Снова наши костры полыхают в распадках,
     Ветер бьётся в озёрные чаши,
     Розовеют рассветы на старых палатках,
     И встречают смолистые чащи.


     Глава 1

     В распадке утомлённо спали палатки, в предрассветных сумерках, еле различимый, поднимался дымок. Несмотря на обильно упавшую росу, костёр ещё не погас. Вечером  засиделись допоздна. В партии работала одна молодёжь, и когда объявили, что вертолёт завтра уходит на санрейс, все бросились к озеру, забыв про усталость. Рассудили: раз ожидается дождь, то стирать бельё он не помешает, а вот смыть дневную усталость, понырять, просто расслабившись, полежать на воде, зная, что завтра можно спать сколько угодно, захотели все.

     Солнце потихоньку поднималась над горами, когда весь лагерь вскочил, разбуженный истошным криком Ленки. Она была единственной женщиной в бригаде, но очки -15, жиденькие, постоянно немытые волосы, ножки худенькие, как у кузнечика, делали её незаметной и незаменимой. Топограф она была хороший, семьи не разбивала, и её посылали всегда на полный сезон. Она страшно боялась лягушек, одна из которых этой ночью выспалась у неё под мышкой. Было жарко, в пуховом спальнике нечем дышать, и, придя с озера, Лена просто вытянулась у входа. С лягушкой ей спать даже понравилось. Прохладно, не чувствуется липкая сырость дальневосточной ночи. Когда ей утром срочно понадобилось выйти из палатки, лягушка упала на босую ногу, и вся округа была разбужена диким визгом. 

     С этой минуты весь выходной день из неторопливо-ленивого превратился в самый суматошный день за сезон.
     Сначала все, позёвывая, вернулись в свои палатки досыпать, пока солнце не поднялось и  не началась жара. Никто не успел даже задремать, как из-за сопок послышался гул, и над лагерем завис вертолёт. Сбросил посылку, сделав круг, убедился, что доставил по адресу, и исчез так же быстро, как появился. Всем стало не до сна. Вертолёт не заказывали, но когда открыли посылку, все растерянно посмотрели друг на друга. Кроме коньяка, в ящике ничего не было. Они могли просить по рации присылать коньяк каждый день, но это, скорее всего, считалось бы шуткой. В поле действовал сухой закон. 

     Первым опомнился самый старший, Шурик, он устраивался рабочим каждый год, характер имел непредсказуемый, но добрый. Настолько добрый, что когда в апреле завозили вертолётом продукты, по всему маршруту строили лабаза. На нём он и сидел, а ребята разозлили проснувшегося мишку, гоняясь за ним по сопке и пугая стрёкотом вертолёта.  Перелетев на другую сопку, не ожидали, что он их так быстро найдёт, заревев из ближайших кустов. Вертолёт до вечера улетел на базу, и они кинулись дружно к Шурику на лабаз. Карабин он им скинул, а лестницу поднял, посоветовав разбираться самим:

   – Как дразнили медведя, так и договаривайтесь. 

     В медведя стрелять себе дороже, это ребята знали, и напоминали им об этом каждый год на экзамене по технике безопасности. Только в самом крайнем случае. А прошлой осенью пришёл приказ Министерства геодезии и картографии: меньше трёх человек в поле не выезжать, и без оружия тоже. На Камчатке медведь, которого только ранили, немного отлежавшись, ночью задавил в палатке техника с женой и рабочего. Поэтому выстрел прозвучал в сторону, но, отразившись от гор, напугал косолапого так, что он, сверкая пятками и распространяя вокруг себя запахи освободившегося желудка, убежал. Наверняка летом будет обходить эту сопку как можно дальше. 

     Шурик, увидев коньяк, тут же побежал раздувать костёр, подкидывая сухой хворост, спрятанный от росы в его палатке. Он любил, когда тайга и её обитатели ещё спят, а солнце только скользит по вершинам гор, в одиночестве попить чай с травками у костра. Сам себя назначал костровым на весь сезон. Парни смеялись над его суетой, желанием поскорее выпить. Вспоминали, как осенью он с межсезонными рабочими пил, пока все не уезжали. Жили они по окончанию сезона в вагончике, который было не поставить во дворе, места под него не было. Только под окна начальника экспедиции. Когда тот уже не мог больше выносить пьяного загула под окном, вызывал милицию, и их увозили в вытрезвитель. Всех грузили в машину, кроме Шурика, он за эти годы милиции надоел. Возмущаясь, что его считают неспособным заплатить 25 рублей, он, пока всех везли по улицам, перелезал через забор и бежал по переулку, встречая своих к неудовольствию стражей порядка у дверей вытрезвителя. Одному в вагончике ему было скучно. Уезжал самым последним. Наверняка, его никто не ждал. Где он жил и чем до апреля занимался, не знал никто, а приезжал самым  первым, селился в вагончике и помогал исполнителям раскидывать по тайге продукты.

