Зорко одно лишь сердце.

Самого главного глазами не увидишь.

(Антуан де Сент-Экзюпери)

1.     Возвращение

Железные ворота раздвигались медленно и со скрипом. Два надсмотрщика стояли рядом и безразлично взирали на этот долгий процесс. Татьяна сохраняла спокойствие. Она выходила на свободу, и лишние пару минут за железной оградой уже не изменят ее жизнь к худшему, так как оно, худшее, теперь позади. Весь этот кошмар наконец-то закончился, а впереди прежняя жизнь, со всеми ее радостями и надеждами на будущее.

С легким вздохом она шагнула наконец на волю и сразу же ощутила это прекрасное чувство свободы! Позади осталась тюрьма и три года заключения, которые она могла бы и избежать, наверное, не будь она такой правдивой и честной, а те люди, которые подставили ее - да Бог с ними. Сама виновата, радовалась, наивная, что поступила на работу в солидную организацию, старший финансист нашумевшего в их городе банка «Кооперативный», который умудрился слить в себя несколько мелких и несолидных банков, а затем, ограбив всех клиентов под чистую, захлопнулся в один день и испарился, будто и не было его вовсе.

Осталась досягаемой лишь одна Татьяна, которая конечно же чувствовала недоброе, но противостоять крупной махинации не смогла, хоть и пыталась. И ее же и призвали к ответу. Остальных руководителей банка и его работников как ветром сдуло.

Затем был суд, признание вины и тюрьма. Три года лишения свободы, которые она стоически выдержала. И вот теперь свободна. Татьяна вздохнула полной грудью и с жалкой улыбкой на лице направилась к автомобилю, из которого вышел и поспешил ей навстречу Эдик, ее родной брат. Он был в дорогом спортивном костюме, импортных кроссовках, от него исходило домашнее тепло и легкий аромат приятной туалетной воды.

- Ну вот и все! Привет, моя хорошая. Поздравляю, - проговорил Эдик и вручил сестре очень скромный и невзрачный букет цветов.

Он всегда и во всем знал меру, понятно, что роскошный букет роз был бы в данном случае неуместен. Татьяна взяла цветы, прижала их к лицу, и по ее щекам покатились слезы.

- Ну-ну, давай без этого, - поморщившись проговорил брат. – Радоваться нужно, что все позади. Сейчас поедем домой, нас уже заждались. Мама приготовила обед, а Лика испекла торт, она у меня мастерица, кулинар.

Лика была новой женой Эдика, и Татьяна ее ни разу не видела. Поженились они всего год назад, а до этого ее брат расстался со своей первой женой Мариной, которую Татьяна не то, чтобы не любила, но считала немного ленивой и безразличной ко всему, что ее окружает. Детей она не хотела, домашнюю работу не любила и хозяйкой была никудышней. И вот теперь Лика. В душе Татьяны шевельнулось чувство интереса и легкой зависти. Брат опять на высоте. У него новая семья, жена, красивая, наверное, и радостная обеспеченная жизнь.

А у нее что? Любимый мужчина оставил ее на произвол судьбы прямо в зале суда после вынесения приговора, особой красотой и тем более лоском, присущим Эдику, она теперь не блистала, мать ее недолюбливала всю жизнь, а сейчас и вовсе потеряла к ней всякий интерес как к личности. Она ведь опозорила семью, попала за решетку.

От этих невеселых мыслей Татьяна тяжело вздохнула и уселась на переднее сидение роскошного авто, которого раньше у брата не было.

- Откуда такая славненькая тачка? – спросила она.

- Ну вот, нахваталась словечек. Не тачка, а автомобиль Ауди, цвет жена выбирала, я бы предпочел что-то потемнее, а ей приглянулся этот, бледно-голубой металлик. Нравится?

- Да, очень красивая машина. У твоей жены хороший вкус.

К дому подъехали примерно через час и всю дорогу говорили о разных пустяках: погода, природа, дача. Эдик рассказал правда немного о себе, он все так же держит магазин, который раньше был просто комиссионкой дорогих подержанных вещей, а сейчас стал антикварным, хорошо известным и котирующимся как в их городе, так и в близлежащих городах, включая Москву.

