Будем помнить

Воспоминания детей — ​очевидцев Великой Отечественной войны

  • Будем помнить | Коллектив авторов Никольская Т.Н., Никольский Н.К.

    Коллектив авторов Никольская Т.Н., Никольский Н.К. Будем помнить

    Приобрести произведение напрямую у автора на Цифровой Витрине. Скачать бесплатно.

Электронная книга
  Аннотация     
 109
Добавить в Избранное


В Сборнике воспоминаний очевидцев, бывших во время Великой Отечественной войны детьми, авторы рассказывают о том, что запомнилось им самим, о чём помнили старшие, о судьбах своих родных, воевавших на фронтах, трудившихся в тылу. Эта книга поможет современному читателю, особенно подросткам, расставить правильные жизненные акценты, заставит сопереживать тому, как их сверстники страдали в тяжелейших условиях оккупации, концлагерей, блокады, тыла; как плакали от голода, страха, от непомерных страданий, выпавших на их долю. Война искалечила судьбы миллионов детей, многие потеряли своих родных. В то же время тяжелейшие испытания воспитали в них стойкость к трудностям, силу духа и воли, способность к самопожертвованию ради своих близких, во имя Победы над врагом. Ни в одной другой войне так не страдали дети, как во время войны 1941–1945 годов. Личные судьбы этих детей — это трагедия народов, переживших ужасы войны и спасших мир от фашизма.

Доступно:
PDF
Вы приобретаете произведение напрямую у автора. Без наценок и комиссий магазина. Подробнее...
Инквизитор. Башмаки на флагах
150 ₽
Эн Ки. Инкубатор душ.
98 ₽
Новый вирус
490 ₽
Экзорцизм. Тактика боя.
89 ₽

Какие эмоции у вас вызвало это произведение?