     Коньяка было много, и пока никто не видел, одна бутылка перекочевала в его спальник.  Над горами опять загудело, и вынырнул вертолёт. Выкинув вымпел, завис над болотными кочками и ждал, когда к нему подойдут. Сесть не мог. Пригнувшись от работающих винтов, Шурик, встав на цыпочки, с сожалением передал наклонившемуся пилоту драгоценную посылку.

     Спать уже никому не хотелось. Спиртного не пробовали два месяца. Все мысленно посидели у костра, зная, что Артём выделит для каждого по банке тушёнки на закуску и по банке сгущёнки с чаем на вечер. Вспоминали окончание сезона. Рабочие в вагончике, а исполнителям никто не запрещал на второй день после приезда пить в своём кабинете, петь под баян, курить в коридоре. Дым стоял такой, что некурящий начальник экспедиции старался не дышать, пока бежал до своего кабинета. А кабинет, где работала партия, не просто был в этот день шумный, он постоянно сотрясался от смеха. Придя зачем-то во время отпуска, главный инженер, не зная, что партия только приехала, зашёл поздороваться. На тумбочке стоял графин, всё остальное было у каждого в столе. Все знали, что полевики гуляют, но не знали, что пьют и чем закусывают. Молодёжь притихла. Про главного инженера, говорили в экспедиции: «Папа Лымарь ходит тучей, на рабочих сеет страх». А он, ничего не подозревая, налил себе стакан из графина. Кашлянув, выпил, как воду, и строевым шагом пошёл к двери. Мишка не растерялся: 

   – Вы куда? Рубль гоните! – И открыл свой стол. В полной тишине Лымарь вернулся и, щёлкнув по столу тяжёлым рублём, кинул его в ящик.
   
     В середине сезона было бы неплохо расслабиться. Но начальник партии связался с экспедицией и выяснил, что недалеко, на озере Токо, рыбачит начальник Предприятия с друзьями. Возможно, уху они ещё не пробовали, но коньяк закончился.

     Лениво попили чай. Солнце скрылось, стало пасмурно. Ждали обещанного дождя, всех достала жара, стоявшая уже больше недели. Решили устроить стирку, пока поднявшийся ветерок хорошо сушит; климат здесь влажный, даже в жару. Облюбовав место на берегу, рьяно тёрли и выкручивали всё, что накопилось за месяц. 

   Неженатые исполнители жили в  общежитии, и в поле привозили все вещи, что у них были, а осенью покупали всё новое. Мишка стирал и вспоминал конец прошлого сезона. Его позвали на свадьбу, а он так быстро опьянел, что был вынужден уйти из ресторана. Помнил, что садился в автобус. А проснувшись ночью в туалет, обулся в туфли и вышел на улицу. Когда обернулся назад, обомлел. Он стоял у пятиэтажки, в районе, в котором никогда не был, и в какой квартире был, не помнил. На улице октябрь. Несмотря на волосы, обильно растущие на груди, замёрз быстро. А услышав гудок поезда, быстро сориентировался и побежал к вокзалу. В одном из дворов увидел на верёвке женское бельё. Ему подошла только юбка. Замёрзнув всеми частями тела, не стесняясь, натянул её на себя. Стало немного теплее. Со стороны туалетов вбежал на перрон, хотел погреться на вокзале, но попросив у мужика сигарету, бросившегося от него как от чумы, представил себя. Зарос чёрными, как смоль, кудрями. В женской короткой юбке, с волосатой грудью. И придя в ужас, побежал в общагу. Понял: если зайдёт на вокзал, милиции не миновать.
     Постучав тихонько в окно, приготовился от пришедших под утро со свадьбы парней услышать одни маты. А они ещё не ложились, гадали, куда Миша запропастился? Не найдя его в общаге, мужики расстроились. Парень он был видный, мог найти себе любую девчонку. Или, хуже, любительницу обирать пьяных мужиков. Получив зарплату за сезон, оделся во всё новое. И не успев зайти в парикмахерскую, отправился на свадьбу. Значит, его костюм был набит деньгами: в экспедиции платили сдельно, работали весь световой день.
     Когда Миша открыл дверь и парни его увидели, хохот, которым они его встретили, был гомерическим. Настроение поднялось. Стали вспоминать, как он, вместо того, чтобы на базе разнять дерущихся рабочих, разбил лампу и, крикнув: «Я разведчик!», убежал в дальний угол за кровать. А приехав по работе в Тынду, с письмом для родителей от незамужней коллеги, сказал им, что он её жених. Был оставлен на неделю. В гостиницу даже не заходил. Забыв, что утром её мать сказала, что покрасит половину комнаты, он, не включая света, прошёл прямо посередине. Потом вставал пить, в туалет. Когда утром проснулись, вся  квартира напоминала цветом пёстрые горы Алатау.
     Родители ему понравились, но с коллегой пока ничего не получалось. Так просто знакомившийся на улице, Миша понимал, что он ей кажется несерьёзным. Люда смеялась, когда он говорил, что жить без неё не может, что с ним это впервые. Совсем перестала обращать на него внимание, когда он решил разжиться спиртом в проходящем товарняке. Больше для куража, и хорошо, что пошёл с другом. Наклонившись с ведром, поскользнулся на откинутой крышке и упал в спирт. В больнице его с трудом откачали, а Люда с тех пор здоровалась не глядя. 
   
