2015

 

 

2 марта 2015 г.

Когда я давал интервью журналу «PostKlau», меня удивило то, что уже забыто, что в СССР издательское дело было поставлено лучше всех в мире, что книги приносили государству большущий доход. Молодые не знают, что сейчас в России литература на подъеме. Ни в одной стране мира нет столько прекрасных писателей, как сейчас в России.

Многих удивила моя мысль, что у нас сейчас активно действует национальная идея. И называется она одним словом: алчность!

 

Ольга Несмеянова, главный редактор журнала «Post-Klau», побеседовала с Петром Алешкиным «О российской алчности как национальной идее».

Сегодня в гостях журнала Петр Федорович Алешкин, русский писатель, член Союза писателей России, гендиректор издательства «Голос-Пресс», главный редактор журнала «Наша молодежь», главный редактор телеканала «ОРТ Молодежный», генеральный продюсер киностудии «Наша молодежь», доктор исторических наук. Двадцать лет был секретарем Правления Союза писателей России и членом Президиума Литфонда России, десять лет членом Президиума Ассоциации книгоиздателей и книгораспространителей России. Его хочется назвать живым классиком, но он наверняка откажется от такого поименования. Тем не менее, многие заметили, в народе все четче формируется осознание масштаба, очевидное даже для слепца, до сих пор охмуренного западным: в сравнении с нынешним уровнем прежняя советская литература, изобразительное искусство, кино были явлениями совсем другого, более высокого порядка (мирового уровня).

«Советская культура с расстояния нескольких десятков лет воспринимается как культура титанов по сравнению с либерально-рыночной демократической мелочевкой нашего времени. Петр Федорович — человек той когорты, того поколения, это последние могикане, надо воспользоваться случаем, послушать его, тщательно все запоминая, открыв рот и мотая на ус, — подумала я. — А что будет, когда это поколение советских титанов уйдет? С чем останемся? Что нам оставляет рыночная демократия? А оставляет она нам кризис самых разных областей культуры, науки, общества. Сегодня с писателем хочется поговорить в первую очередь о кризисе литературы».

 

Ольга Несмеянова. Дорогой Петр Федорович! Кризис искусства, в т.ч. литературы выражается огромным количеством пишущих, все пишут, легкость опубликования в Сети и за деньги необыкновенная, и невозможность в то же время найти хорошую литературу.

Петр Алешкин. Я не могу согласиться с тем, что в русской литературе сейчас кризис. Наоборот, я считаю, что в России сейчас работает столько классиков мирового уровня, что ни одна страна не может похвастаться таким количеством настоящих писателей, которыми долгие десятилетия, если не столетия, будет гордиться мировая литература.

 

О.Н. Да неужели? А почему их никто не знает?

П.А. Называю эти имена: Юрий Бондарев, на мой взгляд, самый большой писатель в мире, пишущий на русском языке; Виктор Лихоносов, Борис Екимов, Владимир Маканин, Анатолий Ким, Андрей Битов, Петр Краснов, Владимир Крупин, Владимир Потанин, Николай Наседкин, Валерий Куклин. Каждый из этих писателей, если бы он писал на английском языке, давно бы уже был лауреатом Нобелевской премии.

 

 — О.Н. Спасибо, просветили, из перечисленных вами знаю пару-тройку… надо будет поискать других и почитать, а то в магазинах у нас совсем не те имена, вот Донцова и Устинова типа классики, везде продаются, вещают по ТВ, в СМИ. В многочисленных конкурсах победившие тоже другие какие-то иной раз ну очень странные люди… поневоле сделаешь вывод, что за литература у нас.

