнула бабушка Франциска.

— Конечно отдаю, — возразила Анна, — мне очень повезло, что оно мне досталось.

— Да нет, я имела в виду Филиппа. Другого такого не сыщешь.

Соседки степенно закивали. Мужики в Брюгге большая редкость. Никогда еще в городе не было такого дефицита… Мужчины исчезли. Сколько их осталось? Один на двух баб? Может, даже один на трех. Бедная Фландрия была поражена странным недугом: нехваткой сильного пола. За несколько десятилетий мужское население на севере Европы снизилось настолько, что это уже вызывало опасения. Многим женщинам пришлось смириться с одинокой жизнью или уйти в монастырь; некоторые отказались от материнства; самые смелые, чтобы справиться с нуждой, овладели мужскими ремеслами — кузнечным или столярным делом.