     Уже развесив на кустах бельё, Мишка собрался уходить. Дождь так и не собрался. Зато над серединой озера опять появился вертолёт. Летел низко и, выбросив какой-то мешок, взмыл вверх и моментально скрылся из вида. Раздумывать было некогда, мешок тонул, и, бросившись в воду, он быстро поплыл к нему. Озеро втягивало в себя завёрнутую в брезент женщину. Завёрнута она была кое-как, и, выдернув её за длинные волосы, Мишка изо всех сил рванулся к берегу. В лёгких жгло, дышать было уже нечем, когда пришла помощь. Все собрались на берегу. Брезент не дал ей наглотаться воды, женщина была тёплой, но пульс еле прослушивался. Одежды на ней не было совсем. Ленка принесла одеяло и накинула на неё. Она и обнаружила еле бьющийся пульс. Стала делать ей искусственное  дыхание, а когда та, наконец, пошевелилась, откинула с лица длинные волосы.
     Все, кроме Артёма, молча пошли к своим палаткам. А он остался, с горечью глядя на приходившую в сознание женщину. Вот она открыла глаза, непонимающе встретила его взгляд, попыталась встать, но не смогла. Поняв, что она очнулась, он тоже пошёл к палаткам. Велел Ленке пойти перевязать ей голову, а сам, ни с кем не разговаривая, ушёл на противоположный берег озера.

     Начальником партии Артём стал только в этом году, его девочке исполнилось пять лет. Мама ушла на пенсию и осталась с дочкой. Последних два года он сам водил её в садик, отвечал на постоянные «почему», стирал и готовил. Женщины в его жизни были, но домой он ни одну не приводил. И, кроме секса, ничего от них не хотел.

     Незваная гостья, наконец, встала, завернулась получше в одеяло, и увидев костёр с чайником, побрела к нему. Хотелось пить, в горле перекатывалось битое стекло. Идя мимо палаток, поняла, что кругом тайга. Но почему от неё все отворачивались или просто уходили в палатку, не могла понять. Никто из этих людей не был ей знаком. Даже то, как она к ним попала, не помнила. Мужчина, что остался один с ней на берегу и смотрел как на прокажённую, показался родным и близким, но и его она никогда не видела. 
     Сердобольная Ленка, осуждающе посмотрев на мужчин, принесла ей тарелку с тушёнкой и макаронами. Молча сунула и ушла с книгой на озеро. Да и ладно, не хотят разговаривать и не надо. Она вспомнила, что не завтракала и не обедала, только закусывала. Поесть ей не пришлось. Рано утром забежала подруга, сказала, что познакомилась с лётчиком, он просил приезжать не одну, а ей он очень понравился. Ольгу долго уговаривать не пришлось. Накануне умер отец, и, перебирая документы, она обнаружила, что не родная дочь. Родителей она любила и даже никогда не сомневалась в их любви к ней. Только удивлялась, что мама родила её в 45 лет, и раньше детей у неё не было. Мама сказала, что папа пограничник и часто получал назначение на заставы, где не то что школы, а жилья нормального не было. А теперь, в 27 лет,  у неё нет мужа, детей и, как оказалось, биологических родителей тоже нет.
     Муж, правда, был, но недолго, и хотя брак был зарегистрирован, обнаружив, что у него двое детей в этом же городе, рассталась с ним без сожаления. Да и о чём сожалеть? Ночевать он не приходил по нескольку дней. Ольга думала, что он в загуле, а он просто жил на две семьи. С тех пор ненавидела роскошные букеты роз. «Искупительные букеты» она получала за два года семейной жизни очень часто.
     С мамой они поплакали, и она рассказала, что на Сахалине было сильное землетрясение. В военном городке не устояла ни одна пятиэтажка. Мужа послали с солдатами разбирать завалы. И через четыре дня они обнаружили в развалинах маленькую девочку. Та выжила только потому, что шли дожди, и вода, просачиваясь, капала прямо на лицо. И мама, будто оправдываясь и не прекращая плакать, продолжила: «После четырёх дней комы, Олечка, ты ничего не помнила, ни семьи, ни имени. Папа привёз тебя домой, детей я иметь не могла, и мы тебя удочерили. Назвали Олей и полюбили как своего собственного ребёнка». Немного успокоившись, Ольга попросила прощения, понимая, как ей повезло. Отец приехал, когда уже никого в военном городке не было, а в посёлке рядом сказали, что никого под развалинами не нашли. Да и родителями они были настоящими. Папы не стало, и с ним ушёл целый мир. Они рыбачили, вместе, ходили за земляникой, читали и спорили до хрипоты, когда она подросла. Её мнение не всегда совпадало с отцовским. Но своё, он никогда не навязывал. 
     Ольга пыталась разыскать своих близких, но военные архивы смотреть не разрешали, а  городские погибли: было много пожаров. Да и фамилия семьи ей была неизвестна. И не помнила она ничего. Ни лиц, ни имён. День рождения и возраст записали в загсе, выдав родителям метрику.

