Иван Державин                                            

     Ортодокс

                                    или

Запретная любовь

                     дочери премьера            

                       Повесть

                                                   В чести и славе та держава,

                                                    Где правит здравый ум и право.

                                                    А где дурак стоит у власти,

                                                    Там людям горе и несчастье.                                                        

                                                                              Себастьян Брант

                           Бывают большие любови,  бывают маленькие,

                         Но бескорыстная любовь только одна.

                                                                           Джонатан Кэрролл

                  Часть  первая

                     Глава первая

О смерти деда Андрею сообщил сам командир парашютно-десантного батальона подполковник Воронов. Мать поступила разумно, не  дождавшись трех часов дня, когда разрешалась  мобильная связь с домом,  отправила по электронной почте командиру батальона  копию справки о смерти отца,  приложив свое  письмо к сыну:

«Сыночек, горе-то какое, дедушка твой умер сегодня в четыре  часа ночи, когда я на минутку вздремнула. Я ведь совсем не спала последние дни, все боялась за него. А теперь буду каяться всю жизнь. Хотя он  уговаривал меня выйти и не смотреть на него, когда он будет умирать.

Сыночек, отпросись у начальства побыстрее приехать, чтобы похоронить дедушку по-людски. Он так тебя любил и до последней минуты о тебе беспокоился.

   Сыночек, я даже не представляла, сколько  нужно денег на похороны. У меня близко столько нет. К маме его положить не разрешают, говорят, еще не наступил срок, но  намекнули, что можно за миллион или чуть меньше,  а чтобы похоронить  на этом же кладбище -  тоже столько же.  Одна надежда на тебя, может, ты что придумаешь.   Дедушка очень не хотел, чтобы его сожгли                                                                                   

  Дедушка очень не хотел, чтобы его сожгли, поэтому  об этом я  даже   говорить с ними не стала. А что делать, не приложу                                                                                                                     ума, вся извелась и жду тебя.

  Сыночек, приезжай скорее, а то говорят, держать долго в морге не будут  и отдадут в институт для студентов или  похоронят, как бомжа неизвестно где. Целую тебя, сыночек, твоя мама».

  Передав письмо и дождавшись, когда Андрей дочитал его, Воронов  проговорил, чуть-чуть смутившись:

  - Ты извини, я прочитал  письмо.   Вот что хочу тебе сказать.  Прежде всего,  отмети всех частных похоронных бандитов.  В Москве должна быть городская ритуальная служба, у нее похороны  должны обойтись  в несколько раз дешевле. Короче, прояви себя, как настоящий мужик и боец ВДВ.  Я даю тебе десять суток,  отправляйся прямо сегодня,   как говорится,  с  богом.  Я распоряжусь, чтобы тебя посадили на      проходящую  «Ласточку»   в 9.45  и в Москве ты будешь около двенадцати дня. Вот тебе тридцать тысяч,  десять от батальона и двадцать от меня.    И  вот что.   Не снимай нашу форму, пока не  похоронишь деда. Она воздействует неплохо на несговорчивых.  Матери передай мои соболезнования, поддержи ее.

Воронов воевал с отцом Андрея в Чечне, не раз спасали друг друга. В последнем бою,  оставшись вдвоем,   они встали спиной   друг к  другу и    договорились оставить последний патрон для себя. Помощь подоспела, когда у убитого  отца остался один  патрон, а у тяжело раненого   Воронова два. О том, что он жив,  обнаружилось в морге по нажимавшему на курок указательному пальцу.  На могилу отца он смог приехать лишь через три месяца, привезя двухлетнему  Андрею  велосипед и бинокль.  

Дед  по материнской линии Сергей   Васильевич  был несказанно рад появлению внука и заменил ему отца. Сам он сполна испытал  горечь безотцовщины. Ему  было  шесть лет, когда  отец ушел на фронт и погиб в  сорок третьем, оставив, помимо сына, еще  двух дочерей. Младшая  в полтора года умерла от кори в начале войны.  Сережка чем только ни переболел,  что только ни калечил на себе, не раз смотрел голодными глазами в потолок, ходил в школу в брюках, сшитых матерью  из мешковины, а когда они стали непригодны,  вынужден был  пойти в школу  в подаренных кем-то  вельветовых бриджах, прикрыв икры ног  чулками сестры, из-за  просидев  все перемены  за партой. Но учился хорошо, особенно по русскому языку и литературе, где имел в основном пятерки. Читать начал рано и, начиная с третьего класса,   не вылезал из школьной и городской библиотек. Его первой большой прочитанной книгой был «Тихий дон» Шолохова. В старших классах увлекся стихами молодого Маяковского, не говоря  про Есенина, который был для него иконой.  Восхищался Пушкиным, но больше ему нравился Лермонтов, и он пытался понять, почему. Последние годы в школе  был редактором стенгазеты, писал рассказы,  стихи и после окончания школы хотел поступить на факультет журналистики, но,   увидев там  одних горбоносых и кучерявых и  переговорив  с  отличавшимся от них,  понял, что шансов у него нет никаких.  Съездил и в юридический институт, где горбоносых и кучерявых было еще больше,  и по совету одноклассника поступил в самое техническое пекло - Бауманское училище, где конкурс был для него явно проходным, а  специальность - станкостроение -  выбрал потому, что из оборудования лучше всего   представлял  токарный   станок. Для него было удивительно, что  учился он не хуже других за счет усидчивости  до зеленых букв в глазах к утру, оправдывая аббревиатуру МВТУ: «Могила, вырытая трудами  ученых», «Молодым войдешь, трупом уйдешь», «Мы вас тут убьем», - и  даже получал  стипендию, которую платили лишь   успевающим студентам, оправдывая еще одну аббревиатуру «Мужество, воля, труд, упорство».  29 рублей, а на старших курсах 42 рубля  ему  вполне хватало, чтобы  получать  от матери   на столовую, кино, танцы и   книги, которые продолжал  читать запоем, ставя им в уме оценки по языку и сюжету.  То же самое непроизвольно делал  и в музыке, приравнивая композиторов и певцов к поэтам. Все годы учебы  также редактировал  стенгазету, его рассказы и стихи, как и в школе, выделяли  его  среди других. На старших курсах он умудрился написать повесть «Пижон» о студенте, подражавшим модной праздной молодежи, но, в конечном счете,  порвавшим с ней и едва не погибшим из-за этого. В литературном кружке довольно известного  в те годы поэта Сергея Поделкова   участники подвергли повесть беспощадной критике за не заслуживающую внимания тему о недостойном внимания парне, когда в стране столько героев войны и труда для подражания. Но для Сергея  важным было то, что  Поделков  положительно оценил  язык повести.