Улыбка
0
Огорчение
0
Палец вверх
0
Палец вниз
0
Аплодирую
0
Рука лицо
0



Читать бесплатно «Будем помнить» ознакомительный фрагмент книги


Будем помнить


Я родился в 1928 году в селе Верхний Бишкин Алексеевского района (ныне Первомайского) Харьковской области. С 1934 года мы жили в селе Червоневка (ныне — ​Новоивановка). К началу войны я только что закончил 5 класс сельской школы.Ещё в 1935 году появилось множество плакатов на стенах, во дворах, на дверях: «Фашизм — ​враг народов». Мы не знали, что такое «фашизм» и «враг народов», читали по слогам, но смысла не понимали. Там была нарисована большая фашистская свастика, опутанная паутиной, а в центре изображен большой паук. Потом грянула война в Испании, потом в Польше и Франции… и поехало, и дошло до нас…Когда в октябре 1941 года фронт приблизился, нам сказали: «Завтра в школу не ходить». Мы все страшно обрадовались, многие кидали вверх шапки, портфели, книжки, тетради, а остальные кричали: «Ура!», пребывая в большой радости и поздравляя друг друга — ​дурачки, не знали, что будет потом.Вскоре пришли немцы: видимо, наши войска не выдержали удара. Мы с Васей Бедой пошли посмотреть, кто же такие немцы. Во дворе бывшего колхоза увидели ворох патронов. Там же ходил немецкий конюх. Мы с Васьком спросили у него, можно ли взять патроны. Он разрешил: «Я‑я!». Мы с Васей набрали полные карманы. Я их спрятал в снег на огороде, а Вася положил в чулки и спрятал на печке.Немецкие солдаты сразу пошли по квартирам брать что подходящее, у Васи обнаружили эти патроны, и его увели. Когда мне рассказали, что Васю увели, я страшно дрожал — ​расстрел. Вася в немецкой комендатуре сказал, что патроны разрешил взять немец. Они вызвали конюха, и он подтвердил это. Солдаты же утверждали, что Вася — ​партизан. Но комендатура немецкая его отпустила, хотя его отец‑коммунист уже был у них в списках. Я обрадовался. Мои патроны так и лежали на огороде, про меня Вася им не сказал. Я думал, может партизаны появятся и патроны пригодятся, но они не появились, и через неделю немцы отступили в соседнее село Персияновку. Там пошли колоссальные бои, которые длились почти полгода.Из Червоневки, с нашей избушки на ул. Советская 47, уходили взводы в наступление, возвращалась из них к вечеру только половина. Уходили иногда с одной винтовкой на троих, оставшиеся в живых рассказывали моей матери, кто и как погиб. Помню, красавец‑лейтенант Володин погиб в первом же бою.Мой брат Стёпа (1920 г. р.) тоже был на фронте, можно представить себе переживания матери. Мама была верующая, благословляла наших солдат перед наступлением, молилась за них и за Стёпу. Коля‑белорус как‑то ей сказал: «Мама, приснился наган, сегодня меня убьют». Она его перекрестила перед наступлением, его не было пять дней, а потом он вернулся раненный в плечо.Потом немцев с Персияновки прогнали, но она сильно пострадала. По ней вёл артиллерийский огонь наш бронепоезд — ​страшное было зрелище, всё там громыхало, и дым возносился чёрными клубами вверх. Сам бронепоезд позже был разбит у станции Шепилово немецкими самолётами, но командир уцелел, примерно в 1975 году перед днём Победы я слышал его воспоминания по радио.В конце 1941 года, когда наши войска отогнали немцев от Червоневки и освободили соседнее село Персияновку, а передовые части ушли дальше бороться за станции Венгеровка и Никитовка, стали подходить другие части. Обозы у них были разгромлены (скорее всего немецкой авиацией), бойцы голодали.В нашем чердаке, совсем незаметном (очень маленьком и низком) ​мы с папчиком и Ванюшей спрятали много кукурузы — ​немцы уже прошли, но запасы наши не обнаружили, и когда приходили голодные бойцы, мы доставали кукурузу, вместе с ними толкли её, и мама полмесяца варила кукурузную кашку. Ступу для этого сделал папа из толстой трубы, забив её снизу толстым дубовым поленом. Папа был участник первой мировой и знал нужду действующего солдата, тем более что и Стёпа был тогда на фронте. Потом через полмесяца солдатам стала поступать перловая каша, они же часто отдавали её нам, так как им она надоедала, а нам нравилась.***В конце 41‑го немцы вдруг пошли в отступление, и по нашей улице Советская потянулись огромные немецкие обозы, в основном конные, но также и запряжённые быками и коровами. Мы, пацаны, почти никогда и никем не контролируемые, побежали посмотреть, в чём же дело.