Шрамко Анна Михайловна

УЖАС ЖИЗНИ НА ОККУПИРОВАННОЙ ТЕРРИТОРИИ

До войны наша семья жила удовлетворительно по тем време­нам. У родителей нас, детей, было шесть человек, я — самая мень­шая. Моего отца Михаила Случевского забрали на фронт во 2‑й призыв — ему было 56 лет. Он погиб под Смоленском. Наводили переправу через реку, авиация налетела — все погибли. Нам при­слали извещение — «без вести пропал». Старший брат в 18 лет на фронте работал на машине. Очень много рассказывал о Дороге жизни на Ладожском озере — он там был и работал до снятия бло­кады. Несколько раз был ранен, но домой вернулся живой.

Я жила в Брянской области, в Севском районе, в селе Поды­вотье в 4 км от украинской земли. Наверное, так как наше село было первым русским, все зверство и ожесточённость достались нам. Село большое, более 1000 дворов, на территории было два колхоза, средняя школа, церковь, сельский совет. И в первый день появления немцев сразу же со всех сторон подожгли дома, село сгорело полностью, тех, кто не успел убежать, бросали в огонь или расстреливали. Это у меня и сейчас в глазах стоит. Крики, стоны и автоматные очереди. Говорили, что первыми заступили в наше село финны и мадьяры, я этого не знаю с уверенностью, — но то, что это были звери в обличье человека — это точно.

Наше село располагалось около леса, сначала кустарники, потом густые, болотистые леса. Считалось село партизанским, ночью приходили партизаны (брали что им нужно, еду), а днём из соседнего села (мы звали его Берлином) наезжали и свирепство­вали полицаи. Предателей было очень много, искали связь с пар­тизанами и убивали за это всю семью (и старых, и малых). Не было бы полицаев — не было бы столько отнятых жизней. Полицаи счи­тались самыми злобными.

У нас был земляной погреб, в нём мы и жили. Провизии ника­кой не осталось, благо, было лето, кормились тем, что осталось на огороде, ели траву.

Однажды добрые люди подсказали, что идут каратели. Люди от страха кто на чём, с поклажей на колясках, пешком побежали в лес. Проехав километров шесть, наша коляска поломалась (нае­хала на пень и сломала ось). Сзади нас люди стали кричать, чтобы мы ушли с дороги. Мы что‑то делали, замешкались. Передние уже отъехали далеко, и тут стали слышны выстрелы, немецкая речь (я и сейчас не могу слышать немецкую речь — мне страшно).

Немцы окружили ушедших вперёд людей, усадили под уклон и расстреливали. Кто остался живым, добивали гранатами. Всего уничтожили 286 человек. Одной из первых убили семью — мать и 9 детей, девочки‑тройняшки были моими подружками.

Нас тоже бы убили, но стало темнеть, а они боялись партизан. Мы сутки прятались в болоте, потом потихоньку стали выходить.

Дней через 10 всех людей выгнали из села, кто не мог идти — расстреливали на месте, согнали в одну кучу и ездили около леса, мол, если хоть один выстрел из леса будет, всем — смерть. Партизан успели предупредить, и выстрелов не последовало. Немцы, озверев от злости, расставили пулемёты и дали команду стрелять в людей. Но тут по селу проехала легковая машина, ещё издали открылась дверка и из неё замахали рукой. Это приехал какой‑то немецкий начальник и остановил своих людей. Женщины становились перед ним на колени и целовали руки.

А ещё страшный эпизод в глазах стоит: по улице ехали немцы на мотоциклах, но дети из любопытства выбежали к дороге посмо­треть, а меня что‑то задержало. Это спасло мне жизнь, других детей их пулемётами с мотоциклов всех расстреляли.

Кое‑какие полуземлянки построили, брёвна на плечах носили, всё же холода наступали. Потом всё село опять выселили в соседнюю деревню, жили люди в подвалах и погребах (а была уже зима), многие погибли, особенно дети, немцы танками сров­няли постройки. Жили по несколько семей вместе, так было легче выжить.

В 43‑м году в сентябре нашу область освободила Красная Армия. Я пошла в 1‑й класс. Ни одёжки, ни обуви — лапти выру­чали. А зимы тогда были очень суровые, лютые. Много людей замерзало, хорошо, если в семье было кому за дровами в лес пойти. Старики, больные люди ходить не могли и замерзали.

В 5–7 классах ходила в школу за пять километров, каждый учебный год начинался со слезами, меня не пускали в школу: «Кто тебя будет учить?». Свои знания я получала только от учительницы на уроке, дома заниматься было негде.

А средняя школа была за 12 км, целый месяц я не ходила, не пускали домашние — много было дел по дому. Но я всё же окон­чила 10 классов, была хорошисткой.

Поступила в Белорусскую сельскохозяйственную академию, успешно окончила её и проработала агрономом 35 лет. В то нелёг­кое время девиз был: «Сперва думай о Родине, а потом о себе». Так и делали, участвовали в уборке урожая на целине в 1956 году. Об этом можно очень много писать и вспоминать — жили в палат­ках, работали и отдыхали по очереди — круглосуточно, воды не было, привозили в цистернах раз в неделю.

Муж мой был зоотехником, у нас двое детей (по специально­сти врачи). Вот уже три года я живу в Коломне, приютили сын со снохой. Спасибо им.

Поверьте, вспоминать об этом времени было тяжело.