I

Воронье карканье гремело оглушительной какофонией погребальных колоколов над остывающим полем боя. На их зов слетались стервятники с ближайших земель, чтобы попировать истерзанными телами, обгладывая кости бесславно погибших. На многих лицах, что виднелись из-под забрал перекошенных, смятых и нередко обугленных шлемов, застыло выражение невыносимого ужаса, спасением от которого в наилучшем исходе выглядела лишь сама принятая смерть.

Кронхольд был разбит, а барон Казир побеждён. Битва была окончена, и победа в ней была за уставшим, едва уже способным дышать, молодым некромантом. Магический ветер вокруг утихал, перестав тревожить каскад его светлых прядей. Всё кругом замирало в преддверии грядущего рассвета.

Было уже довольно светло. Хотя лезвия первых лучей ещё не пронзили горизонт, врываясь в мир тем самым мерилом, отсекающим каждый народившийся новый день от утратившей свои господствующие силы эбонитовой ночи. Усталость делала тело неповоротливым, с каждым вдохом мужчина чувствовал, как воздух вокруг сменяется с ночного на дневной. Слишком много энергии забрала эта схватка, впрочем, ничего другого он и не ожидал.

Туман медленно рассеивался, оставшись седыми стадами ближе к лесным опушкам поодаль. Сиренево-чёрное пламя и малиновые спирали колдовских витков вокруг бродячих скелетов исчезали, и кости их, не скреплённые никакой плотью, падали вниз, погребённые остатками доспехов, лязгом проржавевших клинков и одеялом изодранных, практически истлевших тканей.

Призраки почти развеялись, покидая этот мир. Зомби бесцельно ковыляли, падая без сил и на колени, и плашмя, теряя все свои силы, тем самым присоединяясь к покойникам вражеской армии. Всякая нечисть расползалась по тёмным уголкам, надеясь пережить губительное солнце в своих глубинных норах, преисполненных первородной непроглядной черноты. Запахи крови и свежей мертвечины манили с ближайших глухих лесов и погостов стригоев и упырей, но те предпочли спрятаться от наступающего дня в убежищах и склепах. Не захотели высовываться на побоище накануне царства рассветных лучей. А место битвы уже готовилось стать для них роскошным нежданным пиршеством на ближайшие ночи.

Солнце величаво поднималось над горизонтом. Сперва, казавшееся красным в рассветных кровавых разводах на небосводе, становясь огненно-рыжим, оно сверкало всей своей мощью. Затем уже ярко-жёлтое, золотисто-белое, светило наливалось силой нового дня в своей лучезарной короне. То, чего ждали войска Кронхольда, на что молился барон Казир, дабы свет этот прогнал все полчища, приведённые сюда некромантом. Увы, главное подкрепление людской армии в виде небесного светила прибыло к сражению слишком поздно.

Молодой человек с фиалковым взором из-под сбившихся, лезущих в глаза волос цвета платины, бросил взгляд на отчасти разрушенный замок. Его не особо волновало внешнее состояние постройки, так он выглядел даже более грозным и зловещим, почти заброшенным. Волновал его обломок меча в руке.

Верный полуторный «бастард» с шестигранным сечением был сломан о булаву обычного рядового пехотинца, почти безродного солдата. Его останки, как и то самое оружие с округлыми шипами на шарообразном изголовье, валялись где-то здесь, неподалёку.

Мужчина вздохнул, ещё раз посмотрев на сломанное лезвие, и медленно разжал пальцы, как бы прощаясь с эфесом в виде чешуйчатой змеи, кусавшей щит узора оборонительной чаши и с оскаленной собачьей головой, украшавшей навершие. Меч был с ним много лет, ещё с Кастора. Прошёл через немало преград, а теперь некромант был вынужден с ним навсегда расстаться. Он мог многое. Он был теперь новым бароном на этих землях. Бальтазар Кроненгард призывал полчища тьмы, рвал ткань времени, открывал инфернальные дыры порталов, поднимал мёртвых… Но, увы, кузнецом никогда не был и свой клинок починить уже не мог.

Несмотря на усталость, спать отчего-то совсем не хотелось. Да, магия его изнурила, а вот сам бой раззадорил, да ещё быстро кончился. Он хотел вызова. Ждал какую-то затяжную финальную дуэль, желал опасности и риска. Хотел узреть это проклятое солнце, что испепелит большую часть армии, одних обессилит, других разгонит… Он жаждал показать, на что способен при свете дня. А всё закончилось даже до рассвета.

Конечно, можно было бы совсем пуститься в какой-то дотошный тотемизм, выискать все осколки клинка и отнести на переплавку, но так заморачиваться и ползать на карачках средь окровавленной травы и павших воинов ему совершенно не хотелось. Да и царица-тьма нашёптывала на ухо:

– Оставь его, найдёшь другой. Он тебе уже не нужен… – женский мягкий шёпот звучал всегда откуда-то из-за спины.

– Как и я для тебя однажды стану ненужным, да? – прожурчал бархатистый мужской баритон.

Она общалась с ним мысленно, по крайней мере, обычно никто не мог слышать её шёпот кроме него, даже Гродерик, наставник по чёрным книгам. Бальтазар же предпочитал отвечать ей вслух. Когда-то, в далёком детстве, старик Редгар учил его, что ангелы слышат только мысли, а демоны – только слова. Но к какому типу сущностей относится сама царица-тьма, молодой некромант не знал. Однако же чувствовал, что мысли скрыть от своей наставницы, скорее всего, не получится.

Потому что царица-тьма – это не просто ночь, которая уже давно развеялась и отступила с приходом рассвета. Это нечто глубинное, древнее, почти за гранью человеческого понимания. Она пронзала его суть, его разум, его душу, была где-то внутри и обволакивала снаружи. Иногда ему казалось, что он просто её марионетка, но старался всё же не терять рассудок, а придерживаться убеждений, что каждый свой выбор совершает сам, согласно личным желаниям.

Ответа не последовало. Молодые крепкие пальцы кое-как причесали на голове волосы, чтоб не лезли в глаза, проверили застёжки плаща в виде вороньих голов, заодно ровнее поправив накидку. Серебристая бахрома эполетов на плечах не повредилась, застёжки косого мундира, выделанного чёрной кожей молодых ягнят, были на месте. Тёмный маг мало участвовал в самой схватке, а мог бы и вовсе наблюдать со стороны. Это бы ничего не поменяло, разве что сохранило бы меч.

Но это как раз было одно из личных глубинных желаний. Не стоять, как дряхлый старик с каким-нибудь посохом, а пойти в гущу сражения и показать, чего он стоит в ближнем бою без всех этих клубящихся черепов из дыма, пронзающих лучей, чёрных потусторонних разрядов… Чего ради? Потешить собственное самолюбие. Доказать что-то самому себе, ведь уверенность в победе была с ним от начала и до конца.

И этой битвы ему не хватило. Раз не хотелось спать, можно было навести ужас на ближайший городок. Стереть какое-нибудь сельское поселение с лица земли, поработив души и взяв во служение тела тамошних жителей. О нём должны слагать страшные легенды и пугать непослушных детей. Цель – стать настоящим свирепым чудовищем, чтобы слава о его могуществе прогремела на всю долину, а то и дальше, к степям Кернана, к горам Бушваля, на юг, к рисовым полям, и на север к самодовольным королевствам.

Жизнь столько раз подводила и обманывала его, что лишь в смерти он нашёл своё предназначение. Лик добра был искажён ложью, корыстью и интригами. Быть ребёнком в семье, которая родила тебя лишь для того, чтобы принести в жертву – то ещё удовольствие. Любовь и искренность были лишь гротескными уродливыми масками, чьё мерзостное безобразие, скрывавшееся под ними, не поддавалось описанию даже всей вереницей чувств, которые ощущало покрытое чёрным льдом сердце.

Но теперь он сам стал хозяином своей судьбы. Да, не без влияния старика Редгара. Не без поучений Сульги Тёмной, лесной ведьмы и своей первой наставницы. Не без изнурительных, закаливших его тренировок в Касторе у сэра Даскана, который и научил Бальтазара обращаться с мечом. И, конечно же, не без Гродерика Черноуста, за семь последних лет сделавшего из него своего лучшего ученика тёмной магии.

И сейчас, на двадцать шестом году жизни, он уже покорил барона Казира, уничтожив всю его охрану и ополчение. Можно было собирать урожай из соседних деревень. А заодно найти там толкового кузнеца, среди изделий которого чернокнижник хотел подобрать себе новый хороший клинок, так как без меча чернокнижник вдруг ощутил себя каким-то не целостным, будто теперь чего-то не хватало.

Старые ножны с гравировкой огнедышащих демонических собак о двух головах были сняты с пояса. Нет смысла искать другой клинок, который в них идеально подойдёт по размеру. Что он, детская сказка про туфельку что ли? История верно служившего, но, увы, отжившего своё лезвия, была окончена. Этот этап оставался позади, нужно было двигаться дальше.

Подбирать замену прямо с места сражения он сейчас не стал, решил присмотреть по пути у торговцев. А заодно у каждого такого городка должен быть свой чародей-покровитель, с ним-то и можно будет прилюдно устроить дуэль. Чтобы потом народ, из числа не пополнивших своей гибелью его армию нежити, с ужасом бежал и рассказывал о его триумфе, вопиющей жестокости и несказанном могуществе.

И даже на руку, что он потратил немало сил на колдовство в этой битве. Так было гораздо интереснее: посмотреть, что могут здешние волшебники, попытаться расплести чьё-нибудь заклятье ещё на подлёте или умело контратаковать, применяя всё, чему его учили. Мало было завоевать Кронхольд, забрав силой замок. Нужно было ещё хорошенько встряхнуть все ближайшие города и деревеньки.

II

Яротруск был ближайшим таким поселением  на его пути. Городок немаленький, но смотря с чем сравнивать. Высокие чёрные сапоги наружной тугой шнуровки несли чернокнижника неторопливыми шагами по песчаным и каменистым дорогам. Ни телег, ни путешественников  в ту или в другую сторону не встретилось. Ленивое начало дня местные встречали без особой суеты.

К удивлению путника, в городке было немало мужчин. Кажется, не все примкнули к ополчению барона, иначе б здесь повсеместно слонялись только женщины и дети. Вид у жителей был понурый, словно они уже заведомо знали, какую судьбу им готовил чернокнижник.

Но при этом никто не обращал на него никакого внимания. Все в простецких рубахах, льняных накидках и курточках, кто-то в смятых пыльных жилетках, кто в епанче приглушённо-зелёного оттенка, словно для лесной маскировки, – видимо, здешние охотники. И никому нет дела до грозного аристократа в дорогой одежде — серебристо-чёрном мундире, мрачных кашемировых брюках и тёмно-фиолетовом с внутренней стороны плаще, подобранном чуть ли не идеально под цвет глаз.

Им не надо было тут же охать, ронять всё из рук, признавая в нём тёмного мага, и удирать прочь. Следовало хотя бы выказать уважение знатной персоне, почтившей их своим присутствием. Бальтазару нравились внимание и поклоны. Эти моменты, когда его умоляли пощадить и сохранить жизнь. Тогда он и вправду ощущал себя властителем душ и судеб, важной персоной, чьи решения влияют на ход движения этого мира.

Вздыхая, женщина несла на своих плечах красное деревянное коромысло с пустыми вёдрами, глядела лишь себе под ноги и едва не врезалась в некроманта. Позади неё вдали виднелся центральный колодец, однако со всех мыслей мужчину сбил звук внезапно распахнувшихся двойных дверей заведения справа, откуда люди дружно вышвырнули голого дворфа, что-то там озлобленно бормотавшего.

Он был коренаст, весьма мускулист, с кожей цвета красной глины и весь блестящий, будто покрытый маслом или потом. С тёмной, оформленной в крупные колосья косичек бородой и также заплетёнными усами, венчавшимися снизу металлическими кольцами. Да и волосы его, оттенка медвежьей шкуры, представляли собой свалявшиеся «стебли» дредлоков, уложенных косматой гривой назад.