— П.А. Как видите, я даже не назвал ни одного новомодного писателя, которые сейчас временно на слуху и которые толкутся вокруг многочисленных литпремий. У всех литпремий есть свои хозяева, которые кому хотят их тому и дают. Это их деньги, они сами ими и распоряжаются. Не нам в их дела вмешиваться. К качеству литературы литпремии не имеют никакого отношения. Даже Нобелевская. Она всегда была антироссийской. Соперником Льва Толстого был некий француз Сюлли-Прюдом. Дали французу. Кто его помнит? Кто Лев Толстой для мировой литературы, и кто — Прюдом? Второй раз тоже Льву Толстому не дали, тогда он отказался вообще участвовать в этой литпремии. А ведь при Льве Толстом десять раз присуждали премию. При Чехове четыре раза. При Горьком 36 раз, хотя его много раз выдвигали на премию, и значение он имел в мировой литературе колоссальное. А Блок, Есенин, Алексей Толстой, Леонид Леонов, Александр Твардовский и т.д. Только Михаила Шолохова удалось пробить, да и то за счет Сартра, который отказался получать Нобелевку из-за того, что великому писателю Михаилу Шолохову отказывают, а он, Сартр, мол, рядом с ним даже не стоит. Есть совестливые писатели и за рубежом. Всем остальным нобелиантам, пишущим на русском, давали за то, что они против России выступали.

 

— О.Н. Такие вещи сообщаете… у читателей, наверное, сейчас просто переворот в мозгу.

— П.А. …так что русская литература сейчас как никогда сильна и создает крупные произведения. Только они теперешней власти не нужны. Но власть меняется. Сменится и эта, а великие произведения, которые либо в столе у писателя, либо напечатаны в 500 экз. останутся. Их будут изучать в школах, гордиться ими.

 

— О.Н. А вы говорите, что кризиса в литературе нет… а как же тогда этот разрыв? Что это, если не кризис, когда СП, издательства коммерциализируются, деградируют в своем культурном уровне, талантливых авторов не замечают, невозможно пробиться, читателям даже выдающиеся писатели неизвестны. ТВ, СМИ и Интернет о них умалчивают, в то же время опубликовано огромное количество литературного мусора, его много, он пошлый и откровенно похабный, он лезет из всех дыр, его выпячивают реклама и спонсоры, и это говорит о том, что критики или других механизмов отбора в этой области просто нет.

— П.А. «Литературный мусор», как вы говорите, был всегда и будет всегда. Я бы не стал к пишущим пренебрежительно относиться. Лес хорош не только дубами, но и березками, и кустарником, и мелкой травой. Я ко всем пишущим, каков бы ни был их уровень таланта, отношусь с большим уважением.

 

— О.Н. Не могу согласиться. Культура — это в первую очередь селекция, отбор. Употребляя ваше сравнение с дубами, могу напомнить, что есть сорняки. И если их не прополоть, то и дуб зачахнет, особенно молодой. Для этого, для селекции, отбора достойного и лучшего имеется механизм критики… то есть то, чего сейчас нет.

— П.А. Критики нет, это факт! Некому по-настоящему оценивать художественный уровень литературы, давать ориентиры читателям. Я считаю, что большая вина в этом главных редакторов толстых литературных журналов. Раньше настоящая литература всегда группировалась вокруг толстых журналов. Критики тоже.

 

— О.Н. Не поняла… поясните про толстые журналы. А кстати, они что — до сих пор существуют? «Новый мир», «Аврора», «Молодая гвардия», «Иностранная литература», «Юность», «Октябрь» — все это мое поколение читало, но теперешняя молодежь об этом почти ничего не знает.

— П.А. После уничтожения СССР, когда Россия перестала играть самостоятельную роль в мире, фактически стала колонией США, почти во всех толстых журналах поставили главных редакторов, которые выполняли волю американского миллиардера Сороса. Он оплачивал тиражи толстых журналов, дал список русских писателей, которые не только не должны были печататься в них, но даже их имена не могли упоминаться на их страницах ни положительно, ни критически. Потом Сороса вытеснили из России, но эти мелкие, как личности, редакторы остались во главе журналов со своим узеньким соросовским кругом малозначительных авторов. Поэтому толстые журналы, я убежден, изжили себя, и они должны умереть, чтоб не вредить развитию русской литературы. В таком виде и с этими редакторами они наносят только вред. Реанимация их возможна, но на это нужна воля власти. А такой воли у власти нет, и не предвидится.