На пятом курсе он понял,  что станки не для него, все они были для него одинаковыми и  мало интересными, иными словами,  чужими.  Однако у него хватило ума продолжить  учебу, а после на работе  заниматься,  чему душа лежит.

С распределением ему повезло: его направили на крупный московский станкозавод  в отдел вспомогательного оборудования, где  он  неожиданно  увлекся созданием  насосов,  кранов,  вентилей и  даже  написал книжку  о смазке станков, ставшую учебным пособием на заводах и в   институтах. Но это была работа в рамках  его обязанностей, а  увлечением  по-прежнему была работа в заводской многотиражке и    чтение книг.

Вспомнив   похвалу Поделкова, он  написал повесть о парне, скопированного  большей частью с себя,   запутавшегося  в любви. Не обошлось в ней и без критики Хрущева за то, что,  разоблачив культ личности Сталина, сам превратился в «дорогого Никиту Сергеевича», а также за кукурузу, урезание приусадебных участков колхозников и за  другие вредные для страны чудачества.    Повесть Сергей  отвез в журнал «Молодая гвардия». Вскоре его пригласил на собеседование литературный критик журнала Юрий Белаш. Они встретились вечером на избирательном участке, где Белаш дежурил   агитатором. В принципе он повторил  оценку Поделкова насчет языка, обратив особое внимание на критику Хрущева, что было  недопустимо в то время,  и из-за чего повесть не могла быть принята к изданию. Да и начинали многие авторы  книг  с  описания не сентиментальной любви, а  трудовых подвигов, к примеру, на Севере или целине. В связи с этим, журнал  счел возможным предложить Сергею  творческую командировку в Антарктику, если позволит здоровье, а не позволит, - в другое не менее интересное место. Тут Белаш неожиданно поинтересовался, женат ли Сергей.  Услышав утвердительный ответ и,    что у него недавно  родился  сын,   Белаш пояснил с явным разочарованием в голосе:

  - Срок  таких командировок  не меньше трех лет и, как правило, они заканчиваются разладом в семье, а чаще   распадом брака. Так что, подумай, как следует,  и позвони мне в понедельник о своем решении.

  В тот день была пятница, домой Сергей   вернулся, когда восемнадцатилетняя жена уже спала. Рядом в кроватке посапывал трехмесячный сынишка.  Сергей на цыпочках подошел к ним и долго любовался.  Если в электричке он строил  радужные планы, то сейчас они моментально улетучились.  Бросить их  на  произвол судьбы он не мог и в понедельник не позвонил Белашу.

  После этого  он  больше не писал, не считая для заводской газеты.  К тому времени он  проработал уже три года.  Дирекция завода для развития  экспорта своего оборудования  послала его учиться на вечернее отделение Академии внешней торговли. Почти одновременно Партком завода рекомендовал его  в   Университет  международных отношений при ЦК КПСС, готовивший кураторов на предприятиях для развития экономических связей с западными странами. Учитывая, что  лекции в университете читались по вечерам, Сергей  умудрился закончить одновременно и академию и университет. Кстати,  при сдаче экзаменов в МВТУ, академию и университет он был единственным абитуриентом на потоках, получившим пятерку  по диктанту русского языка. В школе он увлекался немецким языком и даже переводил стихи Гёте и Гейне на русский.  В академии  появилась возможность усовершенствовать  знание   немецкого  языка, а во время длительных командировок  за границу он  овладел еще английским и шведским, попутно норвежским   и датским языками. За эту возможность стать  образованным человеком, не заплатив ни копейки,  он по гроб жизни остался благодарным советскому государству.

  За границей,  куда руководство завода посылало его на несколько лет  продавать со склада и обслуживать  оборудование завода,  как правило, был бешеный ритм, там все подчинялось служению Родине не только поиском покупателей    машин, но и  развенчиванием стереотипов о советских людях. В этом ему помогала пронзительной   красоты  жена, производившая фурор тем, что не походила на страшных комиссарш  в сапогах и маузером  на боку, какими обычно изображали за границей советских женщин. Ему  не раз предлагали остаться, суля сумасшедшие  оклады, но он и слышать не хотел об этом и  отвечал, отчего у них глаза на лоб вылезали: «Лучше смерть, чем остаться здесь». Очевидно, за эту  его верную сорокалетнюю  службу  Родине  и за отчаянную попытку уберечь  станкозавод от мгновенного разграбления  после развала СССР он был  покалечен рэкетирами в 1992  году и омоновцами в 1993 году при  защите Верховного Совета  и    превратился  в  нищего,   подрабатывая   до самой смерти    охраной   богатства  новых русских.

   Развал  великой страны и превращение  России в холуя Вашингтона  Сергей    Васильевич  воспринял с не заживаемой болью в сердце и не только потому, что  в одночасье превратился  в  нищего. Вместе с ним    нищим  стал весь русский  народ,  за исключением кучки проходимцев  и воров,  в основном не русской национальности, захвативших все бывшее народное  богатство.  Свое  отношение к происшедших в стране переменах он попытался выразить  в повестях, избрав для большего привлечения читателей детективный и фантастический жанры.  Первую его повесть самое солидное издательство согласилось напечатать при условии, что он выбросит всю политику.  Делать это сам он отказался, -  все равно, что выбросить свое дитя, - и предоставил это  редакции, наивно надеясь получить известность после выхода первой книги и  печататься  в дальнейшем   без правок.   Когда  же повесть  вышла под другим названием и обескровленной настолько, что ему было стыдно за нее, так как она мало чем  отличалась   от наводнившего прилавки магазинов  чтива, и больше не связывался с издательствами и печатал свои книги лишь в интернете.   Но и там ему не раз ставили заслон, ссылаясь на нарушение существующих законов или, иными словами,  цензуры.