– Да сказал же, заплачу чуть позже! – прикрывался голозадый дворф небольшим белёсым полотенцем.

Недовольный бурчащий голос его был низким и кряхтящим, напоминал скатывающийся в горный ручей небольшой камнепад. Широкий нос с округлым кончиком шумно сопел, раздвигая крылья крупных ноздрей. А густые брови, как лохматые гусеницы, и вовсе, казалось, жили своей жизнью. Будто мимика дворфа в чём-то была даже побогаче людской, выписывая в его недовольном настроении невероятные ужимки широкого лица.

– Что б духу твоего здесь больше не было, голодранец! – визгливо кричала на него в дверях статная дама в бордовом платье и тёмно-зелёной накидке на плечах с высоким накрахмаленным воротником, а близстоящий к ней чернобородый мужчина грозил кулаком.

– Никакого понимания о долгах и возвратах! Что за отсталый народ! – причитал гном. – Какие отсталые люди, однако! Сказано им «запишите на мой счёт», значит, верну попозже. Что суетится-то сразу?! Что так нервничать?! – спешно побрёл он прямо так, босяком, по песчаной улочке.

Где-то там, сзади, взвизгнули тонкими голосками гулявшие девчушки-подружки, кто-то шутливо присвистывал и посмеивался, а одна пожилая дама упала в обморок. Так или иначе, появление этого бородача хоть как-то оживило атмосферу уныния, царящего на городских улочках, где все с грустными лицами неторопливо шагали по своим делам.

Бальтазар даже не стал провожать его взглядом. Ещё подумают о нём что-то не то, если он станет тут голых дворфов рассматривать. Но тип был и вправду странный да любопытный. Некромант никогда не был в Яротруске и местных порядков не знал. Да и к чему это всё, если он собирается испепелить и разрушить в щепки эти постройки.

В задумчивости пальцы правой руки коснулись колючего подбородка. Небольшая щетина давала о себе знать, последние пару дней он был слишком занят, чтобы приводить себя в порядок – собирал и вёл отряд на замок местного барона. Мелькнула странная мысль: не заглянуть ли к здешнему брадобрею перед тем, как всех вокруг истребить. Воспользоваться гостеприимством городка, прежде чем здесь останется лишь грузный вой стенающих призраков среди смрадной черноты и инфернальных переливов тлеющих углей.

Чем ближе к центру, тем чаще попадались различные торговые лавки. У одного морщинистого мужчины, что покуривал трубку из вишнёвого дерева, как раз лежали различные мечи и боевые топорики. Он аккуратно разложил их на багряное, в причудливых белых узорах, покрывало. Этот господин с тёмным полумесяцем густой короткой бороды сидел в красной феске на голове и поджидал покупателей на свой товар, прислонившись к стене.

Там путник и остановился, чуть склонившись, и долго выбирал, изучая глазами, что бы такое себе присмотреть. Для подобного городка мечи выглядели слишком уж хорошими, вряд ли местной работы. Бальтазару подумалось, уж не пособирал ли торгаш их по-быстрому с недавнего поля боя, умудрившись попасть сюда другим, более коротким путём, но вооружение солдат барона по большей части уступало качеству этих клинков. Иначе бы некромант уже сам по окончании схватки, да ещё при солнечном свете, присмотрел бы себе какой-то трофей.

– Подходи! Подходи, разглядывай! – маячил перед его глазами жестами простираемых смуглых рук выходец из жарких земель Таскарии, который, видимо, был здесь проездом. – Выбирай, что понравится! Смотри, какой клинок! А вот этот! Вот этот-то как хорош! – тараторил он, мешая Бальтазару сосредоточиться. – Ах, какой тесак! Так мясо будет рубить! Нет? Да ты не торопись, гость! Подумай! Кинжал на пояс возьми. А то, как так, такой путник и без кинжала ходит! – разглядывал он наряд некроманта. – Полдня ещё в городе побуду, присматривай поскорей да бери! Цены низкие, в таких городах мы наценок не делаем, господин. А товар хороший, сам видишь. Глядя на тебя, как в картах вижу, что в оружии такой молодой человек уж точно разбирается.

– А этот эсток в какую цену? – изучал новоявленный барон-чернокнижник красивую гарду в виде вороньего клюва, которая идеально бы подошла к застёжкам для плаща на его мундире. – Хотя нет, с двуручным будет неудобно колдовать, а вот этот фальчион ничего… Или вот, с идеально ровными кромками… Но мне бы полуторный, как был, – вздохнул он, так ничего и не выбрав, и отошёл от торговца.

А сиреневый взор вновь устремился на колодец по дороге к центральной площади. И там, с краю, он заметил волшебника в бурой мантии с золотой тесьмой по кайме плеч, с широкими, в густых складках, рукавами, напоминавшими разлитую карамель. Под ней виделась белая рубаха и красивый колдовской пояс с угловатым украшением. Посох из красного дерева венчался фигурой из взвинченных козлиных рогов молодых особей, меж которыми был зажат крупный янтарный шар.

Гродерик учил Бальтазара, что янтарь свидетельствует, вероятнее всего, о небольшой мощи чародея. Могучий волшебник поставил бы рубин, изумруд, сапфир, что-то существенное. Янтарь был для магов-бедняков, если можно так выразиться. Даже громадная жемчужина, и та смотрелась бы престижнее, не говоря уже про обсидиан или агат, впрочем, чёрными камнями свои посохи мало кто любил украшать.

По смуглой коже проще всего было предположить, что он здесь проездом, но мантия была в солярных символах Яротруска, поклоняющегося солнцу, как верховному божеству. Подобное бы в Таскарию на продажу не вывозили, там обычно молятся духам дождя и тому подобному. Да и вид у господина с посохом был определённо статный. С ним стоило потягаться силами в дуэли, даже если он не тот волшебник, которого Бальтазар разыскивал.

– Чародей! – позвал некромант его, встав на месте в боевую стойку и готовясь уже сплести пассами ладоней в районе живота какое-нибудь недоброе заклятье.

Мужчина за сорок с курчавой бородкой, примерно с ладонь, и небольшой шапкой-бояркой из бобрового меха, не обратил на путника вообще никакого внимания. Он вовсю продолжал оживлённо разговаривать с женщиной в сером платье, белёсом фартуке и ещё более светлом белоснежном платке, повязанном на голову «восьмёркой».

– Чародей! – уже громче и более грозным тембром окликнул Бальтазар главного защитника Яротруска, так как даже местный староста со всем возможным ополчением едва ли в какой-то мере превосходил бы возможности городского мага.

Но тот всё также игнорировал его присутствие, жестикулируя свободной рукой, что-то там объясняя, а по губам читать тёмный маг не мог: таким вещам научить его из всех знакомых было попросту некому. Пришлось привлекать к себе внимание более традиционным способом. Создать сверкающую чёрно-фиолетовую ауру, поднять небольшой вихрь, направив прямо на просторную мантию волшебника, чуть не сдувая с его кудрявой головы шапку. Да магией усилить громкость собственного голоса.

– ЧА-РО-ДЕЙ! – загремело вокруг так, что уже все обратили внимание на богато разодетую светловласую персону с молодым овальным лицом, сейчас источающим даже не гнев, а истинную ярость в выражении остервенелого оскала.

Судачащие меж собой женщины в косынках спешно вдвоём пробежали мимо, мальчуган с рогаткой, перестав целиться в птиц на деревьях, испуганно дал дёру. Некоторые прохожие просто остановились, покосившись на охваченного мерцающей аурой разъярённого некроманта, и наблюдали поодаль за происходящим.

– Что-то хотели? – ни капли не вздрогнув, повернулся к нему местный маг.

Большие каштановые глаза с любопытством взирали с немолодого, уже познавшего набеги морщин, продолговатого лица. Казалось, где-то за густой растительностью скрывался остроконечный подбородок. Из-под шапки, над чёрными изогнутыми бровями, торчали недлинные кудри оттенка мокрой коры. Нос был крупным, орлиным, а кожа чуть смуглее, чем у местных. Вероятнее всего, таскарец или полукровка, если родился в этих краях от кого-нибудь из переехавших в поисках лучшей доли женщин Таскарии, что теперь не редкость, с тамошними-то порядками.

Голос напоминал скрежетавший гранит под гул пустынных духовых инструментов. Слегка скрипучий, самую малость даже гнусавый, не слишком низкий, но и не так, чтобы звучал визгливо. На слух некромант охарактеризовал бы его, как неприятный. Не тот, который хотелось бы постоянно слышать в ежедневных разговорах.

Бальтазара позабавило, что тот его не боится. Чародей казался самоуверенным, быть может, даже высокомерным и убеждённым, знающим себе цену. Смущали во всей этой стати лишь янтарный посох да относительно скромный наряд. Могучие маги могли бы позволить себе ткани побогаче, зато в этой мантии он неплохо сливался с общей унылостью окружающего городка.

– Ты, последний оплот Яротруска! Городской чародей! Бейся за судьбу города! – громогласно вызывал его на бой Бальтазар.

– А, – только и вырвалось с окаймлённых аркой густых усов губ волшебника, он чуть вскинул голову, закатил глаза и повернулся опять к своей собеседнице.

– Да ты издеваешься, что ли?! – прорычал молодой некромант. – Принимай мой вызов или станешь черепом у меня на поясе! – угрожал он.

– А ты кто такой? – нехотя опять повернулся к нему волшебник.

– Чудь белоглазая! – зачем-то отшучивался в припадке ярости, широко раскрывая ноздри, полыхал Бальтазар, наводя на сиреневый взор изнутри белёсую дымку, делая свой вид ещё более угрожающим. – Я уничтожил барона Казира с его войском! Теперь это мои земли! – заявил он. – Дерись за своих жителей или я здесь всё уничтожу! – Заискрились меж его пальцев сине-сиреневые переливающиеся молнии.

– Нам сейчас, если не видишь, немного не до тебя, – чародей разговаривал с ним, как с маленьким ребёнком, которому велели пойти побегать и поиграть где-нибудь в другом месте, дабы не мешать старшим в важной беседе.

– Был барон, нет барона, нам-то какая разница, – проговорил мимо спешащий чуть наклонившийся вперёд в своей походке мужчина лет пятидесяти в высокой зелёной шапке и курточке почти под её тёмный травяной тон.

– Вот какая! – с расстояния поднял некромант этого человека в воздух, пронизывая яркими разрядами, а окруживший его дым преобразовывался в звериные черепа, клацающие зубами и тут же принявшимися пожирать несчастного со всех сторон под истошные вопли.

Люди с перекрёстка площади по правую руку и вправду побросали всё, что тащили с собой – охапки сложенных тканей, дрова, покатившиеся плетёные корзины рассыпавшихся лекарственных цветов – да разбежались прочь, по домам и укрытиям. Однако не все вокруг среагировали так же: например, собеседница чародея просто прикрыла рот от испуга, уставившись на чудовищное зрелище, может, оцепенела от страха, но в бегство не ударялась.

– Ну, теперь уж точно всё, – глядя на гибель деревенского мужчины, сказал чародей этой женщине, и та, будто обретя вновь дар передвижения и контроль над телом, спешно побрела с площади подобру-поздорову, чтобы тоже не угодить под горячую руку некроманта.

– И так будет с каждым! – предупреждал Бальтазар не столько город, сколько стоящего напротив волшебника.

– Да хоть так, что с того? – спросил тот, даже чуть дрогнув грудью, но не от страха, а от какого-то едкого смешка, – Оглянись вокруг! Ты не видишь? – развёл он руками, в одной сжимая свой деревянный посох.

– Не вижу что? Город, как город, в округе таких немало, – посмотрел по улочкам тёмный маг.

– На вот, голубчик, подавись, – вложила ему в руку яблоко невысокая сгорбленная старушка с аккуратным пучком волос на голове.

– Яблоко… – только и произнёс Бальтазар.

– Некромант, а не чуешь? Тьфу ты, – плюнул чародей себе под ноги. – Отравлено оно. Всё здесь, к чертям, отравлено! И колодцы, и растения. Болезнь да смерть одна!

