Сашка вяло ковыряла вилкой бокастые вареники с творогом, болтая их в масле, скопившемся на дне миски, и не поднимала глаз под строгим взглядом бабкиной сестры, по совместительству своей тезки —  Александры Семеновны, бывшей учительницы. Та стояла напротив, опершись обеими руками на стол, и, судя по всему, отступать не собиралась:— В деревню на весь отпуск? — баба Шура сканировала не хуже детектора лжи. — Я понимаю, что мне уже восемьдесят шесть, но я еще, слава Богу, из ума не выжила. Люблю я тебя, Сашка, и рада, что ты будешь здесь так долго. Только свежо предание, да верится с трудом. В твои года да с твоей зарплатой по курортам надо отдыхать и кавалеров красотой привораживать, а не у древней бабки в захолустье на три хаты торчать.— Бабусь, вы совсем не древняя! Вы вон какие слова знаете! — Александра, наконец, подняла голову.— Что, совсем невкусно? — было похоже, что Александра Семеновна сдалась.— Вкусно-вкусно! Очень вкусно! — запротестовала Сашка. — Вашим вареникам ни в каком столичном ресторане равных не найдется.Она и правда стала с жадностью уплетать крупные, но аккуратные вареники. — Я вот совсем не умею их готовить. Все вроде бы готовить умею, а вареники нет.— Ой, какие твои годы! Научишься. Да если и не научишься, не в том сейчас женский толк. Вот прабабка твоя, Мавра, вареники готовила. Ото вареники были! Хоть на выставку. Такая доля женская была: детей растить, семью кормить. И то она работала. Да ты ж знаешь. Александра открыла рот, чтобы что-то сказать, но баба Шура не дала, а хлопнула легонько ладонями по столу и продолжила:— Значит так: не буду я тебя допросами на ночь глядя мучить. В конце концов, ты отдыхать ко мне приехала. Как сама захочешь, так все мне и расскажешь, почему это ты решила устроить себе сие добровольное заточение. С этими словами она налила в кружку еще теплый компот из клубники, стоявший рядом на столе, и села.— Бабусь, я в монастырь хочу.— Ха! От  тебе на!— Не в  том  смысле,  —  поторопилась  исправиться  Александра,  —  я  сходить  туда  хочу  и  на  прапрадедову  могилу  посмотреть.  Он  же  на  церковном  дворе  похоронен. Должно же там хоть что-то остаться?—  Уже  легче.  Сходить — это  можно,  сходишь.  А  вот  осталось  или  нет,  кто  тебе  скажет?  После  того  как  на  месте  старой  церкви  монастырь  возвели,  ничего  там  не  осталось.  Могилы-то  слишком  старые,  ни  табличек  тебе,  ничего  нет.  Так,  догадки  одни.  Ну,  помним  мы,  что  нам  рассказывали:  дед  церковным  старостой  был,  почетным  жителем,  потому  и  схоронили  его  подле  церкви.  Не  каждый  такой  чести  удостаивался,  а  больше  никто  ничего  о  том  не  знает.  Старую  церковь  взорвали  в  тридцатые.—  Я  все-таки  хочу  поискать.  Может,  монахини  что  расскажут.  Начала  семейную  историю  писать.  Ну так,  наброски  пока,  но  все  же.—  Молодец,  что  не  оставляешь  благородное  занятие.  Человек  должен  знать  свои  корни,  и чем  глубже,  тем  крепче  он  на  земле  стоять  будет.  Ты,  я  вижу,  так  точно  будешь.  Ничем  вы  молодые  теперь  не  интересуетесь,  а  мы  стариков  своих  в  оба  уха  слушали,  чтоб про  жизнь  свою  рассказали  и  мудростью  поделились.Александра  сделала  большой  глоток  компота  и,  опустив  взгляд,  тихо  констатировала:—  Некоторые  вообще  это  блажью  считают.  И  что  мне  пора  обратиться  к  доктору.—  Ото!  Сам  пусть  и  обращается!  Недалекий  он  у  тебя  и  не  пара  тебе  —  я  всегда  на  этот  счет,  как  в  воду  глядела.