 

— О.Н. …то есть, по сути, по толстым журналом прошелся каток западной идеологии… зато говорят, что у нас идеологии нет. Как вы считаете, идеология равна национальной идее?

— П.А. Считается, что у нас сейчас нет национальной идеи. Я не согласен. Есть! И формулируется она всего лишь одним словом: алчность! Именно этой идеей жили почти все власть имущие в новой России. Все должности покупались за очень большие деньги. А если человек купил министерское кресло за деньги, то, естественно, он в первую очередь будет работать не на Родину, не на процветание государства, не для народа, а на свой карман, чтоб вернуть заплаченные за кресло деньги и лучше многократно. Поэтому ни о какой культуре, ни о какой литературе у него заботушки не будет.

 

— О.Н. А как без алчности в рыночных отношениях? Ну, посудите сами: жажда прибыли во что бы то ни стало — это краеугольный камень рыночного общества, его основной стимул. Что-то можно предложить вместо рыночных отношений для культуры, литературы? Опыт СССР не стоит ли вспомнить для работы творческих союзов, поддержки талантов?

— П.А. Алчность никакого отношения к прибыли не имеет. Это совсем разные понятия из разных сфер. Разве губернатор Сахалина Хорошавин и губернатор Коми Гайзер из прибыли набивали в гаражах огромные корыта и 50-ки-лограмовые мешки пачками денег? Я ни за что не поверю, что какой-либо рыночник собирает деньги в гараже в корыта и мешки. Рыночные отношения не могут мешать культуре и искусству. И никогда не мешали. Почему-то считается, что в СССР все издательства были государственными, и государство помогало писателям, содержало их материально, потому они хорошо жили. Это заблуждение! Писатели жили отлично, но не государство помогало им, а они своими книгами приносили государству большой доход. Тогда-то и были рыночные отношения между государством и писателем.

 

— О.Н. Интересно — а разве в то время такая важная для идеологии область, как литература, существовала без контроля и поддержки (финансирования) государства?

— П.А. Государственных издательств в СССР можно было по пальцам пересчитать. Смотрите, было пять крупнейших издательств, которые печатали в год каждое больше 400 названий книг. Это «Советский писатель», «Современник», «Молодая гвардия», «Правда» и «Художественная литература». Из них только «Художественная литература» была государственным издательством. Остальные принадлежали общественным организациям. И эти организации платили гонорар писателям, сами решали, кого печатать и сами получали доход от издания книг. Государство только утвердило ставки гонораров, которые издательства должны были платить писателям. Каждый за свой труд должен получать деньги. Писатель тоже! Разве это не рыночные отношения? СССР, как государство, следило, чтоб эти рыночные отношения между издательствами и писателями были справедливыми. Разве можно назвать рыночными отношениями то, что есть сейчас. Судите сами! Писатель писал год роман, трудился, бедняга! Приходит в издательство с рукописью, а ему говорят: плати денежки, тогда напечатаем! Это не рынок! Это нечто другое!

 

— О.Н. Вот вы говорите: «эти организации платили гонорар писателям, сами решали, кого печатать и сами получали доход от издания книг» — а откуда у них в то время были деньги? Разве не от государства? Вы утверждаете, что в СССР в этой сфере как раз и были рыночные отношения, а сейчас их нет. Почему бы не вернуться в таком случае к опыту СССР, тем более если он вписывается в современные реалии. Только думаю, все ж не обойтись без привлечения государства к решению этих проблем.

