Тайна дома Шелестовых

Наступил 1907 год. Снова было неспокойно в Поволжье. Но Астрахань отличалась от остальных городов, так как располагалась довольно далеко от Москвы и тем более от Петербурга, эпицентров революционно настроенных рабочих. Немногочисленные заводы и артели в Астрахани работали без перебоев, стачек и забастовок. Уж больно суровые меры применялись к бунтовщикам.

Но вот на Волге было не все благополучно, особенно по весне, когда рыба тысячными косяками шла на нерест. Рыбаки рыболовецких артелей систематически нарушали правила рыболовства, ловили рыбу в запрещенных местах, браконьерствовали и оказывали злостное сопротивление рыбнадзору, который обстреливал их из револьверов и берданок.

Михаилу Шелестову приходилось не раз разбираться с местными властями и утихомиривать своих особо злостных нарушителей, вплоть до увольнения. Порой ловцы гибли в столкновениях с блюстителями порядка, такое тоже случалось. И тогда приходилось особо нелегко. Шелестов никогда не оставлял вдов и их детей без внимания, выплачивая им внушительные компенсации по утере кормильца.

В эти трудные и тяжелые для рыбопромышленника времена он зачастую подолгу отсутствовал дома, и как-то так получилось, что он проглядел самое страшное: Маша занемогла. Она выглядела бледной и вялой, потеряла аппетит, настроение у нее тоже было неважным. Она много спала, мало ела, а по ночам ее стал душить сухой лающий кашель.

Примерно через месяц Михаил Шелестов ни на шутку забеспокоился и пригласил лучшего врача для осмотра. Тот долго слушал Машино дыхание через трубку, отстукивал ей спину в районе легких, проверил пульс, осмотрел горло и, выйдя с отцом из спальни девушки, сказал серьезно:

- Михаил Акимович, боюсь, Машенька больна. Вы пока не волнуйтесь, но ее нужно госпитализировать. Мы ее полечим по-хорошему, понаблюдаем. Если нужно, укольчики поколем. Но без внимание оставлять нельзя. Здоровье у нее совсем неважное.

Шелестов испугался ни на шутку.

- А может, в Москву? Там диагностика и доктора столичные. Я все оплачу, сколько бы это ни стоило. И отвезу дочку сам. Вы только помогите, скажите, к кому везти, знаете ведь тамошних лекарей, только чтоб самые лучшие, самые известные! Не откажите в милости, я в долгу не останусь!

Но доктор не стал торопить события.

- Вы покуда не спешите так, любезный Михаил Акимович. Мы вашу дочку и у нас пролечим. Воспаления мы лечим неплохо, медикаменты есть. Но если уж наше лечение не поможет, тогда и в Москву поздно ехать. Не будем опережать события.

- А что значит поздно? Вы хотите сказать, что с Машенькой что-то совсем плохое сталось?

- Я этого не сказал пока. Мы должны понаблюдать. И недуг ее может по-разному себя проявить. Если быстро на поправку пойдет, значит не о чем беспокоиться, а коли и с лечением ее хворь усугубится, то дела плохи. А до Москвы пока доедете, пока доберетесь, она совсем обессилит у вас. Лечить надо прямо сейчас начинать, поверьте мне, любезнейший.

Отец был в отчаянии! Горю его не было предела. Он всю жизнь оберегал свою дочь, как тропический цветок невиданной красоты, жалел, лелеял. И вот на тебе! Хворь приключилась.

Наутро Машеньку увезли в больницу, конечно же самую лучшую в городе, и в этот день Михаил Акимович из больницы не уходил. Он целый день провел в коридоре, пока Маша спала после больничных процедур, а когда просыпалась, отцу разрешали навестить ее, только недолго, ей нельзя утомляться даже разговорами.

После полудня прибежал обеспокоенный Дмитрий.

- Как Машенька? Мне к ней можно? – спросил он Шелестова, и по его лицу понял, что дела неважные.

Так и просидели они вдвоем весь день у палаты девушки, а она большую часть времени была в забытьи.

Доктора ничего не говорили, не объясняли и не обещали. Время текло медленно и вяло, оставляя все меньше и меньше надежды на благополучный исход. Михаил Акимович впал в отчаяние.