Лика – его основная помощница и советчик в бизнесе. Это с ее легкой руки он «перепрофилировал» свой бизнес, как он сам выразился. Она в антиквариате спец, у нее образование художник-реставратор. И она долго практиковалась именно на реставрации различной художественной старины, включая иконы, картины, старинную церковную утварь и ювелирные изделия.

- Ты права, вкус у нее отменный, и толк во всем этом она знает. Часто ездит за границу, выискивает там уникальные старинные вещички и привозит на продажу в наш магазин.

- А где она их выискивает? Они же наверное и за границей немало стоят. Где же выгода?

- Да в том-то и дело! Она знаток всех блошиных рынков в Англии и во Франции. А там такое можно купить за бесценок, что уму не постижимо. Люди просто не понимают, продают то, что нашли у себя в подвалах и на чердаках доставшихся им по наследству старинных домов, а ценности этих вещей не представляют. Она мне брошь один раз привезла, фарфоровую, викторианского периода. Купила в Англии за пять фунтов, а продал я ее за пять тысяч рублей, то есть где-то около ста фунтов. Вот и прикинь!

Татьяна слушала брата с интересом. Действительно, это же здорово так хорошо разбираться в произведениях искусства, знать им цену и иметь от этих уникальных знаний такой хороший доход!

Эдик, как будто прочитав ее мысли, спросил:

- Ну а ты чем собираешься заниматься? Ну, когда в себя придешь, конечно. Отдохнешь, расслабишься, а потом что? Есть мысли на этот счет?

- Да ну, какие мысли? Я и не думала об этом. Сначала надо с жильем определиться. С мамой я жить не хочу, я буду ей мешать, как всегда.

- Ну поживи у нас первое время. Лика не будет против. Я тот свой дом продал, как ты знаешь. Деньги разделили с Маринкой, затем немного поднапрягся и перед самой свадьбой купил себе новый дом в коттеджном поселке. От города недалеко, но зато на свежем воздухе.

- Спасибо, Эдик. Я подумаю, - сказала Татьяна, и вновь легкое чувство зависти шевельнулось где-то в глубине души.

До того, как она попала в тюрьму, у нее тоже была своя квартира, вполне даже неплохая, трехкомнатная, с двумя спальнями и просторной гостиной. Но теперь она ее потеряла, так как приговор был вынесен с конфискацией имущества, то есть полная потеря всего: своего дома, хорошей работы, и самое главное – потеря себя. С этими невеселыми мыслями они наконец подъехали к дому, и Эдик очень осторожно припарковал свою красавицу между двумя другими, менее престижными и громоздкими машинами.

- Не поцарапают? – участливо спросила Татьяна, но Эдик лишь пожал плечами и щелкнул автоматическим замком на ключе.

Ауди нежно пискнула в ответ, а брат с сестрой направились к подъезду, который был хорошо знаком Татьяне с детства. Здесь они жили с родителями еще детьми. Здесь они выросли, а потом разъехались по своим домам, оставив маму с папой одних в их дорогих сердцу стенах. Папа, Георгий Николаевич, умер несколько лет спустя, и мама осталась одна.

Дети навещали ее довольно часто, но Татьяна не очень любила приходить в дом своей матери, та постоянно отчитывала ее, говорила, что она неудачница, замуж ее не берут, а работа положения не спасает. А когда случилась беда, и Татьяна попала под суд, мать заявила:

- Я знала, что этим кончится. Ты безалаберная, и чутья житейского у тебя нет. Поэтому с тобой обошлись, как с последним ничтожеством. Сами обогатились, а тебя под откос пустили. Вот и отдувайся теперь.

На суде мама не была, но на свидания в тюрьму приходила регулярно, раз в три месяца. Между ее визитами иногда появлялся Эдик, со страдальческим лицом и оживленными разговорами. Татьяна этих визитов не любила и никогда их не ждала.