— П.А. О финансировании государством! Да, сейчас государство выделяет деньги на издание некоторых книг. Разве это рынок? Рынок — это когда ты создал труд и продал его с прибылью. А когда ты подружился с чиновником, который дает деньги на книги, и он тебе дал деньги на издание книги от имени государства, то это имеет совсем иное название в отличие от рынка. В СССР никогда никакому, пусть самому сверхзнаменитому и партийному писателю государство не давало ни копейки на издание книг. Зачем? Для этого есть издательства с деньгами. Их обязанность выпускать книги, а обязанность государства, чтоб издательства не надували и не грабили писателей. Союзы писателей жили великолепно за счет издания книг, газет и журналов, которые им принадлежали, а не государству. Они и сейчас могли бы жить великолепно, но…

 

— О.Н. Как-то непонятно, как это «ИМ ПРИНАДЛЕЖАЛИ»? А они сами принадлежали кому? Ведь в то время не могло быть единоличного человека-хозяина? Хорошо, поставим вопрос по-другому: «КТО КОНТРОЛИРОВАЛ все это?». Неужели СП и издательства все прямо-таки сами решали? А если не сами решали, то и не сами финансировали наверняка? Как говорится, кто заказывает музыку, тот и должен ее оплатить… Чем-то же отличалась тогдашняя структура от нынешней?

— П.А. Так напрямую и принадлежали не государству, а организации. Например, я работал в крупнейшем издательстве «Молодая гвардия», которое принадлежало комсомольской организации. Кстати, эта организация существует до сих пор. Если раньше она называлось полностью так: Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз молодежи (ВЛКСМ), то в 1991 году просто отбросили из названия два слова Ленинский и Коммунистический и заменили слово Всесоюзный на Российский, и она стала Российским Союзом молодежи (РСМ). Сидит в том же месте, напротив Кремля. Недавно РСМ отметил 25-летие в новом виде и наградил меня медалью за хорошее сотрудничество.

Так вот, «Молодая гвардия» принадлежала только комсомолу, и только ему. И контролировал работу издательства Центральный Комитет ВЛКСМ, то есть руководящий орган комсомола. Что печатать или не печатать — решало издательство на основе рецензий писателей, которые не обязательно были членами Союза писателей. Просто хорошо разбирались в литературе.

Недовольный рецензией писатель мог жаловаться директору издательства на недобросовестного рецензента, и тогда давали рукопись на рецензию другому писателю. Жаловались писатели и в ЦК ВЛКСМ на издательство. Мне пришлось немало таких жалоб разбирать.

Точно так издательства «Советский писатель» и «Современник» принадлежали Союзу писателей СССР и РСФСР. Приносили большие деньги Союзу писателей. Когда развалился СССР, на счете Союза писателей было больше 600 млн. рублей, по нынешним ценам 600 млрд. рублей. Эти деньги пришли на счет за издание книг. Государство ни копейки не давало Союзу писателей. Своих было полно. На свои деньги строили Дома творчества по всей стране, квартиры писателям. Я живу в доме, который построило издательство «Молодая гвардия» на собственные деньги и раздало бесплатно квартиры сотрудникам. Государство не вмешивалось! Издательства сами решали, кого печатать, кого нет, мусор старались не печатать. Стыдно!

Было пять-шесть случаев, они всем известны, когда редактор журнала получал рукопись, где критиковалась власть, трусил, как бы чего не вышло, нес рукопись в ЦК КПСС, чтоб получить одобрение, обезопасить себя от критики руководства государством. Так было с повестью «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына. Ее показали Хрущеву. Он одобрил. Повесть напечатали. А вот «В круге первом» не напечатали. Бывало раз в десять лет и такое! Так что заказывали музыку нормальные рыночные отношения, они и оплачивали ее. Но любому государству нужны деньги. России их сейчас не хватает, но она не желает их зарабатывать на издании книг, на распространении культуры и нравственности.