     Проехав две станции от города, девушки сошли с электрички. Их никто не встречал. Спросили у прохожего, где базируются лётчики. Ухмыльнувшись, дядька ответил, что кроме вертолёта здесь никогда и никого не было, а их посадочная площадка – идти прямо, никуда не сворачивая. Здание леспромхоза и вертолёт увидят сразу.          
     Ольга была категорически против – искать завравшегося вертолётчика. Но Варя настояла, видимо, парень ей действительно понравился. В доме, куда их послали, было тихо. Все на работе, а Варин знакомый ещё спал. Когда разбудили, Ольга поняла, что он не особо рад видеть её подругу, вернее всего, забыл, что вчера приглашал в гости. На столе стояли пустые бутылки, запах в комнате был отвратительный. 
     Пока пилот умывался, пришёл механик Виктор, а с ним хромой, не пожелавший назваться мужчина, лет тридцати. Предложили им с Варей прокатиться. Она и сейчас не могла понять, зачем согласилась с ними лететь, как они сказали, до вырубок и сразу обратно. Наверное, из-за Вари. Она глаз не сводила  с понравившегося ей парня. Да и на вертолёте Ольга никогда не летала. 
     Перекусив, пошли на вертолётную площадку, где загрузили четыре ящика, и вертолёт поплыл над тайгой. Сели они просто на поляну, никаких вырубок не было. Как поняла Ольга, прилетели рано, нужно было ждать два часа. У парней было с собой вино и водка. К бутылкам достали полбулки хлеба и два сырка. Варя с Борисом, так звали вертолётчика,  ушли с поляны, видимо, они решили, познакомиться поближе. Ольга не любила, когда её уговаривают, поэтому попросила налить  вина. Сначала не закусывала, решив, что вино не водка. После второго стакана ей стало плохо, больше пить отказалась наотрез. Она не видела, как, переглянувшись, Виктор с хромым встали. Думала, в туалет, а они, зайдя ей за спину, повалили на землю. Виктор стал её держать, а второй пихать  в рот что-то вонючее и скользкое. С намерением откусить, она сжала зубы.  
     Потом – провал в памяти. Очнулась одна в вертолёте. Он стоял на краю большого плато с выложенными каменным плитняком откосами. На многие километры была видна  тайга. Голова жутко болела, и, свернувшись на сиденье, Ольга снова впала в забытьё. 
     И опять вертолёт, но чужой. С трудом приподняв голову, она увидела, как в него грузят ящики. Потом забытьё и ненавистные голоса. 

   – Баба-то живая, зря мы её с собой взяли, видишь, не так лежит. Наверное, всё видела. А за шкуры тигров сам знаешь, что бывает.
   – Ладно, обойдётся. Тащи вино. 

     Приподняв голову, в неё влили половину бутылки. И больше она ничего не помнит. Очнулась на берегу, среди людей, которые не хотели с ней даже разговаривать.

     От деревьев потянулись тени, это садилось солнце. Все собрались у костра, ужинали, шутили, и опять Лена молча сунула ей тушёнку с макаронами. Чай, она набралась наглости, налила себе сама. Шурик, наверное, тоже пожалев, нарубил на ночь крупного валежника. Скоро все стихло. Ольга сидела у костра и не знала, что ей теперь делать. Спать её не пригласили, накормили – и то хорошо. Она видела их хорошее отношение друг к другу и не могла понять, что с ней не так. Мужчину, что был с ней на берегу, звали Артёмом, это она поняла из разговоров. Он до сих пор не вернулся.
     Она скорее почувствовала, чем услышала, как он подошёл. Не зная, что от него ждать, склонила голову. По лицу бежали крупные слёзы. Приподняв за подбородок, он, как наказывая, грубо поцеловал её в губы. Потом оттолкнул и ушёл в палатку.
     Ольга думала, что одна у костра будет бояться и не уснёт, она никогда не ночевала в тайге, но только улеглась на землю, как глаза сами  закрылись. Разбудил её Шурик, день был рабочий, и он подкидывал дрова, чтобы согреть на завтрак ведро чая. Потом встали ребята, потянулись на озеро умываться. Бригады быстро пили чай и поднимались в гору. Это потом она узнает, что там вырублена площадка и вертолёт по утрам развозит бригады по их участкам, а вечером возвращает на базу. Лена занималась камеральными работами и, посмотрев на Ольгу, нашла ей применение. Ей надоело на всю партию к вечеру готовить ужин. Да и работала она тоже сдельно. Когда все, кроме Артёма, разошлись, она подошла к Ольге и поставила перед ней в закопчённом ведре пять банок тушёнки и мешок с овощами. Буркнув, что бригады прилетят к семи вечера, и любят они борщ.
     Ольга устав от неопределённости, обрадовалась, что ей нашлась работа. Лена вышла ещё раз, бросив у костра брюки с футболкой. Переодевшись, она отправилась к озеру. Готовить мама её научила, а вдоль берега она видела дикий лук и щавель. Осторожно выбирая их из буйно разросшейся травы, она вспоминала поцелуй Артема. И не потому, что он её удивил, хотя да, удивил, а свои ощущения. Он был незнакомец, но её тело его знало. У неё не было амнезии, она понимала, что видит его в первый раз.
     Сноровки готовить на такую большую ораву не было. Перемыв всю посуду, поставила её на самодельный стол из стволов ивы, вместе с такими же скамейками. Решив в маленькой кастрюле сварить борщ для Артёма с Леной, поставила её на огонь костра. Видела, как кипело ведро чая. Обгорев, с шумом упало полено, и тут же его залило водой: кастрюля перевернулась. Хорошо, что в ней была одна вода. Оглядевшись, увидела сделанный  из камней и глины простенький очаг. Перетаскав туда хворост и угли, сварила борщ. 

