Солнце обливает кровью заката заснеженную равнину. Старый шаман Буба́ду готовится отправиться в путь. Время пришло: близится конец года. Наступает новое тысячелетие. 

Шаман мажет тёмное, почти чёрное лицо густой белой краской, в цвет смерти, и расплетает длинную косу, позволяя седым волосам мягко струиться по крепким плечам. Голову и шею он оборачивает в несколько витков мягким вязаным платком, словно защищая себя от холодного дыхания вечности, что ощущается сейчас ярко, как никогда. Меняются эпохи. Вот-вот придёт новый порядок. 

Буба́ду собирает припасы в мешок и кутается в серую куртку из толстой шкуры горного буйвола, которая защищает его от пронизывающего ветра и напоминает о былых охотничьих подвигах.

Когда Буба́ду был ребёнком, его бабушка, георгская, рассказывала, что на её снежной родине, где живут светловолосые белокожие люди, никто зимой не бегает нараспашку. Все, даже взрослые мужчины, с первых заморозков носят меховые шапки и длинные тулупы. Каждый знает, кто заболеет — тот до весны не доживёт. Бабушка ругала внука, который носился в расстегнутой куртке под зимними дождями.

Маленький, он удивлялся: зачем одеваться тепло здесь, в Го́тто, где если и бывают сугробы, то точно не размером с дом, как в Георгском царстве?

В жарком Го́тто зимы обманчиво мягкие, даже на северной границе, но духи огненной горы У́ло недобры. Ледяные ветры их дыханий задувают в любые щели и прожигают морозом до костей.