– На вид и не скажешь, — огляделся ещё раз Кроненгард на перекрёстке главной городской площади, где грузной походкой расшагивали озадаченные и понурые жители.

– А должны на тележках трупы со всех домов вывозить? Загляни через недельку, застанешь суету. Если, конечно, кто-то останется ещё, кому эти самые трупы на кладбище утаскивать. Опустеет Яротруск, оглянуться не успеешь. И что ты сюда пришёл со своими угрозами? Да испепели, мне-то чего? Всё сожги, всех! Если тебе оттого легче станет, – агрессивно восклицал и яро жестикулировал волшебник.

– Да ты просто трусишь на старости лет сразиться за город, который поклялся защищать, – провоцировал его Бальтазар.

– Мой тебе совет, некромант, – сказал ему маг, – Хочешь, чтобы все здесь страдали и мучились, пройди мимо. Смерть станет лучшим избавлением от нашего горя. Видишь ту женщину? Вчера она хоронила обоих сыновей. Нет более страшного горя для матери! А впереди всех ждёт то же самое, когда не знаешь уже, что с огорода и садов можно есть, а что вовсю ядом змеюк подколодных пропитано! Уничтожив нас, ты лишь окажешь Яротруску большую услугу. И землю прожги уж так, чтобы яд никуда больше не распространялся. Пусть всё здесь будет мертво, как некрополь, от построек до природы.

– Собрали бы манатки да убрались восвояси, раз такие дела, – хмыкнул Бальтазар, терявший интерес от такой ответной провокации.

– Легко тебе, видать, давно чувство дома атрофировалось, сколько скитаешься? – поинтересовался чародей у собеседника.

– У меня теперь свой замок есть! – заявлял тот, минуя подробности и уклоняясь от ответа.

– О, ишь как. Значит, новый барон? Вот вымрет через недельку весь городок, а с ним и все рядом стоящие. Хорошо тебе будет? Господин без слуг, аристократ без челяди. – Глядел на него волшебник.

– Подниму живых мертвецов, веселее станет, – только и отмахнулся чернокнижник.

– Но «тёмный лорд» звучало бы получше, чем «барон», не так ли? Может, к чёрту дуэль, да надумаешь расширить свои владения? – Мелькнул на немолодом пучеглазом лице хитрый прищур.

– Звучит-то сладко, да цели твои не ясны, – скрестил руки на груди некромант, встав в важную позу.

– Ах, да. Невежливо как-то с моей стороны даже не представиться. Ильдар Шакир, чародей Яротруска, – поклонился волшебник.

– Бальтазар Кроненгард, – произнёс безо всякого поклона и кивка некромант, глядя собеседнику в глаза, но всё же без фальши и скрытности тоже представился эдакой ответной любезностью.

– Так вот, милорд, раз уж вы новый владелец этих земель и жаждите поубивать тут всех, так, может, начнёте со всякой отравляющей ваши же земли дряни типа серпентов? Люди-змеи травят колодцы, льют свои зелья в корни наших деревьев. Болеет скот, гибнут дети. Вам-то всё равно на жертвы, но нужен ли вам кишащий чешуйчатый клубок в долине? Они ехидно посмеиваются, да думают, что это они здесь главные. Их раса, мол, древнее и всех нас переживёт. Вытравят людей и расселятся своими семьями здесь же, – рассказывал Шакир, подходя ближе, – Обтешут дубы в деревянные идолы, на месте борделя храм какой-нибудь воздвигнут. Надо оно тебе на твоих землях?

– Э, нет, старик, – усмехнулся Бальтазар, пригрозив тому пальцем, – Я знаю, что ты хочешь сделать, чародей Ильдар, хитрый ты лис. Хочешь стравить меня со своими врагами. Втянуть в ваши распри со змеелюдьми. Я тебе не какой-нибудь наёмничек. Золото и прочие награды меня не интересуют, богатства хватает. Могу всех здесь купить себе во служение замок восстанавливать да спину массировать.

– Спину, это мы можем, – приобнял его левой рукой маг и развернул, – Иди, отдохни с дороги, выпей чего-нибудь, прими ванну, развлекись с девицами в борделе, – подводил он его к тем самым двустворчатым крупным дверям, окаймлённым металлическими узорами, из которых не так давно вышвыривали голого гнома.

– Если продажные девки и дешёвое вино – это всё, чем вы можете развлечь… – начал было некромант.

– Да ты сразу-то не отказывайся! – воскликнул чародей, – Окунись в атмосферу Яротруска, познай жизнь и жителей города.

– Вот мне нечем заняться, по-твоему? Я — злоба голодных волков, гнев богов, я — гибель, сошедшая с мрачных туч! – угрожающе цедил тёмный маг.

– Да хоть ужас на крыльях ночи, – закатывал глаза Ильдар. – Нам всем от этого не легче.

– Я не выполняю поручения каких-то немощных волшебников, которые сами за порядком уследить не могут, – медленно и стараясь звучать доходчиво, проговорил ему Бальтазар.

– Зато из меня неплохой целитель. Нашего-то местного врача ты на куски разорвал своими тенями, – припомнил городской маг. – А без него теперь точно весь люд пропадёт. Помогу, чем смогу, но людей много, всех от яда не вылечишь. Так что это теперь дело времени. Всё кончено, Яротруск лишь история. Поживи, погляди, как город доживает свои последние дни.

– Давишь на жалость? Очень зря. Ты меня не знаешь, не видел, что я могу и каков я в гневе. Мрут твои люди? Чихать я на них хотел, как и они на меня. Страдают? Стонут от отравы? Ну, так молись за них, старый пень, что ещё остаётся, – пожал плечами новоявленный барон-некромант.

– То, что я чародей, ещё не значит, что я братаюсь с Белыми или Церковниками. – Вновь сощурились крупные карие глаза, но теперь уже не с хитростью, а с какой-то обидой.

«Белых» Бальтазар не любил, как и всё имперское. Боевые маги, сочетающие в себе оттенки всех стихий, словно сквозь призму объединённые в один луч, обычно были на службе Империи Гростерн. А в этих краях такие встречались обычно в качестве наёмников или даже изгнанников. Но бывали и целые объединения, ведь Вольные Земли позволяли любую веру и свободу всех видов жреческого поклонения.

– Я не буду за тебя выполнять твою работу, старик, – на пороге заведения ещё раз обернулся к нему Бальтазар. – Сам со своими змеями разбирайся, – заявил он напоследок и зашёл внутрь, оглядывая первый этаж со столиками и танцовщицами.

Идти нужно было не в эти двери, а на рынок, обойти всех торговцев, желательно с привозным, а не местным товаром. И заглянуть к кузнецу в поисках лучших изделий, какие тот способен предложить. В крайнем случае – к цирюльнику, привести себя в порядок. Но, возможно, вариант с борделем, не альтернативой, а прелюдией к знакомству с городком и его последующей ликвидации, тоже вполне себе неплох, подумалось Бальтазару. Расслабиться после затяжного ночного боя вполне не помешает, можно набраться сил перед следующим. А этот бородач там снаружи пусть соберёт вокруг крестный ход или местное ополчение, всем расскажет о прибытии такого гостя, будет веселее развлекаться, когда все узнают, что к ним пришёл убивший их барона некромант.

Шакир лишь тяжело вздохнул. По крайней мере, он попытался. По крайней мере, убедил этого странствующего чернокнижника не разрушать город в мгновение ока и не устраивать бесполезную дуэль у всех на глазах. Выиграл время, было бы ещё ради чего. Вовнутрь следом за гостем он действительно не пошёл, нужно было спешить помогать тем, кто отравлен. Ведь лекаря в городе больше не осталось.

Ну, а Бальтазар убеждал себя, что это вовсе не слова Ильдара на него повлияли, а он сам, устав после битвы, устав с дороги, устав, в конце концов, трепаться с этим странным типом, решил чего-нибудь выпить и отдохнуть под массажем легкодоступных дам этого места.

III

Вино ожидаемо оказалось какой-то кислятиной, зато крепкой и, как говорил когда-то сэр Даскан, «по шарам» давало на ура, как кувалда огра-переростка. Так что уже в скором времени лишенный плаща, мундира и сапог, некромант лежал на широкой лавке из ароматного кедра, окружённый вниманием трёх выделенных ему нагих «массажисток».

Рельефной спиной его занималась, правда, лишь одна. Наиболее зрелая из тройки пышногрудая смуглянка, тоже полукровка из Таскарии, как пить дать, не иначе. Влажной кожей он ощущал не только её умелые руки, разминающие мышцы от плеч и вниз по телу, но и мягкую грудь, которой та регулярно касалась его кожи при наклонах.

Зеленоглазая особа примерно его возраста сидела возле головы Бальтазара, промывая и поглаживая ему платиновые пряди, иногда касаясь шеи, щёк и ушей. Её интересным образом заплетенная коса оттенка пшеницы, как венок, окаймляла румяное личико. Ну, а третья, помоложе, тоже со светлыми, почти белыми, такими жемчужными и длинными, волосами, полулежа, развалилась на краю решётчатого ложа из брусьев местной липы и с зеркального подноса кормила пришлого некроманта привозным виноградом.

Его и ряд других фруктов, по всей видимости, закупал поставками владелец этого заведения. Тот черноусый плечистый мужичок слегка за тридцать, в красном платке на голове, которого Бальтазар мог видеть внизу следящим за порядком и встречающим гостей, а также ранее до этого грозящим вышвырнутому прочь голому гному.

Сама атмосфера борделя была призвана забыться и отдаться мирским радостям, утонуть в удовольствии, уходя от насущных проблем, которые стерегли серой стаей там, снаружи. Люди тратили последние сбережения в преддверии скорой смерти из-за отравленной земли, воды и плодов. Развлекались, как могли, топили грусть в вине и прочих крепких напитках.

Здесь внутри буквально царил другой мир. Все стремились утолить разные прихоти и желания, веселье лилось рекой вместе с элем по кружкам, с воздушной пивной пеной, перелетающей, как барашки кучерявых облаков, с журчанием счастливых голосов, не всегда попадающих в ноты народных песен. Борьба и войны здесь обращались в постельные жаркие страсти. Стоны боли сражений и боевые кличи — в развратные возгласы, преисполненные удовольствий. А вместо кровопролития по грациозным сосудам искрилось красное вино, ибо белых виноградников в долине не водилось.

Под потолком висела сливочной, сочной, сладкой, но не слишком приторной симфонией россыпь сушёной малины, цветки ванили и кустистые розы. Троица самых романтических ароматов. В яркие танцы с ними вступали древесные смолы окружающих брусьев и внутренней душистой обивки, пропаренная кадка круглой ванной с горячей водой и минеральными солями. А также лежащие декором у окна горсти обжаренных какао-бобов по углам подоконника и сухие цитрусовые, иногда в виде причудливых милых фигурок из цедры лимона.

Но особо выделялось, конечно же, массажно-ароматическое масло нероли из цветков померанца. Его свежий цветочный аромат с легкой травянистой горчинкой и едва уловимым пряным оттенком дразнил и будоражил, как бархатный любовный отвар. И всё это своим богатым букетом создавало в стенах борделя игривую и соблазнительную атмосферу. В тёмное время суток она создавала здесь пеленой саму шелковистую ночь, а в дневное гармонировала кружевным вальсом в сотканном из солнечных лучей ярком свете.

Пьянящий морок обхватывал весь разум пришлого чернокнижника. Иногда острыми молниями пронизывали мысли, а не стащат ли с его костюма что-нибудь – кружевные манжеты, рубиновые запонки, дорогой ремень… Вокруг одни незнакомки, гулящие продажные девки, с них станется. Казалось, даже царица-тьма пыталась в эти моменты до него достучаться и что-то сказать… Но Бальтазар оставался глух к её шёпоту, отдаваясь в заботливые руки девиц, которых видел впервые в жизни.