                               Глава вторая    

Сергея Васильевича очень волновала  судьба внука, за которого приходилось платить  в детсаду и   школе. А впереди еще институт.  Невольно на ум приходило сравнение с собственным детством. Даже в военные годы, когда он пошел в школу,  государство обеспечивало его всем необходимым для учебы: учебниками, тетрадями, ручками. А уж что говорить про мирное время,  когда в подвалах домов работали   бесплатные всевозможные кружки  умелых рук, обучения  игры на музыкальных инструментах.  Сережа    пробовал играть на балалайке, видя, как ловко играла на ней мама, но быстро понял, что бездарен,  и отправился в кружок пения. Оттуда еще быстрее он  перешел в кружок бальных танцев и остался там надолго.   Посещал он и шахматный,  и шашечный и волейбольный  кружки, но остановился на футболе, получил спортивный разряд, играя за юношескую городскую команду  в чемпионате Московской области.  Такие бесплатные кружки  остались в России лишь воспоминанием. Они были, но плата за них  делала их для многих недоступными, в том числе и для Андрея.  

  Чтобы Андрей  не ошибся в выборе профессии, Сергей  Васильевич  с самого детства пытался выявить его призвание и находил много схожего с собой, а именно, тягу к гуманитарным знаниям, а не к технике.   Его радовало, что  у внука была хорошая память,   в три года   он  на слух запомнил    «Бородино»  Лермонтова, а чуть позже и «Мцыри». В пять лет,  когда была напечатана книга деда,     начав читать ее по слогам, он к концу  читал  уже свободно. И был первым читателей всех остальных книг деда, впитав в себя  с детства его мировоззрение и взгляды.  Нередко у них возникали споры, так как взгляды деда, как правило, противоречили тому, чему Андрея обучали в школе. Сергей  Васильевич с большим интересом читал учебники по истории и литературе и, скрывая обуревавшую  ярость,  терпеливо опровергал внуку либеральную ложь о Великой Октябрьской Социалистической Революции, гражданской войне, советской власти, подтверждая утверждения трудами ученых и неоспоримыми фактами.  Постепенно он стал замечать, что учившийся  с первого класса  в основном на пятерки  Андрей, начиная с восьмого класса,  стал все чаще приносить  по истории  и  литературе  тройки и  даже двойки.  Он не без труда    выяснил, что  виноваты в этом навеянные им внуку взгляды. Не привыкший с детства хитрить, Андрей стал  противоречить учителям, высказывая свою точку зрения  на те  или иные исторические события,  произведения, на политических деятелях и писателей. Например, по истории он  категорически отказался называть Ленина немецким шпионом, а Сталина палачом и тираном. Двойку  по литературе за четверть он  получил  из-за «Архипелага Гулага»  Солженицына, назвав  писателя лжецом.  Конфликты с учителями усугублялись еще и тем, что несколько раз Андрей не  вовремя приносил  в школу  требуемые поборы за обучение  из-за того, что  в семье  не было денег по причине  болезни кого-либо в семье.   Встал вопрос о выборе профессии и дальнейшей учебе. Об отличном аттестате при этих самых преподавателях по истории и литературе речь уже не шла, при них тройка в аттестате будет  желанной отметкой. Сложнее был другой вопрос: куда пойти  после окончания школы?  Технические вузы, как и в свое время деда, Андрея мало интересовали. Бизнес и экономика тоже.  Но главной проблемой была плата за учебу, так как  у них не было денег. Они просмотрели все бесплатные вузы и поняли, что шансов попасть туда у Андрея практически нет.  Проблему решил  он сам. В интернете он  отыскал полиграфический колледж с двадцатью пятью бюджетными местами, куда принимали девятиклассников  после сдачи экзаменов по русому языку  и литературе.  Туда он и отнес документы.  Будучи единственным, не окончившим подготовительные курсы при колледже, он один получил пятерку по диктанту, блестяще ответил и  на устном экзамене по русскому языку, а по литературе поразил экзаменаторов знанием  стихов Лермонтова.  Его даже спросили, почему он не пошел в литературный или педагогический  институты.  Он ответил, что  в издательствах будет много книг для чтения. А деду  объяснил свой выбор именно этого колледжа желанием,   во что бы то ни стало,  издать  собрание всех  его сочинений.  К тому же    работа в издательстве  связана с новинками литературы, чем он всегда будет интересоваться. Привлекало еще и то, что   выпускники колледжа имеют  преимущества при поступлении в вузы этого профиля.

  Учился Андрей легко, несколько раз получал повышенную стипендию и после окончания колледжа в числе льготников поступил на бюджетное место в университет печати на издательский факультет.  Вначале и там все шло нормально, пока он  не стал высказывать свои взгляды на существующий в России  капиталистический  строй.   А   однажды на втором курсе  назвал его на экзамене антинародным, за что получил отрицательную оценку. Пересдал  с трудом, прикусив язык. Однако попал под пристальное внимание ректората. Второй курс, как и первый,  он закончил отлично, претендуя на повышенную стипендию, однако, по непонятной причине на этот раз ее не получил.  Протестовать  не стал, чтобы вновь  не обратить на себя  повышенного внимания руководства факультета. И все же обратил, когда  в начале третьего курса из полиции пришла бумага о его задержании на митинге  седьмого ноября  с самодельным плакатом «Вернуть народу награбленное!». В бумаге стандартно  было описано оказанное им сопротивление полицейским, одному из которых он будто поранил руку и оторвал пуговицу у мундира.   Но полиция, не желая навредить репутации  известного учебного заведения,  не привлекла  Андрея к суду, а  передала его дело на решение руководства института, о чем попросила информировать полицию. Руководство решило так, как надо, подгадав под осенний призыв  в армию. Пока он раздумывал, как  объяснить дома,  почему перестал ходить в институт,     ему принесли   повестку в военкомат. Молчаливый  упрек  был в глазах матери, а  дед даже попытался успокоить:

  - Ты же будешь служить не строю, а народу. А это святая обязанность каждого русского человека. Правильно сделал, что напросился в десантные войска.  Вернешься  домой возмужавшим, физически окрепшим  и волевым. Это тебе пригодится в этой бандитской жизни.   Постарайся отслужить без… - Сергей  Васильевич задумался, подыскивая подходящее слово, - скажем, без нарушений  воинской присяги, суть которой заключается все в том же служении народу. И постарайся, учитывая армейскую специфику,  отслужить  без   закидонов, как в институте. Мог бы и потерпеть  до конца учебы. Но что произошло, то произошло. Даже, может быть, полезно.

