Какое интересное лицо!» – подумала художница.

– И н о к  Глеб, – монах представил его  художнице, подталкивая  смущенного юношу ближе к Магде. Взгляды их встретились и на миг застыли  в пространстве. Художница попросила инока расположиться у густой кроны ореха, сама же, выбрав полутень, присела на траве на колено и распахнула этюдник. Сделала несколько штрихов карандашом.

– Могу спеть вам псалмочку ? – неожиданно спросил инок.

– Сколько твоей душе угодно, только стань в профиль, чтоб солнце не било в глаза.

Во дворе появился высокий с черной окладистой бородой монах, присел у стены напротив художницы и стал пускать осколком зеркальца зайчики на лицо инока. Зайчиковый луч упал ей на руки, карандаш замер на листе, художница обернулась.

– Монахи чисто дети, – сказала она, усмехнувшись, луч упал на ее лицо и ослепил на миг. Магда поднялась  с травы и попросила инока выйти из  монастырской усадьбы. инок пожал плечами, но глаза его, пронзительно голубые, смеялись.

Они прошли через цветущий, увитый бабочками луг, где паслись на привязи монастырские козы. От  парика Магда вся взмокла, так что вот-вот готова была его сорвать, но держалась до той минуты, когда инок неожиданно спросил: –вам не жарко?

Художница вздрогнула и полуобернулась, взгляды их вновь встретились.

– Почему ты назвал меня матушкой? – Магда остановилась.

– Как только я вас увидел, признал в вас женщину, поэтому и согласился позировать.

Магда засмеялась, с радостью сняла с себя парик, сорвала бороду, глубоко вздохнула.

– Ты что, ясновидящий? Пойдем-ка тогда ко мне домой, у нас прохладнее.

– Я вырос при женском монастыре, женщину по запаху могу за версту распознать.

– Всё, ясно с тобой – она протянула иноку руку. – Магда.

Вскоре тропа вывела их к домику над обрывом реки.

–Как в раю, – просиял инок, потрясенный красотой боярышника. – У нас тоже в Архангельске в монастырском лесу поздней весной цветет дикий боярышник, но не так!

Магда усадила инока на лавку за столик у беседки, увитой цветущим кустарником, смела со стола опавшие цветы, накрыла его чистой скатертью, принесла из погребка кувшин с красным вином и овечьей брынзой. Нарвала у крыльца перышек зеленого лука, посыпав ими ломтики ароматной брынзы.

– Выпьешь стакан вина? Очень вкусное, домашнее, еще свекор делал, мы ведь его почти  не пьем, бережем для хорошего случая, – и она налила иноку стакан красного вина.

– А вам? – спросил он тихо.

– Я же за работой, я, когда рисую, даже есть не могу. А ты не обращай на меня особого внимания, – она принесла краски, листы бумаги, развернула тряпочку и вынула чистую кисть. Пока Глеб ел, художница сделала на бумаге несколько рисунков в карандаше. Но желанного силуэта так и не могла уловить, что-то мешало ей, может стеснение инока?

– Ты расслабься, – сказала она тихо, прошлась по двору, заложив руки за спину, – а ну-ка встань у куста во весь рост.

Инок вышел из-за стола и вытянулся, как вкопанный, возле усыпанной цветами белой ветви, наполовину закрывавшей его.

– Вот так, вот умница, только расслабься, сними напряжение.

Художница передвинула этюдник в тень, уселась на стульчик, держа палитру, размешала голубую краску, сделав на листе силуэт глаз.

– Разденься, – неожиданно глухо сказала она, – я хочу увидеть твое тело. Да не бойся, для меня человеческое тело это всё равно что комок глины, я не вижу твоей души, точнее, не чувствую, только не дрожи, голубчик, я не съем тебя.

Инок медленно снял с себя ветхую клетчатую рубаху, бросив ее на траву.

– У тебя, голубчик, красивое тело, словно белый мрамор, я  же художник.

– Я же северный, – тихо сказал инок и послушно, поддавшись художнице, разделся донага. Только цветущая ветвь боярышника прикрывала его смущение.

– Вот так и стой, теперь можешь петь то, что начал в монастыре, голос твой словно в серебре купается, такой протяжный, вот и продолжай свою псалмочку .

Магда рисовала, а инок пел вполголоса, его псалмочка в чем-то напоминала протяжную дойну. Он пел о том, что не помнит, где родился, что монастырские женщины нашли его подброшенным у ворот монастыря, голенького. Тогда одна из монахинь бросила его в воду, рядом был пруд и сказала, если выплывет, значит обласкан богом, и мы возьмем его в свой приют. Я выплыл ,заголосив, так меня приняли в монастырь.

– У тебя в горле, словно ложечка серебряная,– говорила Магда,– я еще не слышала такого голоса, тебе б учиться, а не ходить по монастырям.

Но инок не слышал ее. В его псалмочке воскресала  женщина в белом, которая снилась ему на протяжении трех лет, она шла к нему навстречу вся в белом, протягивая руки, но что было дальше, он не помнил. Может, это было лицо его матери? Инок решил пойти  пешком через монастыри, благо их сейчас стало много по пути и в каждой стране, к святой реке Иордан. Может в зеркале ее он узнает отражение лица той женщины в белом и тогда душа его успокоится.