Никогда прежде он не знал подобной ласки одновременно, сразу с тремя. Всё, что было в Касторе, в его юности, нельзя было даже сравнить с этими умелыми движениями. Первая влюблённость, симпатии, подруги… Невольно вспоминались чужие лица. Ворох не самых приятных воспоминаний о тенях прошлого, через чьи образы царица-тьма тоже пыталась воззвать к его разуму. Но Бальтазар прогонял эти видения.

Он уже давно простился с ними. Ещё, когда окончательно стал таким, когда выбрал свой путь и призвание. Сульга пророчила ему большое будущее, но только, если он не станет слушать голоса в своей голове. Даскан обещал ему военный триумф, но если он будет сдерживать свой гонор. Царица-тьма обещала ему всё, что он только пожелает. А вот Гродерик Черноуст не обещал ничего. Он лишь говорил, что столь могучего некроманта всегда будут презирать и ненавидеть, пока тот жив.

Здесь же его любили. Пусть за деньги, пусть сладостной наигранной ложью, он и так видел в мире достаточно лицемерия, чтобы с ним не слиться. Играть с ними в этот анатомический театр звериной похоти и чудесного многообразия разврата. Выжить можно было, лишь став таким же, как всё вокруг. Без сострадания, без морали, без чести, без угрызений совести и чувства долга. Он был ничем никому не обязан. И даже «служил тьме» лишь в её личной трактовке происходящих событий да их партнёрских отношений, а сам старался держать ту в узде и использовать себе во служение.

И сейчас ему хотелось, чтобы эти мгновения длились вечно. Его покрывали пылкими поцелуями, как божество. Лобызали, как главного красавца города. Окружали вниманием и заботой, словно праздничного идола, приглашённого на мирской пир в свою честь в обличии смертного. И Бальтазара абсолютно не волновало, что где-то там, в других комнатах, происходит то же самое или хотя бы нечто подобное. Как не интересовало и творящееся этажом ниже: новые гости, другие куртизанки, очередной вышвырнутый дворф или всё тот же, вернувшийся, дабы устроить дебош…

Для него существовала только эта комната и эти девчонки, которых он самолично выбрал. Или же это были рекомендации хозяина борделя, того типа в красной бандане. И тот ему внушил эту мысль. В любом случае, жар наслаждения был неописуем, а красоты вокруг удовлетворяли любой изысканный вкус. Он лежал уже на спине, пока женственные пальчики гладили рельеф его торса, колючие щёки, ведь к цирюльнику он так и не заглянул, промытые чистые волосы средней длины. Быть может, их в чёлке, тоже после недавних событий, стоило бы слегка укоротить, дабы в ответственный момент не лезли в глаза…

Как неуёмные умелые наездницы, жрицы любви по очереди седлали его, ублажая своим извивающимся телом, словно по навету Ильдара пытаясь напомнить ему о просьбе насчёт змей. Но на все порождавшиеся ассоциации Бальтазар не поддавался, а старался наслаждаться моментом. Его молодые пальцы мяли упругие девичьи ягодицы, хватали округлую мягкую грудь, скользили по влажным бёдрам и удивительно нежной коже.

Его губы, как и всё тело, ощущали вкус лживых, но приятных поцелуев. Он уже на ощупь мог отличить кто из трёх на нём сладко поёрзывал, ведь все три были разными. Мог даже с закрытыми глазами определить по ощущениям и дыханию, тем более, что наглая «мелкая», с волосами как жемчуг, стырила втихаря несколько виноградин, вкус которых ощущался теперь на её губах и в прикосновениях языка. Мужчина научился различать голоса девиц, но даже не знал их имён. И совершенно не собирался спрашивать. Ни о чём не хотелось думать, никуда не хотелось уходить, и разве что закончившийся на «скелетах» гроздей виноград хоть как-то намекал о прошедшем времени.

– Я принесу ещё, – поцеловав левую щёку, у его уха произнесла смуглая куртизанка.

– Нет, – помотал слегка головой некромант, – не ты. Она, – глянул он на кареглазую молодую девчонку, пока другая с кошачьим зелёным взором скакала сверху на нём в плавных горячих порывах. – У неё задница лучше, – усмехнулся он, желая полюбоваться, как миниатюрная воровка пройдётся перед ним нагишом до двери.

А когда она вернулась с разными фруктами помимо крупного винограда долины, весь круговорот сладострастия закрутился по-новой. Теперь он уже сам после массажа и ласк, набравшись сил, перекусив, опьянев, с разгорячённым молодым сердцем и бурлящей кровью, брал всё под свой контроль, умудряясь смаковать их тела и поочередно, и одновременно, и заставляя их ублажать друг дружку у него на глазах, заводясь ещё больше.

Вязкое клейкое время вокруг будто застывало, переполняясь жаром их дыхания. Комната напоминала больше баню, недаром половину её занимала деревянная кадь в качестве круглой ванны. Никто не смотрел в запотевшие окна, как день сменяется ночью и затем вновь наступает новый багряный рассвет. До красот природы им не было дела, тем более, что любоваться яблоневыми садами, когда плоды их отравлены, уже как-то в полной мере не получилось бы.

Он побывал в них так, как не все мужья бывают с жёнами за десятилетия совместной жизни. А они открывали ему новые грани удовольствия, делясь безудержной фантазией и богатым опытом. Бальтазар всем уделял внимание, слизывал сок спелых плодов с груди и шеи, шлёпал по молодым упругим задницам, пронзал горячо и страстно молодых дев, словно врагов на поле брани, но это было удовольствие совершенно иного рода. Но он точно также ощущал здесь свой триумф и превосходство, что для его гордыни было главным.

Девицы же заигрывали с его роскошными, мягкими как шёлк, волосами, гладили по небритому подбородку, словно им нравилась эта его двухдневная щетина. Куртизанки Яротруска целовали гостя и знойно покусывали губы, переплетали языки, отдаваясь, как желанному супругу, как властному верховному жрецу, поклоняясь его величию и статусу. И он всецело наслаждался этой иллюзией любви, не ведая, да и не желая ничего иного.

Казалось, сквозь жаркое подрагивающее дыхание, под изнывающие оргазмические стоны, колокольным перезвоном отдающиеся в его ушах с каждым новым пиком наслаждений, он мог поработить и поглотить их души прямо так. Но понимал, что их уже давно поглотил сам этот город, доведя до такой жизни. Мелькали мысли, что они уже пусты изнутри, но всё же теплилась какая-то надежда на тонкий весенний лучик, ещё не угасший огонёк внутреннего мира. Что они всё же не куклы, а с ними можно кроме звериных инстинктов ещё и о чём-нибудь поболтать в перерывах между соитием и поеданием фруктов.

Но, как ни извращайся со временем, а остановить его насовсем невозможно. Рано или поздно вся ублажавшая его троица обессилила и уже не могла продолжать, завалившись, кто как сумел. Они ещё ворочались, с губ слетали какие-то звуки, но глаза уже были прикрыты, умоляя об отдыхе. Им хотелось спать и набраться сил, ведь впереди всё это должно было повторяться вновь уже с новыми клиентами: местными и приезжими, знакомыми и неизвестными, ожидаемыми и внезапными, со своими прихотями и предпочтениями.

А ему не спалось. Уже неведомо сколько, а оторваться от реальности так и не получалось. Он решил, что это царица-тьма, вредничая, нарочно изнуряет его в наказание, но от этого Бальтазар решил лишь не спать ей назло. Схватив спелый персик возле опустевшего остова виноградной грозди, дерзким укусом он едва не сломал верхние передние зубы о ребристую косточку: мякоти у плода оказалось куда меньше, чем он рассчитывал.

Можно было и со спящими телами вытворять что угодно. Такие блестящие от пота, пахнущие собой, цветочными маслами, алкоголем, фруктами и им, они были так доступны и послушны, будто куклы. Но он не считал себя девочкой, чтобы в эти куклы играть. Ему было недостаточно их покорности и, может, потому он предпочёл пойти сюда, в живой город, вместо того, чтобы обустраивать с помощью разлагающихся зловонных зомби полуразрушенный замок барона Казира…

Сердце сдавило самым противным чувством на свете. Жалость, та самая едкая гниль, которую он никогда старался не испытывать, вдруг заиграла мелодию своей тягучей плачевной скрипки, словно готовая принести себя в жертву красивая жрица, стоящая на краю отвесного обрыва. Он будто уже расхотел уничтожать Яротруск. А ведь «никакой жалости» – одно из его главных кредо, одна из заповедей, по которым он жил или хотя бы старался.

Бальтазар гнал прочь это чувство, замещая его себялюбием, хоть чем-то другим. Это была гордыня, а не жалость, так говорил он себе. Это ради себя, ради повторения этих удовольствий он хотел бы оставить эту троицу при себе. Не из жалости пощадить и оставить в живых, а взять в вечное рабство. Ну, или хотя бы одну, так, на память. Можно было найти упыря и повелеть обратить кого-то из них в вечную личную вампиршу. Но вдруг он от неё устанет? Однажды царица-тьма, почти заменившая родную истинную мать, убедила его в Касторе, что без красавицы Фелис его мир станет лучше, а сам он сильнее. Снова пронеслись перед глазами восковые маски давно позабытых лиц в мутном калейдоскопе вихря нежеланных воспоминаний…

Чья-то наглая ручонка с полу потянулась к подносу с фруктами на тумбе и случайно опрокинула его по своей неаккуратности, грохотом отвлекая от картин прошлого. Две другие даже не проснулись, лишь поворчали и сменили позы, разлёгшись поудобнее, кто на спине, кто калачиком в позе эмбриона. А некромант знал, кто из всей тройки настолько озорная и неуёмная, что даже, вроде как уснув, нашла время отведать чужого угощения. Ведь это ему, а не им, расплачиваться за всё чеканной монетой.

– Мало тебе всё? – грубым тоном проговорил он, присев возле неё, оглядывая на разлетевшиеся косточки фруктов.

– Простите, – тяжело дышала юная особа с длинными перламутровыми волосами и густым карамельным взором, – Я сейчас приберу, – попыталась она встать, но поскользнулась влажной ладошкой о дощатый пол, выпрямляясь на руках, и распласталась на спине почти без сил.

– Маленькая растяпа, отхлестать тебя мало, – глядел он, как приоткрываются пухленькие губки, как наигранным невинным взором поглядывают на него глаза.

Бальтазар наблюдал, как с каждым вдохом вздымается её грудь, в таком положении казавшаяся ещё меньше. При этом аккуратные маленькие соски розовыми плотными вишенками выдавали не то лёгкий озноб, всё же лежала она голышом на полу, не то не угасшее ещё возбуждение.

– Всегда пожалуйста, – попыталась она перевернуться на спину, подставив для наказания свою несчастную попку, однако и на это сил толком не хватило, – Ах, может чуть позже, милорд.

– Я ещё не лорд, девочка, – заметил тот, скривившись так, будто всё это специально напоминало ему опять о просьбе чародея, – Сколько тебе? Двенадцать? Четырнадцать? Что ты вообще здесь делаешь? – Едва не пронзила его неловкость за всё, что он здесь с ней вытворял, когда голова теперь протрезвела.

– Скажешь тоже, – рассмеялась девица. – Что, серьёзно, на столько выгляжу? Ха-ха! Ем плохо, расту мало… или наоборот… – призадумалась она, закатив глаза к потолку, а потом тут же посерьёзнела, отводя карий взор и с грустью вздыхая. – А здесь, потому что родители умерли. Вода в колодце оказалась отравлена. Мать принесла и умылась, отпив с ладоней. Отец зачерпнул из ковша мне и себе. Он отхлебнул… Влетела… – тяжело дышала она, иногда вздыхая, уносясь по волнам неприятных воспоминаний, – влетела оса… Я напугалась, отбежала прочь. Следила за её полётом по комнатам в избе. Думала тряпкой пришибить, если сядет куда на стенку, или банкой накрыть, если на стол. Да выпустить тогда уж на волю… А потом родителям резко стало плохо, — рассказывал тихий девичий голосок, – Врач Гаспар сказал, что это яд в их крови, и потом взял воду из вёдер, что-то там в ней исследуя… Сказал, из-за неё. Я вот испить не успела, осталась жива, а зачем? Чтобы последующие годы коротать здесь, – вздохнула она.