 Вот таким был у Андрея дед или, как он называл  его с детства, деда, которого  больше не увидит живым  и не услышит.  

Дед же и предложил внуку попросить в военкомате направить его  в часть спецназа ВДВ, где служил  его отец.   По интернету они узнали, что в такие войска   Андрей не подходил   по росту, не дотягивая  полутора  сантиметров до требуемого минимума в 175 см  и   целых семь килограмм до нижнего весового предела  в 75 кг. Тут неожиданно выручила мать, обзвонившая друзей мужа по училищу и Чечне. Один из них, Воронов Михаил  Иванович,  служил  в ВДВ во Владимире.  Выслушав мать, он    велел Андрею приехать к нему, что тот и сделал за три дня до прибытия на призывной пункт с вещами.  Воронов в должности  подполковника, высокий, широкоплечий, с усами, которые замечаешь не сразу,  настолько они были ему к лицу, словно он родился с ними,   и также  очень шла ему военная форма,  встретил Андрея, как родного сына, не раз повторяя, что он очень похож на отца.  Это,  однако, не помешало  ему устроить  изнурительную проверку физического состояния Андрея.    Как тут не сказать спасибо деду, заставлявшего  внука с детства принимать  по утрам холодный душ,  подтягиваться на турнике, бегать на лыжах, играть в волейбол и футбол    и год  ходить в кружок  самбо до перелома  руки. Воронов   остался доволен Андреем, а узнав, что он увлекается литературой и умеет неплохо рисовать, направил в военкомат по месту жительства Андрея запрос на направление  его на срочную службу в их батальон. Там Андрею  в приказном порядке поручили выпуск стенгазеты батальона, дополнив позже художественным оформлением комнат  отдыха  рот.  Андрея это привлекло   дополнительным свободным  часом, который он использовал   не в ущерб своим прямым занятиям  по службе.   За полгода  он не дотянул всего полсантиметра до   метра семидесяти  пяти и потяжелел на четыре килограмма, оставшись по сравнению с другими по-прежнему юношески  миниатюрным.  

  Погода  в это лето сошла с ума.    Вопреки утверждению о глобальном потеплении, что подтверждалось частыми   бесснежными зимами, лета в этом году  фактически не было. Температура ни разу  не поднималась выше  двадцати градусов,  и Андрей  забыл, как выглядят  яркие солнечные лучи. Вот и Москва, куда он прибыл под вечер,  его встретила холодным промозглым воздухом и  сливавшимся с мокрым асфальтом небом.  

Домой он приехал  около двух.  Матери дома не было, скорее всего, сидела с кем-нибудь их двоих детей в качестве репетитора или гувернантки, в зависимости от возраста детей.   До ее прихода он искупался, сходил в магазин и  перед фотографией деда помянул его. С полки настенного шкафа в коридоре он достал альбом деда,  собранный из его  старых фотографий. Из довоенных  сохранились лишь две фотографии. На одной лопоухий  с надутыми щеками в майке и штанишках на помочах, деда сидел на трехколесном велосипеде перед сестрой  в цветастом сарафане. Ему было  года три, ей лет пять.   На второй фотографии,  он с сестрой, положившей  руку на его плечо,  он стоял возле сидевшей на стуле матери с младшей дочерью на коленях. Судя по возрасту младшей сестры, умершей от кори во время бомбежки осенью сорок первого,  и по распустившимся цветам, их  сфотографировали  непосредственно перед войной. Отец, как и положено,  был на работе, зарабатывая на пропитание немалой семьи.  Из военных фотографий  сохранилась лишь одна: учеников второго класса,  сделанная в ноябре сорок четвертого года. Немцев уже гнали к Германии, и на лицах детей появились первые жизнерадостные улыбки, на   лице девятилетнего деда ее еще  не  было. Она появилась на первой и единственной его послевоенной фотографии  в день вступления в комсомол первого декабря сорок девятого года. В тот же день он был избран  секретарем первой комсомольской организации школы.  С тех пор  до убийства  СССР  он постоянно избирался в комитеты и бюро комсомола и партии,    выполняя поручения  работой  в   стенгазетах.                                                      

Пришедшую мать  он  едва узнал. Одетая во все черное и с черной окантовкой на голове она показалась ему меньше ростом и много старше из-за горьких складок  в углах губ и морщин у края глаз. Обняв и поцеловав ее, Андрей выложил тридцать восемь тысяч, из которых к тридцати   тысячам части и Воронова  восемь добавили  ребята.  Вместе с двадцатью двумя тысячами матери набиралось шестьдесят  тысяч. Она  сказала, что  от кого-то  слышала, что пенсионеров в Москве хоронят бесплатно. Чтобы уточнить, Андрей сел за  компьютер и узнал, что на похороны пенсионеров выдается пособие  16965 рублей, но после похорон. Он также  уяснил, что подзахоронить к бабушке, умершей двенадцать лет назад,  можно будет  только через два года.  Тут он вспомнил, что у его друга Валеры,  который жил в соседнем подъезде,   три года назад умер дед, и он мог многое подсказать, как уже подсказал  матери    отправить в часть справку о смерти деда. Валера  был еще на работе и собирался придти к матери   в восемь, но, услышав голос  Андрея, пообещал отпроситься.