Дорога на нашей улице была плохая — ​даже летом, во время сбора урожая по ней редко ездили повозки. Мы встали по бокам колонны и пошли рядом с ней. Вдруг появились три наших истребителя, летевшие на очень низкой высоте, и стали поливать колонну из пулемётов. Мы дали дёру, немцы часа два разбирались с потерями, а самолёты взмыли вверх и ушли.Немцы потом заняли оборону по посёлкам Камышеваха, Карбонит, Золотое, Персияновка, Лоскутовка и дальше — ​и оккупировали их до середины 1942 года. В марте 42‑го отец и другие мужчины нашего села Червоневка, да, вероятно, и других окружающих сел — ​больше месяца ходили хоронить найденные трупы под Персияновку. Рыли ямы и там их закапывали.Нас, пацанов, туда не пускали. В 42‑м из лесов в километрах в трёх от нас ударили наши — ​наверное, пара «Катюш». Скорее всего, по станции Лоскутовка, вероятно, там выгружались немецкие пополнения. Зрелище со стороны было впечатляющим, ибо тридцать с лишним снарядов летели в сторону немцев с шумом и грохотом один за другим каждые две секунды, и было понятно, что военная мощь нашей армии возросла.Командовал фронтом генерал Малиновский, как я узнал через много лет после войны. Потом он был Министром обороны, а в 1‑ю мировую в русских войсках во Франции рядовым пулемётчиком. Там был тяжело ранен, и ему хотели отнять правую руку, но он не согласился, заявив, что лучше его пусть добьют. Со временем всё пошло на поправку, в конце концов он пригодился и на советско‑германском фронте, затем стал маршалом.***Весной 1942 года были мобилизованы ребята нашего села и соседних населённых пунктов 1924 года рождения, а также некоторые другие. Их послали на формирование воинских подразделений и частей.Около населённого пункта Барвенково, когда они большой колонной в гражданской одежде без оружия шли к пункту формирования, в поле на них вдруг выскочила колонна немецких танков, шедшая по какому‑то заданию, развернулась и начала давить и расстреливать безоружных призывников. Спасся только один человек из нашего села — ​отец моих одноклассников Жоры и Леши Токаревых.Ему удалось прыгнуть в колодец, который оказался без воды. Он потом и рассказал нам о том, что там произошло. Потом некоторые люди из нашего села ходили пешком — поезда не ходили — под Барвенково (а это больше 100 км), чтобы найти своих погибших членов семьи и похоронить их.За Персияновку наши войска сражались долго и упорно, потому что за ней стояла узловая станция Венгеровка — ​там много полегло наших.В марте 42‑го в боях под Персияновкой, Венгеровкой наши войска дошли до станции и посёлка Никитовка. Таким образом отвлекались пополнения немецких войск под Москву и на другие участки огромного, в четыре с половиной тысячи километров советско‑германского фронта.Мы же бродили везде, не задумываясь ни о минах, ни о неразорвавшихся снарядах. Однажды ребята нашли неразорвавшийся снаряд, стали откручивать головку, чтобы вытащить запал — ​ничего не получалось. Тут подошёл Ваня Хоменко и сказал:— Дураки, это очень просто, — ​взял камень, сел на снаряд и объявил: — ​Сейчас ударю, и он отвернется.Мы пытались его отговорить, но так как он никого не слушался, то все стали разбегаться. Успели отбежать метров на сорок и упали, а он ударил по головке снаряда, и тот грохнул. Ванек поднялся, и упали от него одни куски. Он был очень красивый и обходительный паренек. Через два дня его похоронили. Царство небесное.В июне 42‑го пришли на отдых фронтовики, и к нам поселили несколько бойцов. Один из них, Саша, был очень симпатичный, в веснушках, и однажды рассказал о таком случае. Он шёл с боевого поста, дошёл до своего блиндажа и вдруг услышал: «Хенде хох!» Оглянулся и увидел немцев с направленными на него автоматами — ​ видимо, это была немецкая разведка. Он мгновенно распахнул дверь блиндажа и туда вниз свалился. Тут же дверь была пронизана пулями. Его друзья лежали на топчанах и сначала вообще ничего не поняли, потом схватили винтовки и выскочили, но никого уже не было.