 

— О.Н. Видимо, культура и нравственность особенно — неликвидный товар. А нам внушали, что тогдашняя система была порочная и подлежала уничтожению, а нынешняя — передовая, рыночная. А получается что наоборот…

— П.А. Если издательства не принадлежали государству и отдавали всю прибыль своим хозяевам, общественным организациям, то как же государство получало огромные деньги от выпуска книг? Очень просто и много! Чтоб получить деньги за книгу, ее надо не только написать писателю и выпустить издателю, но и продать. Рыночные отношения в литературе в тройном кольце. На третьем этапе вступало в дело государство. Ему принадлежала система книгораспространения. Фирма «Союзкнига» давала государству огромнейший доход, и была лучшей в мире. Это факт! Лучшей потому, что «Союзкнига» сама забирала весь 100-тысячный тираж книги прямо из типографии и в течение трех дней оплачивала его издательству полностью. А сейчас весь тираж из типографии забирает само издательство и держит его на складе, развозя по пять книг по магазинам и получая за эти книги через полгода три копейки. Ужас!

Только из-за алчности чиновников государство недополучает огромные деньги в бюджет, писатели вынуждены издавать за свой счет свои книги малым тиражом, читатели получают литературный мусор, а издательства разоряются. Еще десять лет назад я написал проект «Воссоздание системы книгораспространения в России». Все расписал, как делать, до копеечки высчитал. Председатель Совета Федерации РФ, третий человек в России, направил его президенту Путину с просьбой утвердить как необходимейший для России. Что было потом, сам проект и письма, если любопытно, можете посмотреть. Там вы прочитаете, как выиграла бы и Россия, и читатели, и литература, и издатели, и писатели, если бы эта система была утверждена и создана. Все бы жили замечательно, и процветали бы не только детективщики, но и настоящие писатели. Но проект пошел вразрез с личными интересами руководителей Федерального агентства «Роспечать», и они его забодали.

 

— О.Н. Видимо, потому, что поняли, что этим проектом их вытесняют с поля, на котором они привыкли пастись, не иначе. Ох, уж эти рыночные отношения! И алчность, коррупция, сохранение у руля и кормушки «нужных», «своих и наших»… Так и хочется сказать «ДОЛОЙ» — «Роспечать», все эти союзы многочисленные, непонятные, все эти коммерческие конкурсы и премии... Все это уводит культуру в мутное болото продажности, коррупции, кумовства, вкусовщины, а она настоящая продолжает выживать сама по себе в народе, потому что настоящее творчество не запретишь и не остановишь… И главное, оно ведь, вы говорите, есть — СВОЕ! Когда же мы научимся ценить свое?

— П.А. Патриотическому воспитанию молодежи на словах уделяется большое внимание. Принято только что новое Постановление правительства. Но на деле практически ничего не делается ни в литературе, ни в кино.

 

— О.Н. А вот правильно — кино. Я постоянно с грустью наблюдаю в своей ленте друзей на ФБ как талантливый режиссер, потомственный притом, сын известного и всеми любимого советского актера и режиссера, каждый день бьется с проблемами не только на что снять фильм, но и на что просто прожить — НЕ ПЛАТЯТ! Ни за что… И с художниками то же самое — ни за картины, ни за литературу, ни за кино сейчас не платят. Творчеством сейчас не проживешь.

— П.А. Кстати, кино приносило в СССР доход, равный продаже водки и вина. Было одно из самых доходнейших производств! А какие фильмы снимали» Весь январь крутили только советские фильмы по всем каналам. Изредка встретится на экране современная клюковка. А сейчас государство ежегодно выкидывает киностудиям по 6—7 млрд в год, а прибыли никакой. Год от года хуже. 2015-й год — самый провальный за последние 12 лет. Почему так? Причины те же. Деньги дают не талантливым киносценариям, которых немало, а своим. Киносценарии в Фонде кино вообще не читают. Я попытался изменить ситуацию в кинематографе, написал проект новой системы субсидирования государством производства фильмов. Его подписали некоторые кинематографисты, опубликовал в «Литературной России», направил министру культуры. Естественно, проект там перепугал всех, кормушка уходит из рук. Со мной побеседовали, отговаривали, но я не успокоился. Сейчас этот проект депутаты выносят в качестве законопроекта. Если примут, то кинематограф у нас снова расцветет, снова будут выходить замечательные фильмы. Но я представляю, какое будет сопротивление. Проект сам можно прочитать.