Их разговор  по телефону прервал звонок в дверь. За ней стояли двое: гладко выбритый пожилой и с бородкой молодой, оба в черных костюмах.  Андрей сразу догадался, кто они, и даже обрадовался их приходу: сразу все  уточнит. Усевшись на стул  в гостиной за столом, пожилой вынул из висевшего   на плече  кожаного портфеля очки с блокнотом  и приступил к опросу: желаемое  кладбище,  платное, родственное или социальное место, если платное, то на сколько человек, какой гроб и…, - но на этом был прерван Андреем, спросившим о шансах   захоронения деда рядом с бабушкой.  Сходу приврав на пять лет  установленный  в Москве срок захоронения в родственную могилу, пожилой  девятьсот тысяч за захоронение в одну могилу и миллион сто по возможности  на этом же кладбище поближе к могиле жены.   «Такая возможность найдется»,  - заверил молодой.  Андрей сказал, что подумает и поинтересовался, во сколько обойдутся похороны без учета вышеуказанных сумм. Они положили перед ним, как они сказали, типовой   прейскурант, в том числе тридцать тысяч на макияж лица,   90 тысяч на  отпевание в храме и 70 – при морге. И на это Андрей сказал, что подумает. Молодой ответил, что думать некогда, так как переговоры с руководством кладбища могут затянуться, а с учетом того, что  на заказ  отпевания требуется  три дня, то можно   не уложиться в пятидневный срок содержания трупа в морге.   Поэтому необходимо  сегодня подписать договор с агентством. «Вы же не хотите,  чтобы труп отправили к бездомным», - пригрозил  он, отчего мать испуганно  ахнула.  

- Хоронить вам все равно придется, -  сказал пожилой, раскрывая  блокнот. – Сейчас мы оформляем заказ и приступаем к работе. Если вдруг не получится с похоронами в могилу жены или рядом, найдем другой вариант.  Мне нужны паспорт умершего и   справка о смерти. 

-   Спасибо вам за разъяснение, - сказал, поднимаясь, Андрей. – Оставьте свой номер телефона. Если вы потребуетесь, я вам позвоню.

Ему чуть ли не силой пришлось их выпроваживать.  За дверью молодой пообещал, что без них  дед не будет похоронен на бабкином кладбище. Его спасло, что бросившийся на него Андрей споткнулся о порожек двери и врезался в  перила лестницы.  Выпрямившись, он услышал стук двери внизу.

Вернувшись в квартиру, он поинтересовался у матери, был ли у нее разговор с  дедом  об  отпевании.  Об этом они не говорили, но  о своем крещении  в годы войны он рассказывал не раз. Из его автобиографической повести  Андрей знал, что деда был материалистом и не верил в сотворение мира богом, но это, по его мнению, не являлось препятствием отпеванию. Словно прочитав его мысли, мать сказала:

-  Отпевать папу обязательно надо.  У нас, русских,  так заведено испокон веков.  Когда маму  отпевали,  папа крестился.  Ты должен помнить.

- Я разве возражаю? Я тоже материалист, но не против  и моего отпевания.

- Чтобы  я таких слов от тебя больше никогда не слышала, - рассердилась мать.

Валера пришел с бутылкой водки и  с двумя солеными огурцами. Андрей его знал с детства. Валера был старше на два месяца, родился на килограмм тяжелее и на четыре сантиметра длиннее. Эта разница  в росте у них так и осталась, а в весе увеличилась на  раз в двадцать. Учились они в одном классе, Андрей был нештатным репетитором  Валеры по всем предметам. После перехода  Андрея в колледж, Валера с трудом окончил  школу,  в институт не поступил и пошел работать в автомастерскую, куда и вернулся после армии.   Книг и газет он почти не читал,  в интернете, который освоил вплоть до ремонта на зависть Андрею,  в основном смотрел  фильмы и играл в Косынку. Летом все выходные проводил на даче, где  любил заниматься  овощеводством. Вместе с отцом строил баню, кухню, беседку.  Короче, был мастером на все руки.   

Пока мать готовила им еду, Андрей  рассказал Валере о приходе   ритуальщиков.  Валера заверил, что названные ими суммы  смело можно уменьшить в полтора – два раза, если  вести дело напрямую с работниками кладбища и даже с городской ритуальной конторой.    Андрей сказал, что и  этих денег у них нет, в связи с чем,  возможно, придется срочно разменять их трехкомнатную квартиру на двухкомнатную.

- Чего? –  вытаращил серые со стальным отливом   глаза  Валера.  -  Умом тронулся?    Твой дед в гробу перевернется. Завтра все решим.  Ты лучше вот, о чем думай:  что будешь делать с Ленкой? Ты ей звонил?

-   Когда? Не успел.

-   Когда последний раз с ней разговаривал?

-   Недели две  назад.

-   О том, что собирается отдыхать на Кипре,   говорила?

-   Нет, не говорила. 

-  Понятно, почему. Потому что едет туда с ёбарем. Ой, теть Поль, извините. А по-другому я не знаю, как его назвать.

Но вошедшая за ними мать могла и не обратить внимание, глядя на   расстроенное   лицо сына, но Валера помахал ей пальцем, чтобы она сейчас его не трогала.

Утром Валера заявился  в девять  и велел  Андрею  оставаться а  армейской форме, пояснив, что она нужна для устрашения.  Он также заставил  Андрея под китель надеть теплый свитер.   Сам он был в довольно теплой куртке.  На кладбище они поехали в знакомом Андрею  старом  сером  под цвет Валериных глаз  Логане. На кладбище они не сразу пошли в контору, а сначала сходили на могилу.  Подойдя к  ограде, Валера радостно  воскликнул:

-  Твою мать! Да  она   почти двухместная.  Дед у тебя был не только умный, но и с соображалкой. Погрусти-ка здесь один, а я разведаю. 

Он ушел, а Андрей заглянул в справку бабушкиной могилы.  В ней ничего не было сказано о том, что она на двоих. Но площадь ограды действительно была не для одной могилы. Его мысли прервал приход Валеры с парнем азиатской внешности. При виде Андрея в парадной военной форме, парень  непроизвольно выпрямился и с уважением уставился на значки и регалии.