– Я убил его, – признался некромант, – вашего лекаря.

– Ах, как жаль, – отвела она взгляд на погрустневшем, но не перепуганном круглом личике, ни непонимания, ни недоверия, ни панических визгов и попыток тотчас сбежать, лишь лёгкий опечаленный вздох, – Вообще, он хороший был человек… Общительный, суетливый в хорошем смысле. Бегал везде, всем помогал, только и спрашивал, всё ли в порядке, нет ли головокружения или каких-то симптомов. Делал для нас снадобье… – кусала она губы, видать каким-то кислым или не очень вкусным.

– Снадобье? – сощурился не понявший тёмный маг.

– Ну, что б дети не рождались. Работа-то какая, сами понимаете! – сверкнули на него девичьи карие глаза со всей серьёзностью.

– Что, нельзя было найти работу получше? – хмыкнул Бальтазар. – Доить коров, ходить жницей в поле, кружева вон плести, — нашёл он глазами свою сложенную одежду.

– Никому не нужен лишний рот, нигде не надобны лишние руки. Это сейчас, когда людей ещё меньше стало, может быть, кто-то востребован. Да ведь и пшеницу тоже отравить этим гадам ничего не стоит. Здесь хотя бы кормят привозными товарами. Да и платят куда больше. Если б копила, я бы тоже могла купить такой костюм, – проследила она за его сиреневым взором.

– Такой — нет, – заверил он, чуть вздрогнув улыбкой в уголках фигурных губ. – Почему не уедешь?

– Куда? Через год змеи потравят и следующий город, если не раньше, – отвечала она. – Да и что там делать, всё равно устраиваться только в такие заведения, где похотливым самцам дают вдоволь распускать свои руки.

– Вы те здесь ещё, конечно, притворщицы, но меня не проведёшь, девчонка, – усмехнулся Бальтазар, – Я же видел, как тебе всё нравилось. Ну, может, почти всё. В постели непросто изображать театральную актрису, хоть вас на то и науськивают местные владельцы, дабы угождать любым запросам гостей.

– С кем-то можно вести себя естественно и получать удовольствие, с другими тщательно изображать, что тебе всё нравится и хочется ещё, ещё и ещё, – тихо отвечала она.

– К чёрту всё, хочешь, подарю вечную жизнь? – предложил некромант.

– Стать носферату? Днём спать в гробу, а по ночам ловить таких дурочек, как я сама? Нет уж, спасибо. Помру своей смертью, сколько бог отмерил, – не согласилась она.

– Бог… Церковники уже и вас, деревенских, склонили к своей новой вере, – морщился мужчина.

– Что вы, в Яротруске всегда почитали лишь одного бога — Солнце, – отвечала ему юная куртизанка, распластавшись поудобнее, рассыпая по полу, подобные тонким нитям бисера, свои жемчужные переливающиеся волосы.

– То-то оно вам помогло, – хмыкнул мужчина, поднимаясь на ноги, вспоминая, как войско барона не дождалось рассвета.

– Уже уходите? Мы могли бы… – попыталась она хотя бы сесть, приподнявшись.

– Тс-с, – приложил Бальтазар палец к губам и гипнотическим взором заглянул юной особе в глаза, – Даже не думай ко мне привязываться и тем более влюбляться. Не заговаривай со мной, если я сам не обращусь. Держись подальше, так всем будет гораздо лучше.

Та робко кивнула, улёгшись прямо на полу, выбирая позу поудобнее, чтобы уснуть. А он периодически на неё поглядывал, думая, повторить всё, что было, или одеваться уже да двигаться дальше. Казалось, что и так слишком долго тут задержался, что уже начал беседовать вот с такими, у которых толком ни прошлого, ни будущего.

– Звать-то тебя хоть как? – зачем-то вдруг поинтересовался Бальтазар, нарушив очередную свою заповедь: «не привязывайся».

– Люция, но мама с папой звали меня всегда ласково Люси, – отвечал обретавший силу девичий голосок, подобный звенящему ручейку. – Вроде, это значит «Светлая», «Светленькая».

– «Люси», это когда «Люсильда» или «Люсия», – занудно хмыкнул Бальтазар, на что девушка сразу обиженно насупилась, – Раз «Люция», тогда уж «Люци» надо звать.

– Я ж тут не роли играю, как вы там выразились, не вру вам! Как звали, так и звали. Я родителям перечить, что ли, буду? Была у них крошка Люси, да выросла, теперь Люция, – бурчала она на это с явным недовольством.

– Да уж, – поморщился он от очередных неприятных воспоминаний. – Родителей надо слушаться, – произнёс он, хотя в корне был не согласен, иначе не стоял бы здесь живым перед ней.

Девушка с нотками обиды на милом молодом личике замолчала. Бальтазар же решил освежиться и двигаться дальше. В планах было обойти торговцев в поисках клинка. Хотя от лесных разбойников в пути или каких хищных тварей, способных выскочить перед ним на свою беду, он вполне мог отбиться и магией, сэр Дрейк Даскан, один из наставников, взрастил в нём любовь к мечам.

– Идёте снова кого-нибудь убить? – поинтересовалась она, первой не выдержав возникшей паузы, глядя, как он, с шумом окунувшись в округлую деревянную ванну, вылез, освежившись в остывшей воде, протираясь хлопковыми полотенцами и шлёпая босыми мокрыми стопами в сторону сложенного костюма.

– Тю, не спишь? – удивился он, обернувшись. – А что, надо кого? – усмехнулся некромант, – Ты складывала? – заметил он, сколь дотошно и бережно лежат все детали наряда.

– Нет, Элишка, – мотнула та головой в сторону зеленоглазой, уже, правда, вовсю спавшей подруги, чья коса-диадема за время всех бурных утех не слишком-то и растрепалась.

– Ну, если будет кто обижать, ты скажи, – ещё раз усмехнулся Бальтазар, прекрасно понимая, что сейчас застегнёт пояс, прикрепит плащ и отправится прочь из Яротруска, так что они даже никогда больше не свидятся, чтобы она смогла потом о чём-то попросить.

– Да какой смысл, скоро все здесь помрём. – Шумно выдохнула она маленькими ноздрями чуть вздёрнутого аккуратного носика и с понурым видом улеглась на бок, подложив ладони под голову и собираясь, наконец, поспать.

IV

Выйдя на улицу, расплатившийся с хозяином борделя Бальтазар заметил, что вокруг раннее-раннее утро, когда седой туман ещё не развеялся и не начало светать. Неподалёку Ильдар и тот торговец в красной феске покуривали похожие трубки, о чём-то неторопливо беседуя. Стало быть, продавец оружия весьма и весьма лукавил, сказав тогда «полдня всего буду в городе». Поторапливал потенциального покупателя к сделке и не давал толком времени всё обдумать.

Некромант не был уверен, сколько прошло, но по его ощущениям дня два, а уж точно не пару часов. Впрочем, что-то предъявлять ему он не стал. Хотелось краем уха подслушать предмет их диалога, но разговор закончился, как только чародей заметил вышедшего из борделя чернокнижника.

– Уже нагулялся? – дивился волшебник, опираясь на посох и шагая к гостю. – Я думал, тебя неделю не выпустят, как минимум. Они у нас бабы цепкие, ненасытные.

– Мелкие больно, – кривил губы Бальтазар. – Спать уложил, сказку рассказал и… пора и честь знать. – Жестом пальцев возле лба попрощался он с главным защитником поселения, поглядывая и соображая в какую сторону двигаться, припоминая, откуда он пришёл, дабы не возвращаться сейчас к замку.

– Там разные есть, хозяин бы выдал опытных и умелых. Сарват разных при себе держит, ты б поспрашивал, – заявил ему чародей.

– Да я ж шучу, ты, старый пень, – усмехнулся некромант, – Куда к долине Червегора то? – всё пытался он сообразить.

– Туда, к колодцу, и дальше от него прямо-прямо будет восточный выход из города, – указывал Ильдар направление сквозь туман, махнув рукой.

– Что куришь? Смрад такой, словно пустой соломой пыхаешь, – поморщился некромант.

– Обижаешь! Милорд, таскарийский табак! Его к нам даже не завозят, друг вот подкидывает, – повернулся Ильдар Шакир в поисках того друга-торговца, но, если тот ещё и был где-то рядом, утренняя белая мгла надёжно скрывала его силуэт. – Уж я качество всегда узнаю!

– С навозом, что ли, табак-то? – покачал головой Бальтазар.

– Типун тебе на язык, некромант! Главное, не как пахнет, а как дурманит! – Заявил ему бородатый собеседник.

– Дурманил бы хорошо, ты б меня видел с ослиными ушами или вообще говорящей задницей, – хмыкнул на это тёмный маг. – У нас, в Фуртхёгге, кстати, говорят «таскарский», а не «таскарийский».

– А кто ж сказал, что я тебя таким не вижу? Хе! – Отшучивался тот.

– На вот, махорка из Кастора, вам сюда такую не завозят, – достал Бальтазар из внутреннего кармана косой застёжки мундира позолоченный прямоугольный футляр с закругленными углами. – Аристократы таким балуются. Сам не курю, мне незачем. Ношу с собой, непонятно на кой чёрт…

– Держал бы у сердца коробочку, глядишь, стрелу бы какую отразила, – разглядывал Ильдар подарок, после чего нашёл, как его открыть и вдохнул аромат сушёной смеси. – Ух! Таким и надышаться можно вусмерть, даже зажигать не надо! Ядрёная вещь!

– В Касторе других не держат. Там всё резкое, острое, наглое, дерзкое… – перечислял чернокнижник и вспомнил ту молоденькую куртизанку, оставшуюся наверху, что воровала тайком его ягоды без спроса, получая за это по ягодицам в процессе их дружного соития.

– Следующий по пути будет Сельваторск, лесами окружённый, там тоже с чародеем будешь на дуэль нарываться? – поинтересовался Шакир.

– Если у него посох тоже с янтарём, а не что-то нормальное, то продолжу искать противника поинтереснее, – задел самолюбие собеседника едким замечанием Бальтазар.

– Между прочим, янтарь хорошо сцепляет раны и порезы при врачевании, да и против яда неплох. Ещё у меня белый лунный агат есть, – достал Ильдар шёлковый бордовый мешочек с золотистой ниточкой, перебирая пальцами под постукивающие друг о друга камушки. — От змеиного яда помогает.

– Ладно, папаша, – вздохнул Бальтазар. – Поразвлечься хочу. Где там твои эти змеи? – говорил он так, словно не оказывал городу услугу, не собирался никому помогать, а лишь хотел потешить собственное эго в поисках интересного противника, будто у городского задиры вовсю кулаки чешутся.

– Хо-хо! Тогда от колодца налево, – радостно повёл его чародей сквозь туман. – Как зелёные холмы пойдут, так за ними в низине их тростниковые и глиняные хижины. Варят там свои зелья, только и думают, как нам жизнь отравить. Старосту деревенского сгубили, один я остался.

– Вот как… Зови своего дружка давай. Меч мне нужен, – остановился некромант на месте.

– Магу? Меч? Да вы, аристократы, там совсем уже спятили что ли? – удивился чародей. – Тебя какой беленой девки распутные опоили в этом злачном месте? Может, тебе ещё кнут на пояс или лук на плечо да латы с тебя весом?

– Знаешь, последний, кому мне приходилось что-то повторять дважды, болтался потом черепком у меня на поясе, пока в бою не пригодился, – исподлобья, сурово взглянул на него Бальтазар, чей фиалковый взгляд искрился тонкими линиями молний.