И вот теперь, через несколько минут, ей предстояла встреча с мамой, да еще и с Ликой, совершенно новым для нее человеком. Рада ли она этим предстоящим встречам? Вряд ли. Выглядит она ужасно, настроение так себе, осознание свободы после несправедливого наказания воспринимается тяжело, да еще и полная неизвестность впереди: с чего начинать свою новую жизнь, она понятия не имела.

Трель звонка, раздавшаяся за дверью родительского дома немного взбодрила ее. Послышались шаги, затем звук открывающегося дверного замка, и наконец дверь открылась, тихо, почти бесшумно. На пороге стояла ее мама, Елизавета Тимофеевна, с копной седых волос, уложенных в замысловатую прическу, в синем трикотажном платье и уютных домашних туфельках.

- Ну здравствуй, Таня, - произнесла мать, а затем, немного подумав, добавила: - с возвращением.

Татьяна, подталкиваемая братом, переступила через порог, и остановилась в нерешительности. Она не чувствовала в себе потребности обнять мать, тем белее, поцеловать ее, но это произошло само собой.  Они все же обнялись, мать и дочь, после чего Елизавета Тимофеевна сразу же сказала:

- Тебе, наверное, в душ надо. Иди, я тебе сейчас полотенце принесу. Только не долго, у нас пирог уже готов.

«От меня пахнет тюрьмой, наверное», - мелькнуло у Татьяны в голове, и ей стало неприятно. В душе, под горячими струями, молодая женщина неожиданно разрыдалась, и дала волю слезам. Ей было страшно, обидно, горько, ее терзало чувство оскорбительной несправедливости, которую нанесла ей судьба.

Она увидела в огромном зеркале синяки на своем исхудавшем теле, это были следы от ушибов на работе в грязном и затхлом цеху, в так же от легких тычков ее сокамерниц. Всякое бывало. И хоть все это теперь и позади, но душа-то изранена. И эту рану вот так сразу не вылечить и не смыть горячей водой и чудесным, розовым с перламутром, гелем для душа.

Волосы были короткие и жесткие, поэтому после мытья торчали ежиком. Белье и домашнее платье мама приготовила заранее и сложила все это аккуратной стопочкой на стиральной машине. Татьяна облачилась в комфортную, хорошо пахнущую одежду и вышла в гостиную.

Здесь витал аромат вкусной еды, все оживленно суетились у стола, и тут она увидела ее, Лику, новую жену своего брата. Тоненькая, изящная, как тростинка, с элегантной стрижкой на темных блестящих волосах и с огромными синими глазами, которые сияли на ее лице, как два драгоценных сапфира. Девушка остановилась в нерешительности и взглянула на Татьяну, но инициативы не проявила. Тут же оживился Эдик и громко заявил:

- Лика, а вот и моя дорогая сестра! Таня, познакомься. Это Лика.

- Очень приятно, - глухо сказала Татьяна, - наслышана уже.

При этом она подошла к девушке и неловко протянула ей руку.

- Здравствуйте, Таня. Я очень рада вас видеть, – Лика поспешно пожала протянутую ей руку, а затем обернулась к Елизавете Тимофеевне и спросила: - мама, можно садиться за стол?

Встреча с родными состоялась и начался семейный обед. Все болтали без умолку, особенно Эдик. Мама во всем поддерживала его, Лика соглашалась со всем, о чем он говорил, и лишь Татьяна все больше отмалчивалась, она чувствовала себя совершенно чужой и потерянной в этом домашнем обществе.

- Таня, ку-ку! – вдруг сказал слегка опьяневший Эдик и протянул к ней бокал с вином. – Не грусти, сестренка. Мы тебя быстро на ноги поставим, - продолжал балагурить он.

Татьяна улыбнулась и протянула свой бокал, хотя пить вино ей совсем не хотелось, да и водка в хрустальном графинчике совсем не радовала глаз. Она вспомнила хмельные лица женщин у себя в камере, их дотошные приставания на предмет выпить, а точнее, «почифирить» с ними на брудершафт, иначе она их не уважает, а за неуважение штраф в виде всяких доносов и тычков, и ей стало не по себе.