-  Ну, что скажешь? - набросился на него Валера. – Ты видишь, сколько тут свободного места? Хоть в могилу, хоть рядом. Похороны послезавтра. Кому деньги давать? Тебе?

Парень перевел глаза на бумаги в руках Андрея и протянул руку. Андрей подал справки на могилу и о смерти деда. Парень сравнил обе фамилии  и,  оглядев  ограду,  обмерил ее шагами. Еще раз взглянув на грудь Андрея, он вернул справки  и сказал:

-   В справка нет два могила.  Один.

-  Ну и что? – набросился на него Валера. -  Дед, что, сам надумал сделать ограду на двоих? Почему не сломали, если он нарушил?  Он за это заплатил таким, как ты. Короче, я тебе, блин,  уже говорил, что внук  покойника  - чемпион по каратэ,  и у него здесь  десять таких же бойцов.   Я тебе не позавидую. Говори, сколько? – показал Валера пальцами мани.

 Парень  кивнул  головой с черными, как тушь, волосами  и пошел к выходу. Ребята последовали  за ним.  В конторе  парень      долго что-то говорил  такому же чучмеку, только   старше и  пузатому,    на их тарабарском языке, показывая взглядом на Андрея. Пузатый долго смотрел на Андрея воловьими глазами и вдруг  наклонил вниз голову в знак почтения. 

- Ну чего? – спросил  Валера. -  Что решили? Сколько?

-  Не имеем права, - сказал пузатый почти женским голосом на чистом русском.  – Справка на одно место.  До захоронения не хватает  года и восьми месяцев.

-  Это мы   знаем, поэтому и пришли. Нельзя сверху, клади рядом, места хватит хоть слева, хоть  справа.   Я спрашиваю, сколько? Андрей, выйди. – Вместе с Андреем вышел и парень.   Валера пояснил. – Он внук покойного.  Я его друг с детства. Отец у него погиб героем,  и умерший дед заменил отца.  Сам он сейчас немного не в себе, поэтому я взял все на себя.  Мать у него  подрабатывает нянькой. Я рабочий. Ты понял, да?  

Чучмек    взял со стола лист бумаги и,  написав, показал Валере. Увидев цифру    300000, обрадованный Валера выпятил для показа недовольства нижнюю губу и, подойдя ближе,  написал на  ладони 200000. Пузатый сморщился,  приподнял кепку, почесал лысеющий затылок   и исправил 30 на 25.   Еще более обрадованный Валера  с трудом  скосоротился, тоже почесал затылок и открыл было рот, чтобы сказать, включая катафалку, рытье могилы и   захоронение, но решил не мелочиться из-за двенадцати тысяч по прейскуранту на стене и кивнул.

Чтобы  убедить  Андрея, что вопрос решен, Валера  не стал сам платить за рытье могилы,  а велел  ему. Тот на радостях добавил  оформление могилы еловым лапником, но пузатый вдруг сказал, что лапник он дарит. Андрей рассыпался в благодарности.  Лишь в дороге  Валера  сказал ему о двухстах пятидесяти тысячах. Радужное настроение Андрея, как рукой,  сняло.

- Где я  достану столько денег?  А еще гроб, поминки.  У меня только сорок тысяч.   

-  Вот и думай, где достать деньги.   Возьми в кредит, займи у кого-нибудь, например, у меня. А чего? Я могу тебе одолжить  тысяч триста, если,  конечно, под пятнадцать процентов.

-  Что, правда, дашь? – обрадовался Андрей. -  Я, ей-богу, отдам, как только смогу.

Валера засмеялся:

-  Ты даже  приврать не можешь. Кто же говорит,  как только смогу? Соврал бы, что обязательно расплатишься  после дембеля.  К апрелю, например, когда я буду менять машину. Насчет процентов я пошутил. Ты и это не заметил.     

Домой они вернулись, застав мать  разговаривавшей  по телефону  с еще одной  частной похоронной фирмой, угрожавшей передать тело отца в мединститут.  Увидев сына, она передала ему трубку. Андрей выслушал угрозы  и ответил:

- Если ты, козел, еще раз позвонишь сюда, я тебя разыщу и вырву   яйца. Ты меня понял?

Через секунд десять другой мужской голос ответил:

 - Если  тело Дроздова Сергея   Васильевича не будет забрано из морга до девяти часов утра 7 августа, оно будет отвезено  в один из медицинских центров, а в какой,  ты сроду не найдешь.

Услышав гудки, Андрей сказал Валере:

-   Едем в морг.

-   Вы хоть покушайте, - взмолилась мать.

Они послушались и сели за стол. Пить было нельзя, и они смиренно поели суп и котлеты, запив компотом.

Перед поездкой в морг, Валера сбегал домой за сберегательной книжкой, с которой снял триста двадцать пять  тысяч, оставив  три тысячи, чтобы не закрывать счет.    Пятьдесят он отдал Андрею, а двести пятьдесят  для надежности отвез домой. В морге дверь им открыл в синем халате санитар, коротко стриженый,  лет двадцати пяти.  Взглянув  в справку, он провел их в полутемный зал с накрытыми простынями покойниками  с бирками на открытых   пятках.   Дед лежал в дальнем ряду. Как только  санитар откинул простыню с его головы, Валера  отвел  его  к двери, сказав, пусть внук поплачет.

Оставшись наедине с дедом, Андрей  долго  смотрел  на родное лицо,  еле сдерживая слезы. Он не знал, вслух ли  сообщил   деду, что положат его рядом с бабушкой, чтобы вдвоем им было не так  грустно. А еще он поклялся продолжить его дело по возврату России в социально справедливый строй, воплощением которого является социализм. 

