Сонные записи.

Сон или явь. Дневниковые записи.

Глава первая.

«Насыпь-ка пороху на полку – для затравки».

1 ноября 1975года. Этот день не знаменательная дата, просто мне захотелось сделать дневниковую запись, так как мне подарили деловую книгу на день рождения, и назвал я её для разных деловых записей. В ней, на каждой странице, по две даты начиная с января месяца, но я решил пренебречь данной периодичностью. Давно я хотел такую книжечку, а вот писать-то особо не о чем, но попишу что-нибудь…

Так начинаются записи, найденные мною, в брошенном жильцами двухэтажном, многоквартирном доме, на полу среди разного хлама, в комнатке похожей на чулан. Это четыре книжки формата записной с картонными корочками и тисненой надписью "Деловая книга". Перепишу добросовестно, что смогу разобрать, сохраняя стиль  этих записей. Добавлю свои впечатления, ну и на читательское обозрение.

В этот брошенный посёлок, я заехал случайно. Путь мой лежал в один из северных, уральских городов по вопросам снабжения, рабочий визит. Осенний день был солнечный, хотя тепла уже не было, уральские краски осени очень яркие и завораживающие. Этот фон подчеркивал заброшенные деревни и поселки, которые попадались вдоль трассы. Посёлок находился в полукилометре от дороги. Что побудило меня заехать, наверное, унылый вид кирпичных домов, брошенных жителями. Посёлок, когда-то цветущий, шумный теперь упокоенный, мрачный. Как человек, жив - прекрасен, а умер – неестественность. Грустно смотреть, проезжая по улицам, на безлюдный посёлок. Остановился у кирпичной коробки двухэтажного здания с надписью на стене, выложенной кирпичом, «Слава Труду». И мысль возникшая закричала: «Зачем создавать, что бы потом уничтожить». Зашел внутрь – гулко, неуютно, жутко. На полу что-то разбросано, дверей и окон нет, стены обглоданы. Попытался представить себе, в этой разрухе, прошлую жизнь хозяев. Вот, например, двухкомнатная квартира. Входной двери нет, косяк с несколькими отбойными планками, для замков, в трещинах, сбитый гвоздями – два держат, два загнутых. Сразу представилось, как пьяный хозяин, матерясь, забивает их, а сзади стоит жена, злая от его пьянства, и воспитывает его. А ему лишь бы отвязаться и к гаражам с друзьями выпить. В большой комнате, с выходом на балкон, взгляд мой ни на чём не остановился, разве, что к подоконнику прибита, таким же образом, доска, делающая его шире. Сделано это, видимо после долгих просьб хозяйки, для цветочных горшков. Комната поменьше, принадлежала радиолюбителю – на стене, свитый спиралью, эмаль провод, на полу раскиданы радиодетали. В углу, на столе, забрызганном канифолью, оловом, в прожогах, каркас старого радиоприёмника и книжки для восьмого класса, тетрадки. Оконная рама просверлена сквозными дырами под антенный кабель, а на крыше должно быть множество различных антенн. Здесь жил, творил радиолюбитель, бродил по радиоэфиру, как у себя дома – в то время их называли радиохулиган или «шарманщик». Бывало, поймаешь такую волну, а там, или запретная музыка, или обыкновенный трёп шарманщика: «Раз, два, три… Кабан, я принимаю тебя на пол шкалы… Сегодня ходил в школу…». Я побродил ещё по комнатам квартир и в одной из них нашёл книжечки, в тайне даже обрадовался – вот и фантазировать не надо, загляну в это окошечко чужой жизни. Время поторапливало меня в дорогу.

Лежали эти книжки  у меня давно, всё собирался почитать. Конечно, чужие письма читать нельзя, но это не письма, не секреты. Хозяин их бросил. А раз кем-то написано, значит должно быть прочитано. Я не писатель, поэтому заранее извиняюсь за свои письмена. Как-то, наткнувшись в коробке, при переезде на эту простенькую книжечку решил почитать от скуки. В начале шли даты, аккуратно, день за днём, с почти одинаковыми записями, типа: «Сегодня ничего не произошло выдающегося. Ходили, играли во дворе в хоккей. Рыли ходы в снегу. Бегали на лыжах по лесу». В этих датах и ничем не выделенных днях было что-то заманивающее, как в небольшом рассказе, а что же дальше. Обычно, это я о себе, когда берешь книгу, бегло проглядываешь несколько страниц, кратко под себя оцениваешь и берёшь читать, надеясь, что не зря потеряешь время. Особенно, когда автор не известен. Ожидание не обмануло. Отрывочные записи перешли в небольшие повествования. Видимо автор сих записей копил впечатления и воплотил их в нескольких листочках. Привожу их ниже, вставив пропущенные буквы, где и слова, подходящие по смыслу и другие неточности, на мой взгляд, от волнения автора.