—  Видите  ли,  я  возомнила  себя  прынцессой  и  фанатично  разыскиваю  королевские  корни,  а  фактически  холопка  холопкой  и  место  мне  в  дворницкой.—  Э-эх!  Все  мне  ясно,  Александра.  Жениха  нормального  тебе  искать  надо.  Как  жить  с  таким,  когда  вы  по  разные  берега  стоите?—  Пойду  вон  к  источнику,  он  меня  и  сосватает,  —  вываливается  Сашка.  —  Эге ж,  сосватает,  —  баба  Шура  усмехнулась  и  покачала  головой.—  Бабушку  же  сосватал  и  вас  тоже.—  То  все  придумки  людские.  Парубки  знали,  что  девки  туда  за  водой  ходят  и  подглядывали,  как  минута  свободная  была.  Как  понравится  девица,  так  выходили  с  другого  берега  и  воду  пили.  И  дед  мой  меня  так  посватал.  То  сказки,  Сашка!  Сказки!  Поздно  уже:  спать  давай! Баба  Шура  поднялась  со  своего  места.  Сашка  вскочила  следом:—  Я  помогу!—  Не  надо.  Ступай,  я  постелила  тебе!  Сама  управлюсь,  еще  не  совсем  калека.—  Бабусь, я  так  сто  лет  нормально  уже  не  ела!  Спасибо!  Сашка  закрыла  глаза  от  удовольствия,  обняла  бабушку  Александру  и  чмокнула  в  покрытую  мудрыми  морщинами  щеку.—  На  здоровье!  Сто  лет  никого  такого  благодарного  уже  не  кормила.  Ложись  уже!  Поди  устала  с  дороги.—  Спокойной  ночи,  бабусь!—  Заименно! Сашка  зевнула  и  поплелась  в  спаленку,  где  всегда  спала  с  детства,  когда  приезжала  сюда,  в  Александровку,  на  каникулы.  Дом  был  одноэтажный,  но  большой  по  площади  и  занимал  почти  весь  двор.  Сестры  решили  к  родительской  хате  достроить  половину,  облагородить,  и  так  и  жили  всю  жизнь  на  два  хозяина  со  входами  на  противоположных  концах.Баба  Шура  была  похожа  на  ее  бабушку  Марию,  по которой  Сашка  очень  скучала.  И  присказки  такие  же,  и  внешне  напоминала  ее.  Те  же  глаза,  тот  же  нос  и  волосы.  Только  моложе.  Бабушка  Мария  была  старше  Александры  Семеновны  и  умерла  на  сотом  году  жизни,  однако  Сашке  от  этого  было  никак  не  легче,  и  по бабуле она  сильно  тосковала.  Время,  конечно,  стерло  кое-что  из  памяти,  только  тоска  гнездилась  хоть  и  глубоко,  но  чувствительно.  И,  похоже,  она  прописалась  там  навсегда.  Приезжая  к  бабе  Шуре,  Сашка  чувствовала,  будто  бабушка  Мария  снова рядом.  Сознательно  старалась  себе  напоминать,  что  это  все-таки  не  бабушка,  но  девушку  непреодолимо  тянуло  в  деревню,  хотя  с  Александрой  Семеновной  они  созванивались  почти  каждый  день.—  Сашка,  не  спишь?  —  баба  Шура  заглянула  в  спальню.—  Нет  еще,  бабусь.  Входите!—  На,  вот,  возьми!  А  то  помру  до  утра,  и  никто  тебе  не  отдаст.Александра  Семеновна  присела  на  край  кровати  и  сунула  внучке  что-то,  завернутое  в  холщовую  ткань.  —  Теперь  это  твое.  Больше  в  нашей  семье  его  некому  передать.Александра  развернула  сверток,  и  в  руках  у  нее  оказался  гранатовый  браслет  в  оправе  из  черненого  серебра.—  Ба,  это  тот  самый?  Прабабки  Харитины?—  Тот  самый.  Я  тебе  уже  рассказывала,  браслет  примерно  в  то  время  у  нас  появился,  когда  Харитина  замуж  собиралась.  Наши  все  беднота  беднотой  всю  жизнь  были,  и  откуда  такая  вещица  в  семье  —  загадка.  Думаем,  что  Харитину  барин  молодой  одарил  на  память  при  расставании.  Жениться  не  мог  на  невесте  не  своего  круга  и  вот  подарок  сделал.  