– Идём, – закатил глаза чародей, – У богатых свои причуды…

Но привёл он его отнюдь не к тому своему знакомому, а в местную кузницу, стуком в окошко ближайшей пристройки из крупной каменной кладки разбудив хозяина оной. Тот, заспанный, вышел в одной длинной рубахе, часто зевая и потягиваясь, почёсывая зад и сонно вглядываясь в непрошеных гостей, пытаясь признать. Настоящий чернобородый богатырь, на голову выше пришлого некроманта и вдвое шире по комплекции. Дерись они где-нибудь на равных да без магии, такой бугай мог бы легко Бальтазара схватить руками да переломить ему позвоночник о своё колено. Впрочем, нельзя было сказать, что Кроненгарда сейчас сколь-либо пугал внушительный вид кузнеца.

– Ну, что вам? Петухи ещё не пропели, а вы, петухи, уже тут как тут, стекло над ухом клюёте, кудахчете почём зря, – жаловался он рокочущим утробным басом на то, что его подняли в такую рань.

– Утречка, Родерик. У тебя Захаб на передержке для тайной продажи хранит лучшее оружие, если к нему нагрянут на случай обыска. Наш достопочтенный барон требует меч в уплату за свою милость и твою же собственную голову, Родерик, – строго заявил ему Ильдар.

– Это в кузне, – недовольно пробурчал тот, как разбуженный зимой посреди спячки медведь. – В подвале.

Этот Родерик схватил в своей прихожей связку ключей, едва ту нащупав на крючке из вбитого толстого гвоздя над сложенной у порога обувью. Бросил заспанный взор на незнакомца, пробурчав себе под нос, мол, не очень-то тот похож на барона. Но всё-таки спорить ни с чем и ни с кем не стал. Обул крупные лапти на свои широченные стопы и неспешно зашагал от пристройки к главному входу кузницы, где висел массивный замок.

– Ну-с, – стукнул посохом о землю и зажёг янтарный шар, как фонарь, Ильдар. – Прошу, – вместо хозяина мастерской, самолично он простёр в проём другую руку, заходя вместе с гостем.

На пороге Бальтазара посетили сомнения, а не готовят ли тут вообще ему какую-то ловушку, если маг таки в сговоре с Белыми или хотя бы Церковниками, но потом сам припомнил, что про меч-то была вообще его идея, едва ли кем-то навязанная.

После широкой скрипучей лестницы в янтарном сиянии предстало несколько образцов высококачественного оружия. Некромант знал, какие вещи сюда попадают. Что-то украдено, что-то куплено у хитрых перевозчиков добра и списано в потери, что-то вообще смекалистые кузнецы столиц сбывают сами, делая дубликаты вещей, которые у них заказывали, в общем-то, в одном экземпляре, только вот металлов те требовали расчётливо на две или на три копии заранее.

Кузнец не задавал никаких вопросов, не разглядывал заспанными глазами пристально нового барона, верил на слово городскому чародею и не желал для себя никаких проблем, предоставив гостям полную свободу. Выбор был невелик, зато каждое изделие здесь годилось под стать кому-нибудь из королей севера для главного сражения всей жизни. Уж, по крайней мере, любому именитому лорду так точно.

– Вот, – взял в руки, наконец, Бальтазар причудливый клэйбэг, прямой полуторный меч под одну руку, не волнистый, как фламберг, не изогнутый, как фальчион или сабля, а имевший симметричное ровное лезвие, сужающееся в тонкое остриё. – Этот пойдёт. Такой дизайн явно делали, чтобы устрашать врагов.

Крестовина в виде крыльев летучей мыши, плотная обсидиановая рукоять без защитных дужек и колец гарды, с вырезанными полосами, дабы руки не скользили. Навершие в виде человеческого металлического черепа, узорчатые лангеты, гравировка контурами паукообразных чудовищ в основании лезвия клинка и на помпезных ножнах, симметричное четырёхгранное в своем сечении остриё. Бальтазара всё устраивало целиком и полностью.

– Сразу подумал, что его выберешь, – произнёс чародей, отступая чуть назад и выходя первым из всей троицы наружу.

– Это всё? – в спину им зевнул кузнец.

– Да, если вдруг не сломается в первом же бою, – отвечал некромант, разглядывая даром доставшуюся, но весьма недешёвую вещицу.

– Захаб, небось, за него уйму всего отдал, надеялся озолотиться, ну, дык, трупу-то деньги на кой? Если змей не победить, все здесь сляжем, – размышлял вслух Ильдар, пока они снова шагали к колодцу на центральной площади.

– Там достаточно всего, что можно неплохо продать, – подметил Бальтазар. – А как же так у старосты вашего нет дегустаторов, кто б воду вместо него отхлебнул? – удивился он, припомнив от вида колодца их недавний разговор с волшебником. – Он-то как сгинул?

– Да причём тут… Схватили они Тадеуша дня три тому назад, охрану разбили, к себе уволокли. Уже утопили, небось, или сожрали, насадив на вертел да обжарив на огне, – отвечал Ильдар Шакир. – Он тот ещё толстяк был, но мозговитый. Котелок-то у него варил даже на старости лет, и воду мы его методами очищать стали после первых смертей, да кто ж знал, что на деревья позарятся. Смотри, не срывай по пути ничего. Ни малину, ни яблок, чёрт их знает, что нынче вокруг в рот тянуть можно.

– Это вон те тебе расскажут. – Шутливо указал рукой некромант, оборачиваясь на почти скрывшуюся в тумане постройку борделя.

– Ты нам подбрось сюда башку чью-нибудь, кто там у них главный, ладно? – просил, оставшись на территории Яротруска, Ильдар. – А то сгинешь в пелене, я и не узнаю вообще, разобрался ты, примкнул к ним, мимо прошёл али помер вообще. Дать агат от яда-то? – крикнул он ему вдогонку.

– Сам справлюсь, – отмахнулся некромант, зашагав прочь.

V

Бальтазара не покидало чувство, что его всё-таки используют. Он явился сжигать городок, терзать людей, поглощать души и порабощать тела, создавая новые отряды зомби. Намеривался биться с чародеем, чтобы казнить его с особой жестокостью у всех на глазах, а в итоге что? Побратался так, что даже махорку из кармана отдал в футляре, на который весь этот городок вместе с жителями купить можно. И шагает вдоль торгового тракта к зелёным холмам, чтобы решать местные проблемы.

С другой стороны, если уж быть бароном, то править верными людьми, а не иметь на территории замышляющих непонятно что серпентов. За свою юность в Касторе зверолюдей он встречал нечасто, разве что среди торговцев и путешественников. В основном, то были людоящеры, минотавры да крысолюды. Изредка монахи-псоглавцы. Во время обучения у Черноуста опыт общения с подобными был более весомым, но это всё равно лишь крупицы, считанные дни среди семи лет познания основ колдовства и тёмных искусств.

Зато читал он о них порядочно. Серпенты, они же люди-змеи, обычно довольно примитивного склада ума, дикие племена. Нередко выше людей ростом, бывают с капюшоном, как у кобр, бывают без. Покрыты чешуёй, как рептилии, по всему телу, носят минимум одежды, почти все смертельно ядовиты для человека. Не выносят горчицу, чеснок, недолюбливают запах жженой травы, словно он давит на их инстинкты и обращает этот народ в паническое бегство, как их ползучих собратьев. И стараются не селиться в местах, где много громких и резких звуков – возле гейзеров, вулканов, шумных городов. В общем, за холмами было идеальное место для их обитания.

Он вполне мог бы попросить горчичного порошка или сушёный чеснок у чародея перед выходом сюда, однако же считал себя выше всего этого. Едва ли существа прямо-таки помрут на месте от таких раздражителей, а дезориентировать их ему хватит и личного колдовства. В конце концов, он не какой-нибудь там охотник за нечистью, чтобы тщательно подготавливаться и быть во всеоружии. Ненароком можно и себе в глаза горчицей попасть, чего бы весьма не хотелось.

Бальтазар держался ближе к прилеску, где всё ещё оставался туман, скрывавший его приближение к поселению змеелюдей. Завидел крупные ягоды дикой малины, но, протянув руку, вспомнил предостережение бородача и есть их всё-таки не стал. Чем ближе к холмам, тем чётче в воздухе ощущался запах костровя, и были слышны звуки ритуальных бубнов да барабанов.

А периодически к их ритму добавлялась ещё одна, довольно причудливая, вибрирующая мелодия. В ней тоже ощущалось нечто ритуальное, почти потустороннее, но такого инструмента некромант прежде ещё никогда не слышал. Любопытство дополнительным стимулом вело в низовья холмов, где у озера на небольшом расстоянии друг от друга, крест-накрест, лежали полыхавшие поленья, а сами чешуйчатые существа извивались и отплясывали в юбках из сухой длинной травы, почти целиком скрывавших их когтистые и лишённые всякой обуви ноги.

Весь танец был столь синхронным, что ввергал в гипнотический транс. Долго смотреть на эти идеально выверенные и скопированные друг за другом движения человеческому взгляду было невыносимо, разум тут же входил в резонанс и вибрировал вместе с ритмом, забывая обо всём остальном, так что Бальтазар пытался отвлечься на что-то ещё, изучая и разглядывая здешнюю обстановку.

Хижин немного, но всё равно сражение будет явно непростым. На земле валялись крупные венки, сплетённые из луговых цветов. В огонь подбрасывали разные пахучие травы. Плясали не все, были и музыканты, и охранники с копьями из каменных и металлических наконечников. Жрецы в сине-белых полосатых платках-клафтах на головах стояли с неглубокими корзинами, что-то небрежно швыряя оттуда в воду.

Были особи, державшие малышей-змеёнышей на руках. Стоило, наверное, назвать их женщинами, но у этих рептилий пол определить было практически невозможно. Отсутствовали и молочные железы, и то, что у людей именуется фигурой. Не было, разумеется, никакого волосяного покрова на головах, чтобы особи друг от друга отличались хотя бы причёсками. Все выглядели одинаково, хотя, быть может, поживи он в их обществе какое-то время, то, глядишь, и научился бы как-то меж собой различать.

Необычные звуки главной мелодии посреди отбивавших ритм бубнов и тамтамов принадлежали громоздкому струнному инструменту в руках дворфа, крайне похожего на того, которого вышвырнули из трактира. Такой же репоголовый, с длинными «щупальцами» дредлоков на голове, правда, теперь торчащими из-под широкой соломенной шляпы. Сейчас он, благо, был уже в походной светло-коричневой курточке с бахромой и тёмно-серых бриджах. Где успел одеться и, главное, раздобыть этот ситар – а именно так звалось то, что находилось сейчас в его умелых руках под управлением толстых пальцев – оставалось неизвестным.

Но Бальтазар, пусть и не слышал прежде его звучания, определённо видел такой инструмент среди многих других на искусных детальных изображениях нескольких энциклопедий в библиотеке своего последнего учителя. Семь основных струн, ещё девять резонирующих, обилие ладов, колков и всего прочего. Да ещё и специальное кольцо с коготком на палец, которым дворф поигрывал на своём инструменте.

Делал он это умело, можно даже сказать, профессионально. Бальтазар сразу смекнул, что, с большой вероятностью, имеет дело со странствующим музыкантом, то бишь бардом. Таким и вправду бывает иногда нечем платить в таверне или борделе, но они устраиваются там на работу и пару дней за еду и прочие услуги, без каких-либо денег в оплату, развлекают посетителей своей музыкой или даже песнями. Впрочем, прямо сейчас голоса этого гнома слышно не было.

В сердце снова взыграло тревожащее неприятное чувство. Они были даже незнакомы, но в грядущей бойне Бальтазар как-то не хотел убивать этого низкорослика. То ли музыка его так околдовала, то ли просто сейчас казалось, что он ни при чём во всех тёрках серпентов с людьми Яротруска и других городов.

И, подкравшись поближе, он видел теперь, что жрецы на берегу из своих широких плоских корзин в воду бросают отрубленные части человеческих тел – кисти, голени, стопы, разные внутренности, отчего озерцо у побережья постепенно становилось мутно-красным.

А когда всё закончилось, то они, юрко метнувшись в одну соломенную хижину, вытащили оттуда связанного тучного старика с широкой седой бородой в форме лопаты. При этом рот ему не заткнули никаким кляпом, ни то даже не опасаясь, что его призывы о помощи отсюда кто-то услышит, ни то надеясь, что тот будет громко вопить на протяжении своего жертвоприношения. С этих созданий станется, и не на такие зверства способны.