…Сегодня, воскресенье, мы (три друга), как обычно, собрались в лес покататься на лыжах. К нам напросились две девчонки одноклассницы. Редко мы берём с собой девчонок, от них одни недоразумения. Хотя иной раз хочется показать себя с какой-нибудь неожиданной стороны, перед парой изумлённых девчоночьих глаз. Погода выдалась отличная – мороз 20градусов, солнце, ветра нет…

Немного пояснений с моей стороны, происходит это всё у нас, на Урале. Старые горы, поросшие смешанным лесом, есть непролазные чащобы и земляничные поляны, скалистые предгорья и небольшие быстрые речушки. Природа у нас действительно потрясающая, есть, на что посмотреть и удивиться. Но об этом, как-нибудь в следующий раз.

С вечера я просмолил лыжи, чтобы скользили хорошо, так как собрались мы покататься с горок с ветерком. Около 10.00 утра вышли на лыжню. Лыжных следов в нашем лесу много, но основных направлений три. Выбираем среди этой паутины следов своё и поехали. Напрямую километров пять, до нашего места: подъёмы, спуски, поляны, буреломы. Бежать легко на лыжах, но девчонки задерживают, отстают – дожидаемся их, и дальше катимся по лыжне. Благополучно добрались до нашего места – несколько поваленных деревьев в лощине у замершего ручья. Кругом горы, горки, провалы, есть, где погонять. Можно было и не заходить так далеко в лес, у поселка то же есть где покататься, но не интересно – народу разного много. А здесь свобода. Забираешься повыше и скатываешься, петляя между елок, а следом кто-нибудь догоняет. Бывает, в сугробе на пенек налетишь, хорошо если обходится без поломки лыжи, а то до дому добираться долго. А так если не удается свернуть, от предполагаемого пенька, падаешь в сторону, подымая тучу снежной пыли. Впечатление не передаваемое. Описать это веселье не берусь, слов нет, одни восклицания, да и не писатель я. Вот бы всё это заснять на кинокамеру, таковой нет, есть простенький «фотик». 36 кадров приличных будут, вечером соберёмся и напечатаем. Накатавшись, собрались в нашем «логове», разожгли костёр. Вот я и подобрался к необычайному случаю, произошедшим со мною в этот день. Сидя у костра и разговаривая с приятелями, я почувствовал, что теряю смысл разговора, и зрение моё теряет резкость, как, когда печатаешь фотографии, расфокусировано изображение и фигуры становятся тёмными пятнами. Паниковать я не стал. Я даже не понял, что это со мной, не успел испугаться. Быстрая смена кадра. Зрение приобрело резкость, и я увидел, что сижу так же у костра, четыре товарища рядом, и мы едим мясо. Я знаю, что уже наелся и надо идти работать. Я подручный в артели золотоискателей. В голове сложилась ясная картина, что мы дорабатываем последнюю шахту, ручей перемерзнет, дядька Степан (родной дядька) поделит намытое золото, и разойдёмся по домам до следующей путины. Как-то враз заныли натруженные плечи, запекло руки и ноги от работы в холодной воде. Бородатый дядька встал, перекрестился, пробормотал что-то знакомое и уже нам сказал:

-Пошли, работа стынет. Ты, Мишка, накидай каталки и за казёнкой сбегай. Пускай Бабай на меня четвертину запишет, -  и пошёл к ручью.

Я ни сколько, не сомневаясь, схватил лежащую рядом лопату и побежал к большой норе около ручья. Там стояли два деревянных короба на колёсиках, рядом куча земли, и я стал наполнять их. В голове завозились мысли: «Дядька поменяет мой пай золота на деньги. А намыли мы удачно. У меня есть ещё припрятанные самородки. Можно будет купить…». Мысли мои прервал Семён, парень старше меня, весной собирающийся на службу:

-Табачку мне принеси, да не вздумай курить, уши надеру,- и полез в нору.

«Если, учует, затрещина может быть добрая»,- прикинул я его кулак-гирю.

Только мне идти в поселение, как подскакали двое верховых. Я сидел в кустах подвязывал башмаки, просившие каши и увидел, как дядька метнулся к кустам. Я затаился. Слышал я рассказы о лихих людях обирающих старателей. У меня всегда с собой двадцати пяти сантиметровый, кованый гвоздь примерять ещё не приходилось, а уверенности придает. Даже не знаю, смог ли бы я напасть с таким оружием. Оставаясь один, я этим, воображаемым, клинком разил врагов направо - налево, втыкал в деревья, в землю, срубал кусты.