Потом к нам поселились два бойца, приехавшие с передовой на отдых и переформирование: Яков Яковлевич Маслов и Иван Иванович Дубина. Очень общительные и культурные. Мы, пацаны, бродили везде босиком, часто по лесам, и однажды проходили через глубокий овраг в густом лесу, сразу за бывшей немецкой линией обороны. В этом овраге увидели убитого старшего лейтенанта в новёхоньком обмундировании, лицо и руки разъедены птицами или грызунами. Побежали домой.Дома был Иван Иванович, мы ему всё рассказали. Он тут же взял сапёрную лопатку и винтовку. Побежали туда. Рядышком вырыли ямочку в два лопатных штыка, закопали офицера, и понурившись ушли от «пропавшего без вести». Когда вышли из леса, Иван Иванович зарядил винтовку, поставил лопаточку и сказал:— Постреляйте в лопатку в честь погибшего бойца.Каждому из нас четверых досталось по пять патронов. Лопатка стояла метров за сто от нас, и многие не попали, но два отверстия очень аккуратных всё‑таки в ней появились. Я потом долго думал, как же в стальной толстой лопате могут быть такие аккуратные отверстия. Вероятно, пули были бронебойными.Как‑то мы с Васей Бедой и другими ребятами пошли посмотреть места боёв за Персияновку. Нас ещё издалека, метров за 400 увидели двое военных и спросили, куда мы идем. Мы сказали, что хотим посмотреть места боев. Они нам крикнули, чтобы мы не ходили, и стали предупредительно стрелять вверх из наганов. Мы послушались и вернулись, но потом, когда все остальные ребята разошлись, мы с Васей решили пойти одни. Пришли к знакомым местам и увидели труп солдата без головы, а рядом стог соломы, где мы всегда играли и прыгали. Труп был сожжён, а рядом лежала сгоревшая винтовка. Мы пошли дальше по полю, там ходили похоронщики (был густой туман), уносили трупы. Всё поле (стоял март, ещё лежал снег) было покрыто воронками от мин и снарядов и кровью через каждые пять метров.Мы с Васьком дошли до брошенных немцами блиндажей и окопов. В роще берёзовой стоял пулемёт и железный чемоданчик с патронными лентами. Заглянули через амбразуры в блиндажи, увидели там много ковров и покрывал. Вася сказал, что возьмет ковёр, а я сказал ему не лезть, ибо могут быть заминированы, и он не полез. Мы взяли русскую винтовку и патроны, шли по степи и стреляли в землю, потом пригласили деревенских ребят и стреляли в стальной стержень от сеялки. Через три дня у нас винтовку отобрали.В июле 42‑го развернулись сильные бои. Хотя фронт был от нас не ближе шести километров, автоматные очереди, пулемётный огонь и другая стрельба не прекращалась круглосуточно шесть дней, и потом наши войска начали отступать — ​скорее потому, что под Харьковом был прорван наш фронт, и немцы пошли на Сталинград. Через наше село Червоневку трое суток шли наши отступающие войска. Последними уходили артиллеристы — ​скорее всего, боевое охранение — ​6 орудий и около 20 солдат и командиров. Мы, пацаны, как всегда, рядом. Солдаты были все чёрные, в пыли, блестели лишь глаза и белели зубы. Около нашей школы они остановились и сели перекусить, были у них хлеб и сало. Проходила мимо Маша стройненькая, и они бросили какую‑то реплику, но она не отреагировала. Тогда один из солдат сказал: «У неё ножки полные, а у немцев голенища толстые, и ей подойдут». Когда пришли немцы, Машу изнасиловали. Однако, об этом никогда никто не говорил и не вспоминал.***Когда наши отступили, пришла немецкая власть, и нас заставили делать в селе шикарную новую дорогу. Мы с Валерой и Лёшей Журбенко возили камень, песок и щебёнку — ​и к вечеру падали с ног. Немец — ​ему, вероятно, была деревня Червоневка отведена под наследство — ​всё на нас орал: «Махто бричка, махто бричка!» — ​и мы носились до упада. С Валерой мы стали очень близкими друзьями (а до войны часто дрались). Лёша работал после освобождения в шахте на проходном комбайне — ​рубил штреки — ​пыль от породы подорвала его здоровье, и он рано умер.Наши, то есть мы, называли немцев «фрицами», они же всех наших бойцов — ​«иванами». И когда в марте 43‑го немецкая разведка установила, что войска, разгромившие их у Сталинграда, остановились на реке Донец, они прошли туда, уничтожив фактически всё боевое охранение советских войск, и погнали туда всё наше молодое население рыть окопы.