Дорогой чёрно-золотой камзол с бирюзовыми пуговицами выдавал в пленнике человека небедного. И у некроманта мелькнула мысль, что это и есть городской староста. Ну, а те отрубленные части рук и ног, вероятно, принадлежали его изувеченной охране. Ведь каких-то подробностей похищения оного Бальтазар у чародея не расспрашивал, ему всё это было максимально не интересно.

Какая разница теперь, в каком часу и где было нападение. Не важно, сколько длилась битва. Факт был перед глазами — похищенный мужчина. Может, купец с дороги, может, и вправду градоначальник Яротруска, спасать его в любом случае некромант не собирался. Он выбрал его лишь поводом для себя вступить в сражение с серпентами, дабы не заявляться просто так.

А пока он приближался, ритуал подступал к собственной кульминации. Земля задрожала, и, по ощущениям, даже не из озера, а откуда-то из-под земли, прорыв себе путь к дну водоёма, оттуда с шипением начало подниматься колоссальное существо, отдалённо чем-то напоминающее гигантскую кобру.

Извивающееся толстое тело червеобразного чудища покрывала зелёно-коричневая чешуя в ромбовидных узорах. Брюхо выложено блестящими пластинами цвета ротанга. Примерно от середины подобной древесному стволу вздымавшейся туши уже начинал распускаться перепончатый капюшон на манер крыльев летучей мыши, держащийся полупрозрачными мембранами на шиповидных отростках, вылезавших своим остриём за его пределы.

Глаз на выпиравшей склизкой голове не было видно вовсе. Такой подземной твари они, видимо, были попросту ни к чему. Симметричная чудовищная пасть горизонтальными вытянутыми челюстями раскрывалась, имея по два клыка снизу и сверху, а внутри звёздчатый язык, напоминавший головоногого моллюска с кучей склизких щупалец. Только вместо присосок на них были не то крючки, не то шипы, не то зубы, способные пронзить, перемолоть и растерзать любое попавшееся в их цепкую хватку животное. В том числе и заготовленного для ритуального жертвоприношения, связанного плетёной льняной верёвкой по рукам и ногам, старика, истошно вопящего от ужаса под ускоряющийся ритм бубнов и звона струн ситара.

Щупальца бледно-розовых языков исполинского чудища ощупывали воздух, непрерывно колеблясь. Голова склонялась к окровавленной воде и дыму от костров, куда могли добавлять и особые сушёные цветки либо плоды для дополнительного аромата. Густая жёлтая слюна, напоминавшая крупные капли лимона или даже скорее мёд диких пчёл, вязко капала на песок и траву, а «идолище» уже готово было изогнуться для рывка в направлении своей жертвы.

Тут Бальтазару вспомнилась глупая шутка Ильдара про лук, которого ему «не хватает», и действительно подумалось, что стрелять с такой позиции было бы куда удобнее, чем бежать в ближний бой с холма. Ну, а так как лука с собой не было, пришлось импровизировать магией. Сколько он уже не спал, некромант не помнил. Но отдых в борделе определённо помог ему набраться сил хотя бы на ещё одно вот такое сражение.

Пальцы соорудили в воздухе несколько косых полос и круг вокруг них. В месте перекрестия клубящийся чёрный дым, постепенно меняя цвет, формировал тёмно-сиреневый череп, внутри которого сияло серебристо-голубое пламя, словно свеча внутри резных фигур. И вмиг череп кометой понёсся к заблестевшей на рассвете в лучах восходящего солнца вытянутой прямоугольной голове.

Ритуал людей-змей достигал своей кульминации в этом моменте, чтобы непосредственно на восходе совершилось жертвоприношение. Но сделать рывок к ёрзавшему с места на место неуклюжему телу не дал прилетевший сильный разряд, хоть и не нанёсший видимых повреждений вокруг чешуйчатой пасти, но заставивший существо нервно подрагивать и шумно кашлять, выигрывая время.

– Замрите-ка!– громогласно заявил Бальтазар, спускаясь с холма, в левой руке сплетая подобие крутящейся многогранной звезды, а правой достав из паучьих узорчатых ножен свой новый ребристый клинок, пока вокруг людоящеров сгущался в воздухе могильный холод, – Немедленно развяжите пленника! – командовал он, хотя это в корне противоречило предыдущему его приказу застыть на месте.

– Ты ещ-щ-щ-щё кто? – хриплым шипением проговорил кто-то из жрецов в полосатых клафтах, отступивших подальше от их пришедшего на кормёжку божества.

– Печально, когда ты будущий лорд тьмы, а о тебе пока ещё никто ничего не знает, – пробубнил себе под нос некромант, ну, а для них резко воскликнул. – Бальтазар Кроненгард! Ученик Гродерика Черноуста! Новый владыка этих земель! – создал он вокруг себя тёмную ауру с бесплотным магическим вихрем, чтобы его чёрно-фиолетовый плащ заколыхался вместе с причёской выразительным и эффектным способом, красуясь перед противниками.

– Кто? Ч-с-чей уч-щ-ченик? – зашипели змеелюди, сбегаясь перед связанным мужчиной, дабы не дать некроманту к тому подбежать и освободить пленника.

Дворф перестал играть от воцарившейся суматохи, поглядывая и будто тоже припоминая, что видел уже где-то на днях этого самого типа. А тот размахивал свистящим в воздухе клинком, угрожая всем, кто приблизится, тем более, что отрубать головы с длинных змеиных шей было в разы удобнее, чем сражаться с какими-нибудь другими расами.

– С-сгинь неч-ч-чисть розовёщ-щ-шёкая! Кыш-ш! – негодовали жрецы. – Ты с-срываеш-ш-шь обряд! Иначе с-станеш-шь с-следующ-щей жертвой Тес-с-с-скатлетона! – вздымали они пятипалые остроконечные лапы ввысь к жуткой лязгающей бестии, уже приходящей в себя после полученного разряда тёмной энергии.

Определённо, после такого у существа болели мышцы даже под толстой бронированной шкурой. Бальтазар знал, что плотная чешуя может отразить некоторые виды заклятий и действовать надо довольно аккуратно. Но дабы не стать мишенью для множества копейщиков, он резво присел, коснувшись руками земли. А над спиной его формировался чёрный вихрь раскрывавшего космического мрака с переливами неведомых созвездий, который, буквально взорвавшись широкими крыльями, кусками ткани меж-реальности рванул вперёд, окутывая окружающее пространство потусторонним сумраком, скрывавшим движения некроманта за вращавшимися слоями беспросветной мглы.

– Помогите! Пожалуйста! – раздался голос связанного старика, даже не понимающего, что тем самым он выдаёт для гигантского змея своё местоположение.

Рядом стоящему Бальтазару пришлось того даже пнуть хорошенько, чтобы покатился бочонком ближе к воде и не мешался под ногами. О такого того и гляди вмиг споткнёшься, да ещё и балабол редкостный, отвлекает почём зря. Лучше б ему рот перевязали, а не ноги, удрал бы подальше и помалкивал – подумалось кривившемуся в лице некроманту, сосредоточенному теперь на защите.

Чёрный купол отражал ядовитые кислотные плевки, которые друг за другом слетали через неравные промежутки времени из раздувавшей свой капюшон громадины. А затем змей-исполин показал, за что ж его так боятся и почитают его чешуйчатые поклонники. Взревел и начал низвергать целый дождь кислоты, попадавший в том числе и на воинов, искавших некроманта. И ниспослал ещё и едко-жёлтую струю, сотрясаясь на месте, неспешно поворачивая голову и, тем самым, пытаясь пронзить всю мрачную пелену в надежде задеть своего врага.

Кислота капала на песок с таким шипением, что тёмный маг не всегда понимал, где вооружённые прислужники твари, а где просто испаряются капли, в которые явно бы не стоило наступать. А судя по возгласам, не носившие обувь люди-змеи после всего этого «дождя» вокруг ещё как умудрялись это сделать.

Несколько заплутавших в чёрной дымке копейщиков таки обнаружили Бальтазара, рванув к нему, что было сил, отталкиваясь мощными задними лапами, оставляя на прибрежном песке глубокие следы. Но и они выдали себя звуком свирепого шипения, так что чародей, сколдовав ярко-малиновую сферу, окружил себя электрической спиралью и начал свой боевой танец с новым клинком.

Первые два удара лезвия прошлись по парировавшим древкам копий, срубая острые наконечники. Что, впрочем, никак не повлияло на агрессивное настроение местной стражи, и те тыльным концом дружно ударили молодого некроманта прямиком по лицу. Их отбросило искрящимся заклятьем, но удар всё равно достиг цели, так что и светловласый мужчина слегка выгнулся назад, задрав голову вверх и пытаясь оправиться.

Вскочившие быстро на ноги люди-змеи изогнулись в неестественном для человеческого телосложения приседании, устремив свои палки к ногам незнакомца. Тот же соорудил из дыма чёрного ворона, который раскидал парочку чешуйчатых созданий, и взмыл вверх, шелестом своих крыльев отвлекая ориентировавшегося по звуку и запаху гигантского змея.

Чавкающие клыкастые челюсти пытались схватить рукотворную птицу на лету, высовывали свой звёздчатый шевелящийся язык, под скверный скрежет торчащих из него костяных крючьев. Ну а внизу собиралось всё больше стражников, также ринувшихся на звук, дабы прийти своим на помощь.

Удар за ударом новёхонький меч отражал выпады копий, пока хитрецы, бьющие по ногам, не повалили некроманта спиной на землю. Спираль окружавшей молнии вспыхнула, разлетевшись по всем, словно цепной реакцией, каждого болезненно потрясло, некоторых повалило на колени, а кого-то и вовсе тоже сбило с ног, но каких-то серьёзных повреждений такая магия серпентам не наносила.

Спина Бальтазара болела от падения, дыхание чуть сбилось, но в своё время его учили противостоять таким недугам и держать себя в руках. В частности, техника, используемая им сейчас, предлагала постараться задержать дыхание и вообще ни о чём другом не думать, кроме сражения.

Не успел молодой человек встать на ноги, как один из отважных копейщиков уже бежал на него, стремясь пронзить насквозь. С впечатляющей грацией некромант увернулся от вражеского лезвия, выставив своё собственное прямо в голову нападавшему. А тот в броске схватил некроманта и, даже налетая на меч, проткнувший левый глаз создания, умудрился вонзить ядовитые клыки магу ниже плеча в области лопатки.

Мужчина вскрикнул, ощутив, как жгучий яд тут же принялся разливаться по телу, но боль лишь раззадоривала на битву. Скинув с себя тушу и вынимая из глазницы уже бездыханного людозмея свой клинок, он ринулся вперёд, гневно размахивая им в прыжках, ногами отводя от себя опасные копья и срубая клыкастые головы со змеиных вытянутых шей, покрываясь их брызгавшей синей кровью.

За гибелью первого шёл следующий серпент. Каждый, кто приближался, получал режущим взмахом меча резвый и сильный удар, чаще всего оказывавшийся смертельным. Правда, одно из упавших, ещё недобитых тел умудрилось вонзить свои зубы в икру правой ноги некроманта, остановив его движения и едва не повалив наземь.

Бальтазар со злости отсёк голову существа, застрявшего клыками в его плоти. И песок вокруг вновь обагрила густо-голубая жижа, фонтанируя из раны так, что попала брызгами некроманту прямо в глаза. Пальцами левой руки он старался их протереть, отвлёкся на попытки отцепить и вытащить из себя эти подобные изогнутым кинжалам крупные клыки, как из мрака появилась громадная четырёхзубая пасть Тескатлетона, раздувавшего свой капюшон и готового вот-вот схватить некроманта.