А  девке  что?  Предложили  замуж  —  нельзя  мешкать,  вдруг  потом  не  возьмут.  Особенно если  жених  из  хорошей  семьи.Сашка  задумчиво  вертела  украшение,  разглядывая  сверкающие  кровавым  цветом  грани  бусин:—  Вот  бы  вернуться в  прошлое  сторонним  наблюдателем  и  узнать,  как  он  к  нам  попал.  Тайну  браслета  разгадать.—  Выкинь  эти  дурные  мысли  из  своей  головки,  то  мечты  несбыточные  и  потому  пустые.  Бог  зазря  что  не  задумает:  коль  не  дано  человеку  будущее  знать  или  в  прошлое  воротиться,  то, значит,  так  тому  и  быть  должно.  Спи  лучше,  давай! Бабушка  Александра  потушила  лампу  на  тумбочке  и  закрыла  за  собой  дверь,  а  Сашка  решила  непременно  завтра  прогуляться  к  ручью.  Подумать  обо  всем,  поразмышлять,  в  том  числе  и  о  своей  жизни.Чем  дольше  она  оставалась  со  своим  женихом,  тем  больше  понимала,  что  хотела  бы  совсем  не  такой  жизни.  И  недавно  она  честно  себе  в  этом  призналась.  Ей  ведь,  не  как  Харитине,  нет  никакой  надобности,  замуж  сломя  голову  бежать.  Бабушка Мария  всегда  говаривала,  что  замуж  —  не  напасть,  лишь  бы  замужем  не  пропасть.  С  детства  знакомые  слова  теперь  обрели,  наконец,  свой  смысл.Она,  Сашка,  самодостаточная,  симпатичная.  Разве  что  люди  скажут?  А  что  ей  до  чужих  людей?  Замуж  если  и  не  навсегда,  то  надолго,  а  доверить  себя  и  доверять  человеку,  который  может  насмехаться  над  ее  мечтами  и  желаниями, — плохое  начало  союза.  Пусть  кто-то  скажет,  что  желать  быть  единым  целым  со  своей  половинкой  и  не  бояться  этого  —  блажь.  Но  Сашка,  ничуть не  приверженец розовых  единорогов,  хотела  именно  этого:  раз  и  навсегда  рука  об  руку  по  жизненному  пути.С утра  Александра  Семеновна  принесла  ей  свои  ботинки  на  шнурках:— Вот,  надень-ка!  В  поле  пойдешь,  чтоб  ногу  в  сандалиях  не  поранила.Кожаные  коричневые  ботинки  были  самым настоящим раритетом,  но  самое  странное,  что  их  будто  время  и  не  коснулось  вовсе.  Ношены  —  это  да,  но  как  были  красивые,  так  и  остались.  И  Сашка в  который  раз  задумалась,  сколько  же  им  лет.—  Спасибо,  бабусь.  Вы  всегда  обо  мне  заботитесь.  Хотя  я  уже  давно  не  маленькая.—  А  о  ком  же  мне  еще  заботиться,  деточка?  Пойдем,  я  уже  позавтракать  собрала,  не  задерживайся.  Сегодня  дождь  будет.—  Да  какой  дождь,  бабушка?  Вон  как  солнце  светит,  заливается!—  От  поглядишь! Солнце  вчера  за  стену  село  —  верная  примета.  Дед  твой  всегда  так  говорил,  никогда  не  ошибался.Сашка  заулыбалась,  почувствовав  себя,  как  в  детстве.  Будто  бабушка  рядом  и  ее  приметы  всегда  сбываются.  Дедушку  она  знала  только  по  рассказам  и  семейным  историям,  он  умер  за  восемь  лет  до  ее  рождения.  Про  то,  как  казацкий  кулеш  на  праздники  варил  в  настоящем  казане  на  костре  —  сам  лично,  никому  не  доверял,  как  сестру  Сашкину  двоюродную  нянчил  и  гостинцами  баловал,  как  солнце,  за  стену  садясь,  дождь  сулило…  Верная  дедова  примета,  это  точно.  Монастырь  встретил  умиротворяющей  тишиной  и  вдохновенным  величием.  Двор  теперь  был  уложен  плиткой,  в  центре  возвышался  главный  храм  с  колокольней,  под  ним  на  цокольном  этаже  находился  малый  храм,  а  справа  —  алтарь  под  крышей  и  символической  отгородкой  представлял  собой  храм  летний,  чтобы  как  можно  больше  народу  могло  слушать  службу  на  воздухе.  