Он поцеловал её. Они стояли по пояс в свете Луны и знали, что это красиво.- Ядида, - прошептал он. - Тебя ко мне подослали?- Ты начитался детективов, Гаврош. И ты никому не веришь.- Но я знаю людей. Я слышу в твоём голосе, что ты - это не ты.- Да, у меня длинные волосы и я принимаю ими радиостанции вселенной. У тебя - короткие, и потому ты так самоуверен.- Тогда ответь мне, как твоё космическое тело подстраивается под разных мужчин. Этот вопрос занимал меня с детства.- Бедный мальчик, тебе некому было объяснить, - она поцеловала его в лоб, побрызгала водой ему в лицо. - Взрослые скрывают свой мир от детей, как Бог скрывает свой от людей. Но, что в нём, в этом взрослом мире? Разочарования? Усталость?- Да, усталость! - быстро ответил он.- Это от пищи, - улыбнулась она, - нужно кушать овощи - чистые, с капельками родниковой воды. Ты дрожишь, давай поплывём.- Ты не ответила.- Ты просто не понял. Когда оскорбляют - не важно какими словами - площадными или салонными. Дело не в словах, а в говорящем.- Ты мазохистка?- А когда ласкают - не важно - бурно или шутя. Главное - в чувстве. Но это ко мне не относится. Ты же у меня первый.- Что?! - расхохотался он. - Ты действительно шалунья!..
Но она его не слушала. Она поплыла, и он погнался за ней и уже догонял, когда она вдруг нырнула. Он нырнул тоже, успел коснуться её ноги, но она выскользнула и ушла куда-то в пугающую бездну.Он вылетел на поверхность и кружил, кружил, пока не стал задыхаться. Он лёг на спину и попытался обдумать спокойно, но всё время почти физически натыкался на фразу: "Там к писателям всё ещё относятся как к богам". Так продолжалось, пока он действительно не коснулся чего-то скользкого. Это была медуза, она задела мочку уха, он вздрогнул, потому что ясно услышал: "если ты не считаешь себя ни пророком, ни богом, если не находишь в себе хотя бы несколько капель божественного, то ты мёртв и твой папа - Сатана".От неожиданности и напряжения у него свело ногу, и тогда он по-настоящему испугался. Он увидел тёмное пространство до самого дна, и мёртвый холод властными руками потянул его к себе. Гавриил крикнул. Или это ему показалось… Его ни на секунду не оставляла мысль, что Ядида  не могла утонуть, потому что смерти нет, и он, как и все, играет роль начертанного кем-то образа, и если он пойдёт ко дну, то всё равно не утонет… Но дальше он натыкался на равнодушное молчание, и мысль кружила в нём, пока он барахтался среди нашествия хладнокровных гадких медуз. Он тонул в третий раз - и эта насмешливая мысль о театральном эффекте стала для него наркотической. Одновременно ему казалось, что ещё одно усилие сознания, ещё одна секунда страха - и станет ясно, кто над ним смеётся или плачет. Но ясность не приходила, и, может быть, на этот раз он наконец утонул бы, если бы не короткое слово "погост". Слово пришло как освобождение, как снисходительная милость, и Лагода стал прежним Лагодой. Судорога отпустила, и он быстро поплыл к берегу.
- Я хочу её! Я хочу её! - услышал он чьё-то задыхающееся требование. Он ещё постоял в воде, послушал, как кого-то уговаривают не делать глупостей, он ещё позволил себе несколько минут не думать о деле, которое, наконец, получило логическое завершение. Лагода прощался с Песчаным берегом, зная, что никогда сюда не вернётся. Он не любил мест, напоминающих о детстве и о постаревших женщинах. И он не удивился, увидев у костра Ядиду, он подошёл и молча смотрел.- Тут был адмирал, - спокойно сказала она, - он хотел тебя увидеть, - и насмешливо улыбнулась.- Я тебя найду. Завтра. Ты где живёшь?- Поешь, адмирал принёс тебе папоротник. - Она налила в стакан сока. Он сел рядом, взял стакан и сказал:- Совсем светло. Я тебя найду.- Конечно, детектив.- Нет, я художник, - удивлялся он сам себе.- Ищи. Ты Гаврош, а я грош. Не пей сок, я тебе яду подсыпала...