- Ну хоть бы знать, что с Машенькой, тогда уж и легче было бы в ожидании. А так уже нервы не выдерживают.

- Надо надеяться на лучшее, Михаил Акимович, - как-то безрадостно и без энтузиазма в голосе проговорил Дмитрий.

Сам он подозревал неладное. Он видел однажды на катке, как Маша зашлась кашлем от быстрой езды, и утерлась платочком, но выронила его нечаянно, а Дмитрий поднял.

- Маша, это что, кровь? – спросил он, увидев красные разводы на платке.

Она смутилась немного и сказала:

- У меня десна болит. Наверное, кровоточит немного.

- Надо бы к докторам. Они полечат, - обеспокоенно сказал тогда юноша.

Но Маша отмахнулась от него и умчалась на коньках вперед. Сейчас Дмитрий вспомнил об этом, но не решился рассказать Михаилу Акимовичу. Тот и без того был удручен, дальше некуда.

Машу выписали домой почти через месяц, нездоровую, бледную и худую. Надежд было мало. Судя по диагнозам, у девушки развился туберкулез, чахотка, как называли в старину, и надежд на излечение врачи не оставили.

Отчаянию отца не было предела. Он не верил в то, что все так уж безнадежно и решил везти дочь в Италию.

Дела в его предприятии были полностью переданы брату Николаю, так как хлопот с оформлением их отъезда было множество. Но все они были, увы, напрасны.

Машенька умерла ранним утром, умерла тихо, только подушка ее была вся влажная, то ли от слез, то ли от пота. Михаил Акимович будто закаменел. Он простоял у кровати дочери именно с каменным лицом не меньше трех часов, пока его не увели в гостиную. Он не верил в ее смерть, не хотел верить. Ему очень трудно дались ее похороны, и он почти сошел с ума от отчаяния.

После похорон он часами просиживал в ее спальне, вокруг ее вещей: одежды, книг, рисунков. Он не хотел расставаться с дочерью, отпускать ее. Он хотел умереть, только бы не переживать это страшное горе, свалившееся на его плечи, слишком тяжела и непосильна была ноша.

Михаил Акимович совсем почти забыл про Италию, но ему напомнил брат Николай.

- Ты поезжай, отвлекись немного. Эта поездка будет самой лучшей памятью о нашей Машеньке. Чего себя изводить здесь?

И Шелестов неожиданно согласился. Он уехал в Италию два месяца спустя после похорон дочки. 

***

Неаполь встретил его радостным блестящим солнцем, сверкающим морем и удивительно синим, глубоким небом. Такого неба он не видел никогда. Было что-то загадочное и даже мистическое в этой необычной синеве, она поглощала его целиком и уводила его душу туда, на небеса, к ней, доченьке, его ангелу, который, он был уверен, видит его сверху. Часами Михаил просиживал в тенистых парках и страдал. Страдал он так сильно, что у него начинало щемить за грудиной и дышать становилось трудно.

В один из погожих осенних вечеров он прогуливался по красивой городской улице и увидел афишу: 

"Венецианская биеннале! Спешите посетить нашу выставку мирового искусства! Оцените непревзойденную красоту самых выдающихся скульпторов!»

И Михаил заинтересовался, но интерес этот был далеко не праздным. Ему в голову вдруг пришла гениальная идея: изваять скульптуру дочери, создать ее точную копию! Его как током прошибло от этой мысли, стало легко, светло и даже радостно на душе, насколько это было возможно в его положении.

Он отправился в Венецию незамедлительно! За день до выставки Шелестов бродил по причудливым венецианским улицам, любовался гондольерами на извилистых каналах Венеции и празднично одетой публикой, и его смертная тоска стала понемногу отступать. Он все так же горевал по своей Машеньке, но мечта воплотить ее в мраморе сделала его сильнее и выносливее.

Сидя на скамеечке на площади Святого Марка, он неожиданно познакомился с русским господином по имени Антонио, или Антон, как его звали на родине. Очень пожилой, седой, с кучерявой бородой, Антонио сразу привлекал к себе внимание. А вот в Михаиле Шелестове он сам признал земляка. Старик присел рядом и тихо поздоровался:

- Доброго здоровьица, господин хороший. Откуда в наших краях?