     Из большой палатки никто не выходил. Она даже забыла, что не одна. Посмотрев на солнце, начала варить борщ в ведре. Сама с удовольствием поела. Щавель придавал борщу особую кислинку. Выскочила Лена, молча выпила борщ прямо из тарелки, доела ложкой и запила чаем. Ольга ждала Артёма, должен же он хоть чай попить выйти. Она решила заставить его с ней поговорить, Раз каждый день бывает вертолёт, значит, она может улететь домой. Про Хромого с Виктором она не думала. Когда пришла с водой от родника, Артём обедал. Хмуро посмотрев,  спросил:

 
   – Почему ты бросила дочь?

     Ольге показалось, что она сходит с ума.

   – Какую дочь? У меня нет детей. И вас первый раз вчера увидела. 
  – Сына потеряли, а ты даже не позвонила. – Он её не слушал. С ненавистью в глазах ушёл в палатку.

     Заболела голова, видимо, вчера очень сильно ударили. Но она всё помнила. Детей, ей сказали, у неё не будет никогда. Это из-за землетрясения. Стресс, потом четыре дня без сознания. Пока была замужем, пыталась лечиться, а потом потеряла надежду. За кого они её принимают? Ладно, все решили, что она на кого-то похожа. Но Артём, если у них были дети, не мог её ни с кем перепутать. Пусть и грубо, но поцеловал крепко и знакомо. Ерунда, какая-то. И когда она на него смотрела, с трудом отводила глаза. Он даже не спросил, как её зовут. Решившись, Ольга пошла к палатке. К Артёму обратиться не решилась. Спросила Лену: 

   – Лена, а не могла бы ты сказать, как меня зовут?
   – А ты сама не знаешь? Скажи ещё, что два года назад память потеряла. Артем только недавно рассчитался. Тебе тогда денег на покупки надавали, когда ты в Крым с сыном поехала.
   – Лена, ты бы вышла, мне с Катей поговорить надо. – Округлив глаза, Ленка выскочила из палатки.  

     Вот чудеса. Её, оказываются, зовут Катя. Интересно, и фамилия имеется? То, что её принимают за жену Артёма, это понятно, а вот куда делась женщина, так похожая на неё? Отводя взгляд, Артём смущённо сказал:

   – Ты извини, я, когда тебя поцеловал, подумал, что что-то не так. Но очень злой был. Ночью выходил, костёр оживил, ничего понять не могу, даже родинка за ухом такая же. Зина в детдоме выросла, не было у неё никого. Только фотографии семьи. Теперь думаю, что ты та малышка, её сестра-близнец. Она всегда верила, что тебя найдёт. Писала везде. Но все, кто спасся, были наперечёт, она и фамилии знала. Родителей помнила, как поднимали, а тебя не нашли. Фотографии сама сохранила. Вам по четыре года было. Извини нас всех, но уж очень на Зину все злые. Когда я понял, что она не звонит, позвонил сам, узнал, что сына у меня больше нет. У такого маленького было давление. Нам и дали путёвку в детский санаторий. Он дорогу не перенёс, его на скорой только с поезда до санатория довезли. Кровоизлияния в мозг. Похоронив его, она почти сразу выехала. В санатории её проводили на поезд, что шёл до Владивостока, но домой она не приехала. Милиция по всему пути следования проверила все несчастные случаи. Проводница говорит, что все купе были заняты, никто не выходил. Телеграммы не было, и поезд я не встречал. Потом с фотографией обошёл всех дежуривших в тот день на станции. Вспомнил её носильщик. «Она меня позвала у вагона, чтобы я помог ей вещи донести до такси. Наш сцепщик меня опередил, я понял, что они знакомы и больше ничего не знаю. А сцепщик уволился в тот же день. Ни о нём, ни о ней, больше ничего не слышал». Что я должен был подумать? Наверное, в детдоме нет таких родственных связей, как в семьях. Вот она нас и бросила.