Ведь  по  праздникам  сюда  приезжало  много  людей,  их едва  мог  вместить  даже  весь  монастырский  двор.  Дальше  размещались  жилые  постройки  с  кельями  монахинь,  церковная  лавка  и  прочие  хозяйственные  помещения  с  небольшим  огородиком.  За  летним  храмом  у  забора  располагалась  криница,  где  в  праздники  освящали  воду,  и  можно  было  набрать  прямо  из  нее.  Слева  у  самой  ограды  возвышался  гранитный  крест,  а  за  ним  несколько  могил.  На  двух  из  них  не  было  никаких  надписей.  За  каменной  оградой  располагался  небольшой  парк,  такой  же  чистый  и  ухоженный,  как  и  все  в  монастыре.Сейчас  на  дворе  было  пусто,  лишь  две  монахини  занимались  своими  делами  в  летнем  храме.  Сашка  перекрестилась  несколько  раз  и  подошла  к  одной  из  них.  Она  рассказала  свою  историю  про  прапрадеда,  и  монахиня,  в  свою  очередь,  поведала  девушке,  что  храм  Васильевской  церкви,  той  самой,  где  крестили  бабушку  и  деда,  был  полностью  разрушен.  Когда  начали  возводить  монастырскую  церковь,  старый  фундамент  взрывали  для  закладки  нового  и  нашли  останки.  Монахини  предполагают,  что  это  был  какой-то  святой  человек,  и  его  перезахоронили  как  раз  здесь,  у  ограды.  Вторая  могила  тоже  неизвестна.  Еще  две  другие  принадлежали  монахиням,  которые  обрели  покой  уже  во  время  существования  здесь  женского  монастыря  во  имя  Сергия  Радонежского.  Других  захоронений  на  территории  найдено  не  было,  однако,  по  словам  монахини,  —  дело  давнее,  ведь  копали  глубоко  только  у  фундамента.  Если  есть  еще  кто,  то  покоится  он  здесь  на  святой  земле,  хотя  конкретно  и  не  обозначено  где.Возможно,  одна  из  могил  и  принадлежит  прапрадеду  Дмитрию  Николаевичу,  но  это  так  и  останется  теперь  тайной.  Сашку  проводили  в  лавку  и  подарили  брошюру,  в  которой  описана  вся  история  монастыря.  Девушка  пожертвовала  на  нужды,  купила  образ  Казанской  Божьей  матери  в  подарок  маме  и  направилась  обратно  в  деревню.Ее  выпустили  через  задние  ворота  за  монастырским  двором,  от  которых  через  подъездную  дорожку  стояло  здание  воскресной  школы.  В  ней  во  время  постройки  монастыря  временно  проводилась  служба.  Перед  входом  —  памятник  Петру  и  Февронии.  Сашка  остановилась  и  посмотрела  в  их  лица.—  Не  знаю,  могу  ли  вас  просить,  —  сказала  она  шепотом,  —  направьте  на  путь  истинный!  Как  поступить?  Чувствую,  неправильный  я  выбор  сделала,  мы  не  просто  разные  люди,  ценности  у  нас  разные.  Ведь  если  в  семье  нет  уважения,  то  разве  это  семья? Она  перекрестилась  и  пошла  по  дороге  обратно  в  деревню.  Уже  подле  самого  дома  Сашка  свернула  к  кладбищу.  Раньше  там  можно  было  неспешно  пройтись,  а  теперь  часть  кладбища  совсем  поросла  непроходимым  кустарником  и  высокой  травой.  Как  раз  пригодились  бабушкины  ботинки.  Теперь  Сашка  жалела,  что  раньше  не  занялась  поисками  и  не  расспрашивала  стариков.  Сейчас  многое  практически  невозможно  узнать  —  по  словам  местных,  записи  никакие  не  велись,  просто  сообщали  в  сельсовет  о  том,  что  будет  захоронение,  и  все.  Она  попыталась  разглядеть  надписи  на  табличках  там,  где  они  были,  но  ничего  не  нашла.  