Был у нас сосед Ваня — ​очень скромный, культурный и красивый парень. Его тоже направили на рытьё окопов, и только за то, что его звали Иван немцы над ним страшно издевались: сначала избивали, а потом заставили вырыть яму и закопали его живым. Ему было 17 лет.Полину Петровну, сестру моего дружка Гриши Сомова, ранили в обе ноги наши пулемётчики. Немцы, правда, отправили её в свой госпиталь и там вылечили, так как она по их приказу копала им окопы на передовой линии фронта. Перед войной она была великолепным преподавателем математики.Когда наши войска отступили, мы не думали, что они вернутся. Немецкие фашисты делали, что им хотелось, и нам казалось, что это навсегда. Так и жили, ни на что не надеясь. Потом стали доноситься слухи, что наши войска остановились у Сталинграда, что самолёты наши стали стрелять ракетными снарядами. В 42‑м у нас «Катюши» работали хорошо, однако их было ещё мало.Потом вдруг в феврале 43‑го выходим с Ваней во двор, а там русская речь: «Тащи скорее пулемёт!», и тут ударили, видимо, противотанковые ружья. Мы спрятались, а утром видим — ​по дороге на Персияновку стоят двадцать немецких машин: первые подбиты, ещё дымятся, а остальные из‑за глубокого снега не смогли их объехать. Многие из Сербенёвки побежали было к машинам чего‑нибудь взять, но тут со стороны шахтёрского посёлка Карбонит (километрах в двух от нас) ударила немецкая артиллерия. К машинам больше никто не ходил.В селе был при немцах староста Максим. До войны работал где‑то за Донцом начальником на мельнице, жил очень хорошо. Когда пришли немцы, он стал старостой села, и был очень жестоким. Когда вернулись наши, он спрятался в погребе, где его и нашёл Ванек Беда с одним из офицеров. Офицер три раза спросил у Максима:— Ты немцам служил?Тот ничего не отвечал, и тогда офицер указал ему на запад: — Иди к немцам.Максим пошёл, а офицер вынул пистолет и трижды в него выстрелил. Мы стояли и смотрели. Его труп лежал больше месяца в снегу, и только в апреле жена, тётя Даша, его похоронила.Основные силы наших войск остановились по Северскому Донцу, а наши (не более роты) ушли на запад на Персияновку. Через месяц, в марте 1943‑го, перед тем как немцы пошли в наступление, их разведка прошла через Червоневку и убила человек десять наших бойцов из малочисленного боевого охранения. Село уже окружили и вырваться было невозможно. Один боец поднимал руки сдаться, а они его застрелили.В числе погибших был мой дружок Ваня Беда, который после победы под Сталинградом сразу попросился на фронт и приходил к нам в военной форме, с гранатами на поясе. Он погиб за пулемётом в этом, первом же своём бою, а я дня три за ним плакал. Его убил, по‑видимому, немецкий снайпер через окошко пулемётного щитка.Володя Ильин (на два года старше меня) был в гражданской одежде и чудом остался жив. Он рассказал потом, что вместе с командиром боевого охранения и ещё двумя бойцами они сидели в окопе. Немецкие снайперы убили этих двоих бойцов, а лейтенант, чтобы не попасть в плен, выстрелил себе в висок из пистолета.Удалось вырваться из практически окружённой Червоневки и ещё одному бойцу‑автоматчику из боевого охранения. Он занял боевую позицию на чердаке школы, стоявшей у центральной дороги на входе в село. На чердаке было окно, смотрящее на эту дорогу, второе такое же — ​с противоположной стороны чердака — ​выходило на задний двор школы. Когда бой за село закончился, к школе приблизилась немецкая рота в походной колонне. На расстоянии 50 метров от школы её встретил сильный автоматный огонь длинными очередями, появилось много убитых и раненых. Немцы оказались в шоке от такой роковой внезапности. Боец мгновенно слез с чердака через окно с противоположной стороны и убежал из села в западном направлении.Немцы подползли к школе, закидали чердак гранатами. Школа загорелась, но там никого уже не было: боец через час был уже за 7 км оттуда, за рекой Северский Донец, потом его в районе станции Переездная встретил мой брат Иван.Немцы поняли, что наших войск в Червоневке почти не осталось, и пошли дальше.Бойцов хоронили наши пожилые мужчины в деревенском парке у школы. Когда хоронили, по проходившей рядом дороге ехали немецкие бронетранспортеры, поводили на нас стволами пулемётов и орудий, но стрелять не стали и поехали дальше. Мужики наши положили убитых одного на другого прямо в полушубках и зарыли.