     Глава 2

     В детдоме. Да, её счастье, что нашел её именно папа, и ни он, ни мама не сомневались, что она их дочка. Послана богом, как говорила мама, когда она плакала, что они ей не родные. У всех были дяди, тети, племянники, сёстры и братья. Только  у неё никого не было, кроме мамы и папы, они сами после войны жили в детдоме и родных не имели. Их вывезли из голодного Ленинграда. Они, дети, крепко прижимались друг к другу, когда машина шла по Ладоге. Никогда никто не захотел знать, у кого из них нет детей, это не имело значения.  Всю свою любовь они отдали Ольге. Вспомнив учившихся в школе вместе с ней детей из детского дома, сама не понимая почему, обозлилась на Артёма и почти закричала:

   – Она не могла бросить своего ребёнка. Ты  плохо искал, поверил, что она сбежала, и это ты бросил её. Я не могу ошибаться, мы близнецы. Даже увидев тебя и зная, что никогда не встречала, ты был мне знаком. У неё было много вещей, видимо, она, прежде чем уехать, выполнила все заказы. С ней случилась беда, а ты думал только плохое. Может, она была знакома с этим сцепщиком. Ты даже не выяснил, кто он. – Наконец, долго сдерживаемые слёзы о только что нашедшейся и потерявшейся сестре, об оставшейся совсем маленькой племяннице и об Артёме, полились рекой. И, что-то решив для себя, она заговорила, – знаю, когда с ней случилась беда. В начале  августа, два года назад, я упала на улице, меня привезли в больницу. Три дня мучили кошмары, меня тошнило, кружилась голова. Но всё прошло так же, как и пришло. Мне поставили диагноз мигрень и выписали. Мой день рождения записан 5августа. Вот пятого и выписали, я точно помню. Никакой мигрени у меня больше не было, хотя врачи заставили купить кучу таблеток и принимать их во время приступа.    

     Артём, о чём-то задумавшись, удивлённо посмотрел на неё. Вытащил свой ежедневник, долго листал и, что-то найдя, ошеломлённо сказал:

   – Поезд действительно пришёл утром 2 августа. Я слышал, что связь близнецов очень тесная. Но вы даже вместе не росли. Она про тебя знала, а ты, как я понимаю, ничего не помнила.
   – Не знаю, как это объяснить, но мои кошмары были связаны с землёй. Я не могла выбраться из какой-то ямы. Под ногами мокрая глина, и я скользила вниз, добравшись только до середины.
   – Ладно, тебе, наверное, на работу надо. Завтра улетишь. Еще раз прости.
   – А адрес племянницы ты мне не дашь? 
   – Дам, но лучше ты оставь свой телефон, она сейчас живёт у мамы, а мама с Зиной никогда не были дружны. Я скоро прилечу и позвоню. Пойдём знакомиться с Ксюшей вместе.

     Ну, вот теперь все разъяснилось. Ольга ушла к озеру и долго плакала. Оказывается, она держалась из последних сил. Тайга, не знакомые ей, с презрением смотревшие люди. А ведь она забыла спросить у Артёма, как она тут оказалась. Без одежды. Хотя хорошо помнила, отчего у неё разбита голова. И не могла поверить, что её просто хотели убить. Видела, как перегружали ящики, но и понятия не имела, что в них было. Скорее всего, Хромой не мог простить ей укус, а Виктор не стал с ним спорить. 

     Сначала еле слышимый, теперь, повторяя эхо окружающих гор, с шумом завис вертолёт. Бригада попрыгала прямо на мокрые кочки. Он прилетал ещё трижды. Ольга поспешила от озера, радуясь, что всё успела. Нарвав по пути душницы, бросила  в чай. Пряча от неё глаза, ели борщ, хвалили новую повариху. Всем было стыдно. Видя их дружелюбие, Ольга спросила:

   – А как я к вам попала?

     Все повернулись к Мише, который вдруг смутился, сказав, что он просто первый увидел чужой вертолёт, и если бы ему не помогли, не смог её спасти. Плавает он не очень хорошо. Значит, её просто выбросили в озеро и сняли одежду, чтобы никто не опознал вздувшийся труп. Ольге стало страшно. Варя знает, где она живёт, и наверняка, если Борис ей не разонравился, захочет с ним встречаться. Быстро выяснится, что она не утонула. Интересно, как они объяснили её отсутствие. И что Варя сказала маме, она наверняка вся изволновалась. Ольга всегда звонила, если отсутствовала ночью. Посоветоваться ей было не с кем, и она решила всё рассказать Артёму: как это ни странно звучало, но он был её родственник, муж сестры и отец родной племянницы. Подождав, когда он останется один в палатке, быстро вошла, боясь передумать. Он, оказывается, уже всё решил, и,  улыбнувшись, сказал:  

   – Катя, завтра мы тебя отправим в город. Поднимешься вместе с ребятами и улетишь с последней бригадой. На работу, скорее всего, не успеешь, опоздаешь немного. Завтра понедельник, думаю, тебе простят.
   – В город надо, а на работе я в отпуске. Ты извини, но мне надо с тобой посоветоваться. 
 