А санитар сразу стал рекомендовать Валере лучшую в Москве ритуальную фирму, которая может похоронить на любом кладбище города. «И на Ваганьковском тоже?»  - спросил Валера.  Нисколько не смутившись, парень ответил, можно  лимонов за двадцать. «Не, - покачал головой Валера, -  двадцать друг   не потянет. Тогда придется хоронить на Новодевичьем   кладбище, где  он сговорился за шестнадцать лимонов».  Санитар не знал, верить или смеяться над шуткой Валеры, но, услышав, что   послезавтра  труп будет забран,  сделал вид, что поверил и спросил насчет макияжа,   и в этот момент  невесть откуда появился стриженый  наголо парень и  потребовал у Валеры справку с кладбища, где будут похороны.  Валера  молча взял его за шкирку и вывел  за дверь.   От полного макияжа  лица деда, за который санитар потребовал тридцать тысяч,  ребята отказались,  так  как  лицо  покойного не было искажено и   сохранило  черты при жизни. Санитар, узнав, что деда хоронят в могилу жены и не на Новодевичьем, а на простом кладбище, спокойно согласился на упрощенный макияж, за что  и за обмыв и одевание  ему тут же заплатили шесть  тысяч.     Белье и костюм с туфлями ребята   пообещал   привезти завтра утром. Повеселевший санитар рассказал им  про ритуальный магазин и прощальный зал   при морге, где  проводят, при желании, отпевание.  В  магазине  ребята   заказали  приличный гроб с большим венком от дочери и внука.  Посетили они и прощальный зал, который им понравился. Андрей  позвонил матери, описал зал и  поспросил ее согласия на отпевание  в нем, а не в церкви, где надо заказывать за три дня.  Получив согласие, они  заказали отпевание на  одиннадцать  часов утра.

Мать,  узнав, что все вопросы улажены, словно сбросила пуд груза   с себя.  То, что отец умер, она к этому  была в какой-то степени готова, ее сломило то, что  она не сможет положить его рядом с мамой, да и вообще похоронить по-человечески, не имея на это средств.   Только теперь она могла заняться  приглашением родных и знакомых на похороны отца. В Москве их было раз – два и обчелся: его двоюродный брат с женой и двумя сыновьями, двоюродная сестра в Ярославле, а из друзей она знала лишь двоих, одного по  Бауманскому институту и одного по работе  на заводе. Много виртуальных друзей у него  было по интернету, но их не пригласишь.  Алешины родные, с которыми отец постоянно перезванивался,  жили в Донецке, где сейчас шла война, и они вряд ли смогут оттуда вырваться. Им она позвонила еще вчера, они очень расстроились, пообещали приехать, но не знают, как это у них получится. 

Обзвонив всех, она насчитала  в лучшем  случае, включая соседей, семнадцать – двадцать человек и приступила к приготовлению  стола для поминок.

Из  Донецка так никто и не смог приехать на похороны, у них опять снаряд угодил во двор.  Не смог придти и дедов друг  по институту, лежавший в больнице, зато от работы приехали двое.     В морге  были все,  На отпевании уже меньше, а на кладбище поехали  лишь девять человек.  Ни в морге и ни на кладбище прощальных речей не было, кроме «Прощай, пусть земля тебе будет пухом». К своему огорчению,  Андрей сделал вывод, что никто из присутствовавших, кроме него и матери,  не читал   деда. Поэтому и говорить им о том, что дед был настоящим коммунистом и патриотом России он не видел смысла и,  поцеловав деда в лоб, лишь  проговорил:

  - Прощай, деда. Спи спокойно. Я тебя никогда не забуду и не подведу.

Он бросил щепотку земли на гроб и кивнул могильщикам. Когда они подравняли  холмик могилы и приложили венок к стандартному надгробию,  он сказал матери:

  - Ма, ты иди со всеми к автобусу и увози их.  Я поеду с Валеркой. Побуду с дедой  наедине.

  Оставшись один, он опустился на колено перед фотографией  деда и долго вглядывался в его лицо, пытаясь восстановить  его живым. Дед  не был фотогеничным  и всегда получался на фотографиях хуже, чем в жизни. Но на этой фотографии, когда ему было лет сорок пять, он выглядел по мужски красивым и именно таким остался в памяти Андрея.

  - Деда, ты меня прости, что я не был с тобой в последнюю твою минуту на земле. Я нес  службу Родине, а это, как ты говорил, святое дело. В этом я тебя не подвел и не подведу. Книги твои я там изучил и обещаю тебе отстаивать идеи социализма в России. В этом смысле считай, что ты остался здесь.  Так что лежи спокойно и пусть земля тебе будет пухом. Я, как и ты, материалист, но будучи, как и ты,  православным христианином и крещеным,  доволен, что  тебя отпели в церкви, может, это облегчит твое там пребывание. Ты ушел, но остался с нами. Нас  ты тоже там не забывай. - На глазах Андрея навернулись слезы. Он смахнул их и проговорил, по-детски, шмыгая носом. – Деда, мне тебя будет очень не хватать. Ты для меня был  и  останешься на всю жизнь путеводной звездой. Я даже…

  От звука чего-то упавшего рядом он  замолчал, словно споткнулся. Повернув голову,  увидел рядом раскрытый бирюзовый продолговатый  кошелек, а на дороге – двоих парней. Один, длинный и худой в синей куртке и кепке с большим козырьком, нагнувшись, рассматривал с  разинутым от радости ртом,      что-то в руке,  а другой,    пониже,  но толстый в груди и в плечах,     коротко стриженый,  в  черной толстовке,  тянул длинного   за куртку,  оглядываясь по сторонам.

  Андрей, не поднимаясь с колена, поднял кошелек. Похожий на материн     в размер  купюр и с множеством карманов для платежных карт,   этот кошелек был   ярче и дороже.  Ни денег,  ни платежных карт в нем не было, лишь  в закрытом молнией карманчике оказался студенческий билет, принадлежавший глазастой Волковой Екатерине  Анатольевне.

  Вернув билет в кошелек, Андрей сунул его  в карман  куртки и  поднялся, но тут же пригнулся, услышав смех. Сквозь кустарник он увидел тех самых двоих парней, сидевших  через две могилы к нему спиной.  Повернувшись друг к другу, они,  захлебываясь от удачи,  изучали, как Андрей догадался,  содержимое кошелька.

  - Ни хера себе, бля! – восхищался   высокий приглушенный голос, скорее всего, длинного.  -  Это сколько же? Восемнадцать по пять тыщ и  тыщ полно. О, бля, а это евро,  я их  живыми не видел. Это сколько же  в рублях?  Смотри,  бля,  еще и пять   платежных карт, про визу я слышал, а про эти нет.  Как делить будем?