Тем не менее, она пригубила вино, которое было очень терпким, горьковатым на вкус и тягучим, как кровь.

- Это марочное сухое из Франции. Лика привезла. Нравится? Из каких-то особых виноградников.

- «Шато де Параншер», - авторитетно сказала Лика и добавила многозначительно: - из хорошо известной во Франции винодельни.

- Тысяч пять, наверное, не меньше за бутылку, - наобум сказала Татьяна и попала в точку.

У Лики округлились глаза, а Эдик сразу оживился и подхватил:

- Моя сестра знает толк во всем, и в хороших винах тоже. Ты права, Танюша, четыре с лишним тысячи рублей за бутылку, но у нас здесь такого днем с огнем не сыскать, разве что в эксклюзивных столичных магазинах. Сама понимаешь, это не ширпотреб.

Татьяна не стала продолжать неинтересный ей разговор, но тут в беседу вступила мама.

- И что ты теперь собираешься делать, Татьяна? Какие планы? Надо как-то устраиваться и руки не опускать. А в первую очередь привести себя в порядок.

- Я в порядке, мама. Не волнуйся за меня. Надо все обдумать. Какие у меня могут быть планы в данную минуту? Буду искать жилье, работу.

Повисло молчание. Все уткнулись в свои тарелки и продолжили трапезу, в конце которой вдруг снова оживился Эдик.

- Я думаю, настала пора убрать все со стола и приготовить наш фирменный чай с бергамотом, а к нему подать и торт. Как вы на это смотрите? Лика, помоги маме, а мне надо с Таней поговорить.

Брат с сестрой вышли на балкон, и он протянул ей золотистую пачку каких-то душистых сигарет, но Татьяна отказалась.

- Я же не курю, ты ведь знаешь.

- А я думал, что ты там этому научилась, там же без курева никуда, во всех фильмах…

- Хватит ерунду говорить, - прервала его Татьяна, - давай лучше по существу. Ты поговорить со мной хотел. Что-то дельное?

Эдик осекся на полуслове, закурил свою пахучую сигарету и наконец сказал:

- Давай так. Поживешь пока у нас, с Ликой вдвоем по дому похозяйничаете. Немного отдохнешь, все взвесишь, а потом начнешь обустраиваться, работу искать, жилье. Я тебе помогу.

- Спасибо, Эдик. Я думаю, мама в обиде не останется. Нам тяжело будет с ней вдвоем, и она это прекрасно понимает.

Чаепитие прошло довольно оживленно. Все хвалили великолепный торт Лики, вкусный, воздушный, легкий и хрустящий.

- Это меня один французский кондитер научил, дал мне рецепт и раскрыл все секреты его приготовления. Таня, хотите я вас научу? – проговорила Лика.

Татьяна слегка опешила от этого вопроса, ей показалось, что Лика прямо сейчас хочет начать учить ее, и ответила:

- Меня? Печь торт? Ну не знаю, может быть.

- Она у нас к кухне не приучена и не приспособлена, - вдруг вставила мама. – Я всегда старалась научить ее хорошо готовить, печь пироги, но она не проявляла к этому ни малейшего интереса.

- Две хозяйки на кухне – это не самый удачный вариант, - авторитетно заявил Эдик. – Лучше одна, но хорошая, а ты, мамочка, у нас самая лучшая. Но вот торты я предпочитаю Ликины, не обижайся только.

Елизавета Тимофеевна слегка пожала плечами и одобрительно глянула на невестку. Та улыбнулась ей в ответ и тихонечко проговорила:

- Не обращайте на него внимания. Льстец, каких мало, сладкоежка к тому же.

И все, казалось, было хорошо и по-домашнему. Приятная атмосфера, вкусная еда, крахмальная скатерть, свечи в канделябрах, красивые шторы на окнах, мама, брат, все такие улыбчивые, красивые, но на душе все равно скверно. Татьяна тихонечко поднялась и вышла из-за стола. Она подошла к огромному трюмо в прихожей и взглянула на свое отражение в зеркале.