     Артём и сам понимал, что её сбросили в озеро, чтобы убить. Кому могла помешать молодая женщина? Внимательно выслушав, спросил:

   – Ты говоришь, слышала, что они про тигров разговаривали?
   – Слышала только само слово «тигр», и о том, что это незаконно. Но тигрят в вертолёте точно не было. Я бы поняла. 
   – А что было в ящиках? Шкуры тигров там могли быть?
   – Наверное, могли, если их выделать. Ящики были низкие и широкие.
   – Домой тебе, Катя, нельзя. Моя квартира сейчас пустая, бери ключи и, кроме мамы, никому не звони. Мой тебе совет: расскажи ей всё. Чтобы она нечаянно той же Варе не проговорилась. В комоде есть ящик с Зиниными вещами и платья в гардеробе. Рука выбросить не поднялась. Просто открывай квартиру и живи. Зине было бы приятно, что ты носишь её вещи. Теперь, думаю, был не прав, обвинив её в измене, но уж очень тяжело быть брошенным и, как я считал, преданным. И за дочку обидно было. А тут ещё мама, никак Зине детдом не могла простить. Она меня одна растила, всё ей дачу хотелось. Мечтала, что женюсь, и её родители нам помогут. Деньги копила, чтобы всем вместе дачу купить. А тут Зина. Сейчас понимаю, что ей с нами не очень хорошо жилось. Я летом, а иногда план не выполним, так и зимой дома не был. Мама, конечно, ходила и с детьми помогала, но, наверное, Зине проще было с коляской сходить в магазин, чем выслушивать вечно недовольную маму. И посуду она моет не так, и свёклу в борщ неправильно кладёт, и полы в носках моет. Чего только я за эти годы не наслушался. Но ни разу за неё не заступился, считал, что это  бабьи разговоры. А уж когда она пропала… Прости меня за все её обиды, у неё уже прощения не попросишь. Поздно конечно, но даю слово, что попытаюсь узнать, что с ней случилось.
   – Я поняла, сначала меня звали Катя. Но теперь я Ольга. Другого имени я не помню. Ключи возьму. Сейчас, когда с тобой поговорили, действительно боюсь идти домой. Но что я скажу твоим соседям? Они же будут думать, что я Зина. 

   – Может, амнезия – это выход? Дом экспедиционный, скорее всего, в подъезде почти никого нет, только женщины с детьми. Ты их никого не знаешь, значит, всё будет естественно.  Если скажешь, что ничего не помнишь, тебе поверят.
   – Могу я переночевать с Леной? Одной у костра неуютно.
   – Да, забыл сказать, она тебя ждёт. Устроитесь.

     Когда Ольга шла к Лениной палатке, ей почудился запах спиртного. Усмехнувшись своим фантазиям, импровизированно постучала. К её удивлению, в палатке раздался лай. А ведь она за весь день никаких собак не видела. Лена укладывалась спать в спальнике с маленькой кудрявой собачонкой.

   – Проходи, Артём тебе спальник дежурный принёс. В нём у нас спят те, кто на контроль прилетает. А на Капку не обращай внимания, она у меня старая стала, только ест и спит. Мне мама её ещё в школе купила. Я собак люблю. И из палатки её не выпускаю, да она и не уходит, утром в туалет и снова спать. Она так привыкла. Я её раньше в поле не брала. У подруги оставляла. А лет пять назад в Бурятии работали на нивелировке, с нами тоже была любительница собак. Выпускала её по всей базе бегать, там степь да солончаки, как она вообще не потерялась. В тот день нам обещали ещё одну бригаду привезти. И не удивились, когда вечером нас встретили костром, с поджаренным на прутиках шашлыком. Запах стоял умопомрачительный. Мы быстро ополоснулись и за стол. Так вкусно было. Любаша встала, все косточки собрала, собачку накормить. Пошла её в степь звать, а на заборе шкурка висит. Рвало нас обоих. Я через год перестала быть вегетарианкой, а она, наверное, по сей день мясо не ест. С тех пор я Капку нигде не оставляю. Да она и постарела, сама стала любить, повалятся. 

     Ольге не спалось. Если вчера она, переволновавшись, просто закрыла глаза и уснула, то сегодня ей казалось, что у палатки кто-то ходит, слышалось бормотанье. Она уснула, когда почувствовала запах табака, и поняв, что кому-то не спится, перестала бояться. Утром всем не дал поспать Шурик. Он был пьян, бродил по лагерю и искал свою вставную челюсть. Проснулся как всегда рано и понял, что чай с пряниками ему не осилить. Заходил в палатки, всех поднимал и перетрясал спальники. Злые, не выспавшиеся парни посылали его подальше. На всех обидевшись, Шурик расстроился до слёз и решил, что к девчатам ещё не заглядывал. Когда подошёл к палатке, увидел Капку, самозабвенно грызущую его челюсть.  Поняв, что её игрушку сейчас отберут, Капка бросилась бежать с ней в лес. Хорошо, вышла Лена, остался бы Шурик до конца сезона беззубым. Артём отстранил любителя коньяка от работы, пока не протрезвеет. Поворчав, что он трезв как стёклышко, просто не выспался, Шурик ушёл спать в палатку. А Артём полетел вместо него. Отдав Ольге ключи, ещё раз попросил  дождаться его и ничего не предпринимать.