  - Растопырь карман шире,  -  возразил басистый голос.  -  Магнита  в машине забыл?  Ложь все, ёпть,  в кучу.  На хера, спрашивается,  выбросил кошель?

  -  Ага, чтобы с ним зашухарили?

  Андрею все стало ясно,  и,   сказав себе: «Деда бы мне не простил, отец тоже», - он приподнялся и перебежками, прячась за кусты и памятники, приблизился к ворам или бандитам. Первым его увидел парень в толстовке. С криком «Атас!» он вскочил и, выхватив из руки длинного  деньги, отпрыгнул в сторону. Приблизившись к нагнувшемуся  за упавшими на землю купюрами и платежными картами длинному, Андрей рубанул  его ребром руки по  тонкой шее.  Не глядя, как тот  стал валиться на землю,   он перешагнул через лавку и, подобрав валявшиеся  на лавке и земле купюры и карты, направился ко  второму  вору или бандиту, остановившемуся  у  соседнего памятника и засовывавшего  за пазуху толстовки деньги.  Когда Андрей оказался от него  в двух шагах,  вор  по - бандитски  выбросил  ему навстречу руку с ножом.   Такой вариант на учениях  в армии  не раз прорабатывали, правда,  с картонными ножами, от которых ран не было.  Андрей принял стойку и попытался выбить нож ногой.  Но вор  увильнул, гыкнув и показав в усмешке боксерскую прореху в зубах.  Он был  не намного   выше ростом,  но    весил килограмм на двадцать, если не больше,   тяжелее   Андрея, даже в армии не дотянувшего до своего стандартного веса:  метр семьдесят пять  минус  сто.  Но  в армии его  научили  вступать в бой с  любым противником, даже с таким амбалом.  Тот    об этом не знал, так как  Андрей  был в штатском, и, не погасив усмешку,  крикнул напарнику:

  -  Банан, ёпть,  хватит валяться! Очухивайся!  Быстро валим отсюда! 

  Невольно обернувшись  на длинного, по-прежнему лежавшего  неподвижно на земле,     Андрей сделал несколько обманных движений.  Амбал все с той же щербатой усмешкой   переложил нож из правой руки в левую и тоже завилял  телом, играя ножом, и держа наготове правую руку.   Андрей  изловчился  воткнуть  левую ногу в пах  бандита   и одновременно нанести,  что было сил,   удар кулаком  в челюсть. Ему показалось, что он ударил самого себя, отчего на метр отлетел в сторону.  А вот, как он получил  второй  удар  в затылок, отчего   у него потемнело в глазах, он не сразу понял. Лишь, протерев глаза  и увидев  за  спиной высокий  мраморный крестообразный памятник,   он догадался, отчего. Он потрогал затылок и заскрипел зубами  от пронзительной боли.   Встряхнув осторожно  головой,   он медленно поднялся и увидел тоже  с трудом поднимавшегося,  широко расставив  тумбовые ноги,  амбала.   Сил у Андрея не было подскочить к нему. Он подошел, когда тот уже  поднялся  и принял боксерскую стойку, поглядывая по сторонам  в поисках ножа.  Андрей   вынул из кармана наугад несколько купюр и бросил  под тумбовые ноги.  Бандит  попытался поймать хотя бы одну из них,  этого оказалось   достаточно, чтобы Андрей обрушил на его голову серию  ударов обеими ногами, заключив двумя ударами  локтем по спине. Нож он нашел совсем рядом.  Амбал  оказался  весом под  сто, и Андрей выдохся, подтаскивая его к лавке.  Сняв с него ремень и пристегнув руки к ножке лавки, он повернулся к длинному и встретил его взгляд. Приложил нож амбала к его горлу, он  спросил:

  -   Где и у кого ты украл кошелек?

  Длинный скосил взгляд  на амбала и повел головой  в сторону.

  -  Далеко отсюда? Номер участка?

  -   Номер не знаю.   Участка три отсюда.

  -   У кого  ты украл кошелек?

  -   У одной небольшой девки.

  -   В чем она одета?

  -   В красной  куртке и  с красной сумкой.

  Андрей выпрямился,  посмотрел  в указанную вором сторону. Он решил не привязывать длинного  к лавке,  а отвести   на место  кражи, связав ему руки.  Он повернул голову к вору,  нагнулся над ним, чтобы посмотреть, есть ли у него ремень,  и увидел,  как тот  вонзает ему в  левый бок нож.  Превозмогая боль, Андрей  кулаком по голове, ребром руки по шее и локтем по спине  вновь вырубил   бандита. Ремня у того не оказалось. Андрей  осторожно, не касаясь рукояти торчавшего из бока  ножа,  снял свой и  привязал   руки бандита    к ножке лавки с другой стороны. Добавив обоим бандитам по удару локтем, он  спрятал нож амбала в кустах и только тогда  вынул  нож из себя,  зажав левой рукой   рану, из которой хлынула кровь. От резкой боли у него  потемнело в глазах.  Превозмогая  ее,   он положил нож на столик, где оба бандита не могли его достать,  и направился в указанную длинным  сторону.  Бандит  не наврал. Группа девушек стояла у свежей могилы.  Андрей, шатаясь,  подошел  к невысокой девушке в красивой красной куртке с золотистой  окантовкой и красной сумкой через плечо, тронул, а скорее вцепился в ее рукав  и  протянул кошелек со словами:

  -  Твой, красавица?

  Она отпрянула от него, но,  увидев кошелек и   руку в крови,  округлила  глаза и спросила удивленно - испуганно:

  -  Откуда он у вас?   Ой,   у вас кровь! 

  - Вот, возьми. Его у тебя украли. Воры лежат на участке 278 недалеко от свежей могилы моего деда Дроздова Сергея Василь..еви..ча.   Там и но..жи. По..звони в поли…

  Не договорив, он стал опускаться  на землю, цепляясь за девушку. Последнее, что он увидел, были ее испуганные глаза  над ним.