Потом  прошлась  там,  где  за  могилами  ухаживали,  посмотрела  на  надгробия  бабушкиных  сестер  и  братьев  и  их  жен.  В  самом  начале  кладбища  остановилась  у  могил  бабушкиных  родителей  —  прадеда  Семена  и  прабабушки  Мавры  —  положила  заранее  приготовленные  букеты  с  дворовой  клумбы  бабы  Шуры,  немного  постояла  и  пошла  дальше  в  поле.Ручеек,  который  вился  меж  холмов,  теперь,  казалось,  стал  еще  тоньше.  Самая  широкая  часть  не  превышала  и  метра.  Хотя  в  жару  ручей  почти  высыхал,  в  Сашкином  любимом  месте  он  журчал  даже  тогда  —  загадка.  Александра,  ловко  перепрыгнув  русло,  пошла  туда.  Солнце  уже  зашло  за  непонятно  откуда  взявшиеся  тучи,  повеяло  прохладой,  и  даже  не  верилось,  что  с утра  пекло.  Девушка  закуталась  в  ажурную  шаль.Холм  около  двух  с  лишним  метров  высотой,  будто  надвое  разрезала  узкая  лента  воды.  Расщелину  теперь  можно  было  просто  переступить.  В  детстве  Сашке  казалось,  что  это  и  не  холмики  вовсе,  а  целые  утесы  и  она  сидит  на  них,  словно  русалка.  Холм  покрывали  густые  заросли  мать-и-мачехи,  и  девушка  не  стала  лезть  сквозь  них,  зная,  что  там  полно  пауков.  Раньше  это  не  казалось  каким-то  препятствием,  но  сейчас  она  не  захотела  туда  пробраться  даже  в  ботинках.  Где-то  за  горизонтом  уже  начинало  греметь.  Грозы  Сашка  с  детства  боялась,  и  нужно  было  обязательно  вернуться  домой  до  ее  приближения.  Девушка  подобрала  юбки  цветастого  сарафана  и  скоро  спустилась  к  воде  у  подножия  холмов.Неглубокая на  первый  взгляд,  вода,  словно  черное зеркало,  отражала  Сашку  и  ее  толстую  косу,  норовившую  плюхнуться  в  темноту.Что  там,  под  зеркалом,  кто  знает?  Одни  рассказывали,  если  ступить  в  ручей  —  сразу  погибнешь,  другие  —  что  там  мелководье.  Были  и  те,  кто  рассказывал,  будто  ручей  меняет  глубину  и  направление,  и  для  каждого  он  разный.  Люди  верили,  друг  другу  пересказывали,  но  правды  никто  не  знал.  Знали,  что  место  заповедное,  вода,  хотя  и  кажется  черной,  на  самом  деле  чистая,  питьевая  и  необычайно  вкусная.  Что  у  ручья  помощи  попросить  можно  —  обязательно  поможет.  Что  если  девица  с  парубком  воды  одновременно  выпьют  с  разных  берегов,  то  навек  их  ручей  соединит.Может,  и  Харитина  вот  так  смотрелась  в  воду  на  этом  же  месте.  Девушка  коснулась  рукой  темной воды,  вызывая  рябь,  как  вдруг  браслет  соскользнул  с  руки.  Сашка  поторопилась  ухватить  его, придерживая  другой  рукой шаль  на  груди,  но  тут  в  глазах  все  завертелось,  и  девушка  отключилась.—  Бог  в  помощь,  Герасим  Осипович!—  И  вам так  же,  отец  Анатолий!  Глядите,  что  за  оказия  со  мной  приключилась! Герасим  кивнул  в  бричку,  где  лежала  девица  без  сознания.  Молодой  священник  привстал  на  подводу  и  потрогал  руку.—  Живая!  Слава  тебе  Господи!  —  батюшка  перекрестился.—  Живая, —  Герасим  последовал  его  примеру.  —  У  ручья  нашел,  а  рядом  никого.  Что  делать,  ума  не  приложу.  Похоже,  не  из  наших: одежа чудная, платье  полуголое  совсем.  Городская, может?—  Похоже,  городская.  Руки  вон  какие нежные,  к  работе  наверняка  не  приучены.—  Да  вижу,  барышня  вроде  как.  Только  откуда  здесь  взялась?  Ридикюль  вон  при  ней,  надо  глянуть,  чего  там