Причём два верхних зуба гигантского червя были крючковато загнуты вовнутрь, а нижние клыки торчали как лишь слегка изогнутые сабли. Внутри мелких других наростов, как казалось чернокнижнику, не имелось или те были почти незаметны. Такая конструкция клыков позволяла при движении челюстей разрывать схваченные тела на несколько частей и просто заглатывать. Жевать столь крупному чудищу было не обязательно, с его размерами, что человека, что эльфа, что целую корову или антилопу, оно вполне было в состоянии затащить себе в пасть целиком.

Нигде не говорилось, что у серпентов ядовитая кровь, однако же, меж веками определённо чувствовалось неприятное раздражение и лёгкое жжение, постоянно заставлявшее сощуриваться, как бы старательно он те не протирал. Но приближающийся рывок инфернальной кобры заметить вовремя, к счастью, удалось.

Пришлось перекатом нырять в сторону вместе с оставшейся на ноге вонзённой головой. И чем больше было движений, тем болезненней сам углублявшийся укус, и тем больше яда стекало по этим гладким клыкам в растягивавшиеся раны. Земля задрожала, когда туша гиганта окончательно вылезла наружу и уже не торчала из озерного дна. Теперь чудище могло появиться вообще откуда угодно. Дымчатый ворон давно рассеялся, а вот сотканный космический мрак стал больше мешать уже самому Бальтазару.

Он начал разрушать это заклинание, чтобы видеть побольше. Ринулся к силуэту толстяка, чтобы рассечь путы, но это оказался дворф рядом с банджо, схваченный жрецами в заложники, словно тот может быть хоть чем-то дорог пришлому чернокнижнику. От подобной наглости некромант аж остановился на месте, не веря глазам своим.

– Стой, или он умрёт! – шипел один из серпентов в клафте.

– Выручай, братан! – взмолился синеглазый дворф, поглядев на него, он попытался даже протянуть руку, но его сцепили ещё крепче.

Мужчина не испытывал к тому сейчас ни капли сострадания. Бросая пленника со змеелюдьми, новоявленный барон Кроненгард просто отправился сквозь развеивающуюся дымку к кромке озера на борьбу с огромным извивающимся чудовищем, несмотря на все раздосадованные возгласы и крики о помощи гномьего голоса. Его было бы жалко убивать, если б он был на стороне серпентов, а раз они не друзья, то пусть сам выкарабкивается из передряги. Барды обычно носят с собой какое-нибудь оружие для защиты от разбойников на дорогах.

Пока плавно растворявшееся колдовство скрывало движения некроманта, была возможность приблизиться к гиганту незамеченным, впрочем, у твари-то глаз никаких не наблюдалось, главное, чтобы его прислужники не помешали с ней разделаться. Причём, сделать это надо было как можно скорее, иначе яд совсем скуёт тело, да и пронзённая икра уже заставляла прихрамывать. Необходимо было взять себя в руки, позабыть о боли на какое-то время и стремительно действовать.

Теперь было видно, что у монстра на кончике хвоста, где чешуя была багряного оттенка, также раскрывалось что-то перепончатое, напоминавшее небольшой веер, которым тварь яростно колотила по земле, поднимая песчаную пыль. А создаваемая быстрым бегом Бальтазара вибрация передавалась пластинам на брюхе Тескатлетона. Так что змей теперь без труда мог определить местоположение жертвы. Правда, прицелиться было непросто, ведь та стремительно к нему приближалась, и необходимо было предугадать момент.

И он был угадан верно. Четыре крупных клыка одновременно пронзили тело некроманта, схватив крепкими челюстями, меж которых к мундиру тут же высунулись покрытые крючковатыми зубцами щупальца. От серьёзных ран и охватившей тело инфернальной агонии молодой чернокнижник едва не выпустил свой клинок, но всё же крепко сжал кулаки, в одном из которых находилась ребристая обсидиановая рукоять.

Казалось, ещё мгновение, и яд пожрёт его целиком. Или же целиком проглотит это чудище, утянув в свою зловонную гадкую глотку, растворяя и переваривая в едкой желудочной кислоте, как всех принесённых в дар ему до этого. Чудовищу-то было всё равно: сожрать толстого старика или молодого воина, а лучше было бы даже обоих, кто знает, когда эту скользкую, извивающуюся волнами, громадину кормили в последний раз.

Изодранный плащ колыхался в воздухе, крепко держась на вороньих металлических застёжках. Наряд много где уже был прокушен, и от частых движений разрезы и дыры лишь растягивались, терзая дорогие ткани, с шумом рвущиеся под натиском прямоугольных челюстей.

Что было сил Бальтазар начал пронзать мечом крупную уродливую морду в щели между большими чешуйками. Куда на деле довольно легко входило плоское наточенное лезвие узорчатого клэйбэга. Клинок погружался и вновь взмывал в воздух, открывая хлещущие синей кровью широкие раны. Нередко удары шли в одно и то же место, доставляя змею всё больше мучений. А сам некромант собственную боль старался превозмогать, давая выход воплям гнева и погружаясь в неистовый раж, когда пыл битвы вновь замещал ту животную страсть, которой он упивался в Яротруске.

Несмотря на то, что визит в городок прошёл совсем не так, как некромант планировал, такое сражение с неистовой бестией устраивало его чуть более, чем полностью. Такой противник был не просто достойным. Он был превосходящим. Змей определённо сильнее и тяжелее, мог сломать все косточки человеку в любое мгновение, ударить о землю, задушить кольцами. Монстр был также хитрее, не обладая зрением, но вычислив с роковой точностью перемещение Бальтазара, схватив вот так смертоносным укусом.

Кровь и слюна хлестали наружу из исполинской пасти на перекошенного гримасой ненависти Бальтазара, когда лезвие неподводящего меча играючи перерубало все копошащиеся в воздухе хоботы-щупальца мерзкого уродливого языка, пронзало розоватое склизкое нёбо бестии раз за разом. А изнутри по его сосудам стремительно двигались новые дозы отравы, заставляющие действовать всё быстрее, пока силы не покинули вооружённого чернокнижника.

Прямо в пульсирующий центр хлюпающего языкового обрубка Бальтазар всунул свою левую руку, морщась от отвращения, и что было сил сосредоточился на смертоносном сине-чёрном луче. Тот, через время своего сплетения, наконец, вырвался вперёд и пронзил насквозь тушу твари, косым столпом сияния выходя где-то там сзади из спины чешуйчатой громадной бестии.

Челюсти хлюпающей громадины мгновенно разжались, и с криком от неожиданного падения некромант рухнул с большой высоты на левый бок, сломав и руку, и парочку рёбер, разбив рот, так что привкус крови во рту ощущался и своей, и чужой. А вокруг сбегались змеелюди, окружая его почём зря. Ведь окончательно издохшая, трепыхавшаяся в последних предсмертных конвульсиях громадина рухнула. Да так, что погребла под собой добрую половину стражников с правой стороны от Бальтазара, забрызгав остальных их кровью под бесовский аккомпанемент хрустнувших и лопающихся костей.

Он был ещё жив, завалившись на спину и поглядев на жрецов, столь одинаковых и похожих друг на друга, как капли воды. Отличать их по некой разнице рисунка, помятостей и ровности одетого клафта было бы в разы проще, чем анатомически по чешуйкам на мордах или же лицах – Бальтазар не слишком понимал, как следует называть это у зверолюдей, чьим расам не особо-то доверял и откровенно недолюбливал.

– Тес-с-скатлетон… мёртв? – раздался шипящий голос кого-то из людозмей, будто не готовых признать очевидное.

Уже не было ни утреннего тумана, ни колдовской дымки, только истерзанная туша уродливого змея-исполина, кровоточащего лазурной жижей в ярких лучах утреннего солнца, бездыханно лежавшая мертвее некуда в голубоватой луже от собственных опрометчивых почитателей. Остатки племени глазели на труп и умирающего рядом Бальтазара, сузив свои вертикальные зрачки огромных жёлтых, как у рептилий, очей.

– Невозмож-ш-ш-жно! Бога нельз-с-с-зя убить! Кто ты такой, что унич-чтожил ц-с-целое бож-ш-жество?! – пали они перед ним на колени.

У Бальтазара же внутри и снаружи столь адски болело всё тело, где травмы от ран перемешивались с повреждениями органов от действия яда, что он даже не мог им ничего ответить, только плеваться собственной кровью. Почти не слышал, но до последнего сохранял себя в сознании, по крайней мере, старался, потому что знал, если царица-тьма укроет его в мягкий сумрак своими крыльями, то не отпустит из глубин той бездны уже никогда.

– Жалко его, – подошёл выпущенный змеелюдьми дворф-музыкант, поглядывая на умирающего чернокнижника. – Хорошо бился… Эх… Пал смертью храбрых! Я напишу балладу о безымянном герое, отдавшем жизнь в сражении с чудовищным богом-червём, – бурчал низкий голос, и он со вздохом отошёл, держа на наплечном ремне за спиной свой крупный ситар.

– Теперь-то хоть можно меня развязать! Вы! Рептилоиды! – вертелся пухлым червяком бородатый старик, которому ещё и плечо серьёзно обожгло одним из поленьев на берегу, на которое он имел несчастье накатиться за это время.

– Вы мерз-с-зкие нетерпимые с-с-сущ-щества! – повернулись к нему змеемордые. – Ваш-ши лазутчики, страж-ш-жники, раз-с-зные горожане только и делали, что уничтожали наш-ш-ши гнёзда, раз-с-зрывали наш-ши кладки и разбивали скорлупу, губя ещ-щё нерождённых детей! – шевелились в воздухе раздвоенные их языки.

– Вы отравили наши колодцы! Варите тут всякую дрянь, выливая на наши яблони! – свирепо ворчал городничий.

– Не припис-сывай нам с-собственные грехи, человек. Тес-с-скатлетон велел нам принос-сить ему жертвы, иначе бы пожрал нас-с-с. А пос-скольку наш-ши кладки уничтож-ш-жены, нам приш-шлось отлавливать людей из ваш-ших с-селений! Иначе мы бы прос-сто ис-счезли с-сами, как рас-с-са! Вы, злобная, завис-стливая, розовощ-щ-щёкая нечис-сть! Вам мало того, что и так з-с-загнали нас аж за холмы? Презирающ-щие нас-с-с лишь за то, как мы от вас-с отличаемс-ся, вы пош-шли против с-своих, отравляя город, лиш-шь бы обвинить в этом нас-с! – шипели недовольные серпенты.

– Вы же отсталые в развитии дикари! Пляшите у тотемов, приносите своих в жертвы, кормите каких-то чудовищ! – пыхтел старикашка. – Вас надо убрать из этого мира! Мешаете человеческому виду развиваться! Не зря вас всех истребляют церковники! Вы здесь нечисть! Во имя господа нашего! – молился он слёзно, глядя на небо.

– Меш-ш-шаем вам быть ц-с-царями природы, коими вы не являетес-сь, но очень хотите, – шумно пыхтели недовольством змеелюди своими ноздрями. – Год за годом, Тадеуш-ш, вы лиш-шали насс-с потомс-ства. Никогда не оказывали помощ-щи, не делилис-сь знаниями, рес-сурс-с-сами, не желали быть мирными с-сос-с-седями! Наш-ши кладки разорены, наш-ше новое поколение ничтожно. Вы убили даже наш-шего бога! И теперь нас-с ничто не держит на этой земле. Заберите с-себе этот клочок, жалкие бес-с-сердечные чудовища, — разошлись они с таким видом, что ещё не потерявшему сознание Бальтазару показалось в их необычной мимике змеиных морд определённая грусть, разочарование и отчаяние.

Но то, что зверолюди способны, как и род человеческий с их ближайшими соседями, испытывать настоящие эмоции, что они никак не были связаны с проблемами Яротруска, было последним откровением в потоке мыслей перед накрывшей весь разум некроманта абсолютнейшей густой чернотой. На этот раз лишь истинный мрак и тишина. Ни мерцающих звёзд, ни переливов далёкого неведомого космоса, ни источника света, ни лучика надежды, ни мерцающего огонька потусторонней реальности. Не было даже шёпота царицы-тьмы, к которому он уже был готов, чтобы услышать очередные нотации.