     Когда вертолёт взмыл над тайгой, Ольга поняла, что боится лететь в город. Артём дал ей денег на такси и на первое время. Она увидит дом, где жила её родная сестра. Наденет её вещи, посмотрится в зеркало и, раз они так похожи, увидит её. Если бы Артём с Зиной не жили на другом конце города, они могли встретиться, их могли перепутать знакомые, и они бы узнали и полюбили друг друга. Выйдя из такси, Ольга вдруг испугалась, что Зина имела друзей в подъезде, и если они будут так же враждебны, как её спасители, она будет всё отрицать. Ладно, она их не помнит, у неё амнезия. А как же тогда она домой попала? Ключ у неё откуда через два года? Господи, о чём они только думали. Артём переставил замок. Потерялись ключи, он её предупредил, что замок пришлось менять. А как это объяснить, они подумать забыли. Не договорились. Ольга решила, что будет проблемы решать по мере поступления. Всё равно непонятно, как она никого не помнит, а домой пришла сама. В подъезде было темновато, и хотя Артём объяснил, на каком этаже квартира, она долго возилась с замком. Вздрагивая каждый раз от малейшего шума. Все знают, что квартира пустая, и её могут принять за воровку.
     Когда открыла, наконец, дверь и, включив в прихожей свет, глянула в зеркало, то поняла, что она не просто боялась, а была в ужасе, что кто-то с ней заговорит, спросит, что она здесь делает, и она была рада, что уже зашла. На цыпочках прокралась в зал и подняла трубку. Коммутатор сразу отозвался, и она попросила набрать мамин  номер. Ещё не зная, как объяснит своё отсутствие, и надо ли по совету Артёма всё ей рассказать.

   – Олечка, это ты? Где ты была? Я чуть с ума не сошла. И Вари дома нет, как ушли обе, так и потерялись. Это правда ты? – И вся изболевшая душой за эти дни, женщина горько заплакала.
   – Я, мама, я! Не плачь, живая, никуда не делась, сейчас всё  тебе объясню. – Поняв, что Вари тоже нет, а значит, никто не знает про неё ничего, кроме имени, она продиктовала ей адрес, попросив  приехать.

     Ничего не поняв из Ольгиного объяснения, где была и почему домой ей нельзя, и нельзя никому говорить, что она нашлась, женщина, одевшись на скорую руку, выбежала из дома и, поймав такси, поехала по адресу. Когда позвонила в квартиру, её окликнула девушка, сказав, что там никого нет. Дочь у бабушки, а Артём в поле. Ответить она не успела, дверь открылась, и она горячо обняла своё пропавшее сокровище.

   – Мамочка, не плачь, пойдём на кухню, я там чай нашла и варенье. Спокойно поговорим. Новости у меня разные, с какой начнём?
   – С любой. Просто расскажи, где ты была двое суток, чья это квартира, почему ты прячешься? И кто такой Артём?
   – Мамочка, ты только не волнуйся. Артём муж моей сестры, мы с ней близнецы, и это их квартира. 

     Охнув, мать заплакала. Подняв на Ольгу глаза, полные слёз, умоляюще попросила.

   – Ты только меня совсем не бросай, я не переживу. Я понимаю, что ты нашла настоящую семью, но ты для меня роднее родной. У меня никого, кроме тебя, нет, вы с Петей были моей семьёй, за всю жизнь я даже друзей не нажила. Всегда хотела быть только с вами.
   – Мама, семью-то я нашла, да поздно. Зину два года никто не видел, все думают, что она их бросила, а я думаю, что с ней что-то случилось. Помнишь, два года назад меня с мигренью в больницу отвезли. А ведь с тех пор голова ни разу не болела. В мой день рождения выписали, а на три дня раньше Зина пропала. Она с юга возвращалась, ей денег надавали на сапоги да куртки кожаные. Всё дорогое. Вот и решили, что мужа с дочерью бросила, а с деньгами сбежала. Её никто не искал. Артём был обижен, милиция проверила, что она с поезда с вещами вышла, её встретили. И всё. У меня есть родная племянница, её зовут Ксюша, я с ней познакомлюсь, когда Артём вернётся. Теперь почему я здесь, а не дома. Мне домой никак нельзя. И Варю надо искать, вдруг с ней что-то случилось.

     Когда Ольга всё рассказала, мать опять заплакала. Как и Ольга, она не знала, что делать. Ещё раз обо всём поговорив, решили ничего не предпринимать, пока не вернётся Артём.
После отъезда мамы Ольга нашла вещи сестры. Хотелось принять ванну, набросить лёгкий халатик и просто выспаться. Было странно, что ей, никогда не любившей даже ходить в ближний лесок за грибами, довелось увидеть не закрытое городским смогом небо, его необъятную красоту, сверкающую мириадами звёзд. И даже Млечный Путь, про который учитель астрономии в школе сказал, что видел его только в юности.