Михаил встрепенулся, не ожидая услышать русскую речь, и тут же протянул руку для приветствия. Мужчины познакомились, разговорились, а затем за бокалом виноградного итальянского вина в местной таверне Шелестов и вовсе разоткровенничался перед старцем. Рассказал ему о своей невыносимой и невосполнимой утрате и о том, что хочет найти скульптора, чтобы тот изваял статую дочери в полный рост.

- Это тебе к Джованни надо идти, - проговорил старик Антонио.

Михаил оживился:

- Кто таков? Ты его знаешь?

- Да кто ж его не знает? Он известный в наших краях, да и во всей Италии, Джованни де Мартино его полное имя. И на выставке он будет, его скульптуры там очень популярны.

И старый добрый Антонио вызвался помочь своему новоявленному другу и земляку найти скульптора и переговорить с ним. Он-то в Италии уже давно живет, язык знает, а Шелестов как объясняться будет? По-французски разве что, да и тут он не силен.

Так вдвоем они и заявились на выставку, пришли еще до открытия и с нетерпением ждали, когда же их запустят в павильон.

Люди вокруг были почтенные, знающие и понимающие толк в выставленных экспонатах, все с увлечением ходили по залам и рассматривали произведения искусства. И Михаил с Антонио среди них. Но сначала Шелестова постигло разочарование. И не потому, что скульптуры ему не понравились, просто в том зале, куда они попали сначала, были представлены в основном бронзовые бюсты и небольшие по размеру фигуры, а Михаилу нужен был размах, объем, чтобы в человеческий рост!

- Не торопись, - увещевал его Антонио, - все еще будет, погоди.

И действительно, в одном из залов их взору предстали великолепные статуи Микеланджело, Рафаэля, Кановы и Гамбоджи, да и многих других скульпторов прошлого и нынешнего веков. Сам мрамор был великолепен, он словно ожил в руках этих прославленных мастеров, а мраморные вуали на статуях весталок Монти и Коррадини потрясли Михаила Шелестова настолько, что он не удержался и потрогал их рукой, он не мог поверить в то, что искусство ваяния из мрамора может достичь такого совершенства.

- Нельзя руками, - прошептал ему на ухо Антонио и повел дальше, в дальние залы, где надеялся встретить Джованни де Мартино.

- Если мы его найдем здесь, я с ним поговорю. Но на него особо не рассчитывай. Он мастер по бронзе. Вряд ли возьмется за твою работу, но зато он знает мастеров, которые смогут выполнить твой заказ. Человек ты не бедный, как я понял, поэтому вы сговоритесь, главное ты должен точно объяснить и рассказать, чего ты хочешь.

- А чего здесь объяснять? У меня есть фотографический снимок дочери в полный рост, есть ее портрет. Вот и нужно сделать статую, как ту, помнишь, «Статуя скорби» называлась. 

- Не надо тебе «скорби», зачем? Пусть изваяют ее, как живую. Полную жизни, молодую. Такой ты ее запомнил, дочь свою, вот и пусть она такой и возродится в мраморе. А потом я тебе еще кое-что скажу. Но не сейчас, сначала статуя! 

***

Михаил Шелестов воспрял духом, когда узнал, что статуя готова. Об этом ему сообщил письмом его новый друг Антонио. Письмо из Италии шло долго, но как только известие было получено, тот сразу же засобирался в дорогу, чтобы осмотреть изваяние и заняться отправкой его на родину.

Шелестов вновь прибыл в Неаполь, и когда Антонио привел его в мастерскую и подвел к статуе, Михаил упал на колени и зарыдал. Машенька, его любимая доченька, ангел небесный была настолько хороша и правдива в своем мраморном воплощении, что у отца окончательно сдали нервы при виде ее, и он чуть не потерял сознание.

Антонио отвел его в сторону, усадил на шаткий табурет и принес стакан воды. Молодой скульптор, имя которого так и осталось неизвестным, наблюдал всю сцену со стороны, и его глаза тоже наполнились слезами при виде горя и счастья отца, который с собой совладать не смог...