Тут же в ее воображении возникла Лика, ухоженная, душистая, чистенькая, в элегантном, обтягивающем ее красивую фигурку платье небесно-голубого цвета, счастливая и улыбающаяся, с ямочками на щеках. А она, Татьяна, выглядела на этом фоне весьма плачевно. Кожа на лице имела сероватый оттенок, под глазами синие круги, едва заметные, но все же некрасивые. Губы сухие совсем. Волосы лежат как попало, руки грубые, ногти поломаны. А у Лики первоклассный маникюр с густым темно-бордовым перламутром.

- Господи, как же из всего этого выбираться? – тихо проговорила Татьяна, и в глазах снова блеснули слезы.

- Таня, ты куда запропастилась? – услышала она голос брата. – Иди сюда. Мы с мамой обговариваем твой переезд к нам.

Эдик отодвинул массивную бархатную штору, отделяющую прихожую от гостиной, и предстал перед Татьяной, рослый, фактурный, во всей своей красе. Она взглянула на брата, улыбнулась ему через силу и снова вернулась к столу.

- Итак, мы с Ликой посовещались и решили, что ты лучше поживешь у нас первое время, да, мама? Ты ведь не против?

- Ну пусть Татьяна сама решает. У меня есть свободная спальня, но ты же сказал, что Лике нужна помощница по дому. А я и сама неплохо справляюсь.

- Ну вот и решили. Сегодня она переночует здесь. Завтра с утра за ней заедет Лика, и они отправятся по своим женским делам: маникюры, педикюры, бутики. А после обеда вернутся к нам. Идет?

На том и порешили. Татьяна в разговор не вступала, как будто речь идет не о ней. Она лишь согласно покивала и тихо произнесла какие-то слова благодарности. Вскоре Эдик с Ликой ушли, девушка ловко подхватила связку ключей и сказала:

- Я за рулем, у меня на совести всего полбокала вина за весь день, а ты сегодня расслабился, много выпил, так что не спорь!

- О чем речь, Анжела, конечно ты веди машину, Эдик не в том состоянии, чтобы садиться за руль, - проговорила на прощание Елизавета Тимофеевна и чмокнула невестку в щеку, а сына одобрительно похлопала по плечу.

- Значит, ее зовут Анжелика? – спросила Татьяна, когда за молодой веселой парой захлопнулась дверь.

Но мать ее вопрос проигнорировала и отправилась на кухню, чтобы заняться посудой.

- Помощь нужна? – спросила Татьяна, стоя в дверях.

Мать снова промолчала, но минут через пять вдруг неожиданно заговорила:

- Я не собираюсь, Таня, притворяться ни радостной, ни скорбящей. Ты понесла наказание, мне очень жаль, но всему приходит конец. Теперь ты должна четко расставить все приоритеты и начать жить заново. Ты прекрасно понимаешь, что у тебя нет ничего, совсем. Ты в нулевой точке. Пусть Эдик тебе поможет на первых порах, у него больше возможностей, чем у меня. Но рассчитывай все же на себя. У него семья.

- Я заметила, - проговорила в ответ Татьяна. – Спасибо за советы, мама. Где мне лечь?

Елизавета Тимофеевна отвела дочь в маленькую спальню, в которой она спала в детстве и со словами «спокойной ночи» вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Поцелуя в щеку непутевая дочь, наверное, не заслужила, ну и ладно. Теперь в семье есть удачливая и красивая Лика, жена любимого сына, на нее материнские нежности распространялись. А она, Татьяна, как ложка дегтя в бочке меда или старый чемодан без ручки, бесполезный, но и не выбросишь же! Пусть пылится где-нибудь на антресолях, там ему, бедолаге, и место.

С этими грустными мыслями несчастная женщина укуталась теплым пуховым одеялом, удобно устроилась, как в гнездышке, и тут же заснула.