 

— О.Н. Неужели все так мрачно? Неужели выхода нет?

— П.А. И выход есть, и не так мрачно уже. Россия прожила почти тридцать лет с национальной идеей: алчность! Стала наша страна процветающей? Много ли в ней счастливых людей, особенно среди тех, кто полностью был покорен идеей алчности? Посвятил ей свою жизнь? Кто назовет удачной и счастливой судьбу одного из главнейших идеологов алчности Бориса Березовского? Счастливы ли губернаторы Хорошавин с Гайзером, перебиравшие недавно по ночам в своих гаражах в мешках пачки с деньгами? Сколько подобных губернаторов и чиновников мы узнаем вскоре. Так вечно продолжаться не может. Все кончается! Все больше молодежи убеждается, что алчность к счастью не приведет. А ведь человек рожден для счастья, как птица для полета! Нас заразили чудовищной болезнью, с которой боролся еще Иисус Христос! Видимо, нам надо было ею переболеть. Ведь в СССР нас воспитывали бессребренниками, и иммунитета от алчности у нашего народа не было. Болезнь уходит. Мы выздоравливаем. В этом сомнения у меня нет!

 

— О.Н. Будем надеяться, что все вместе каплями здравого смысла мы проточим этот камень безнадеги! Спасибо за интереснейшую познавательную беседу.

 

Саги Сагидаш

Как хлестко, сильно и точно по болевым точкам...

Нет, ничесе! Сейчас даже представить такое невозможно! Выходит, такую страну, извиняюсь, просрали... «Когда развалился СССР, на счете Союза писателей было больше 600 млн. рублей, по нынешним ценам 600 млрд. рублей. Эти деньги пришли на счет за издание книг. Государство ни копейки не давало Союзу писателей. Своих было полно. На них строили Дома творчества по всей стране, квартиры писателям. Я живу в доме, который построило издательство «Молодая гвардия» на собственные деньги и раздало бесплатно квартиры сотрудникам. Государство не вмешивалось! Издательства сами решали, кого печатать, кого нет, мусор старались не печатать. Стыдно!».

 

 

Людмила Банцерова

Петр! Очень честно высказались, предметно и с душой. Здорово, мне понравилось! Очень сильное интервью!

 

 

3 марта 2015 г.

Центральное разведывательное управление (ЦРУ) США рассекретило и опубликовало документы, связанные с романом Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Оказалось, что публикация романа, распространение его по всему миру и присуждение Борису Пастернаку Нобелевской премии по литературе — это прекрасно проведенная операция ЦРУ. Одна из многочисленных операций в области культуры против Советского Союза.

Я начинал писать и публиковать свои первые литературные произведения в те годы, когда отголоски шума вокруг романа «Доктор Живаго» в связи с присуждением ему Нобелевской премии, еще были слышны. Имя Бориса Пастернака было в ореоле мученика, и если кто-то тогда сказал бы вдруг, что Нобелевка Пастернака — это блестящая операция ЦРУ против СССР, то есть сказал бы правду, его бы живьем съели, и этот человек, сказавший правду, навсегда остался бы в литературном мире изгоем.

В свои молодые годы я мечтал научиться соединять слова так, чтобы перед мысленным взором читателя не только возникали бы те же картины, что видел я в своем воображении, но и сами словосочетания и предложения вызывали у читателей эстетическое наслаждение. Чтобы научиться этому, я читал произведения мастеров слова — Ивана Бунина, Ивана Тургенева, Антона Чехова и др., смотрел, изучал, как они соединяют слова. Естественно, с этой же целью стал читать роман «Доктор Живаго» и был разочарован. Язык романа показался мне тягучим, скучным. Персонажи, описываемые Нобелевским лауреатом, серыми, не живыми, не привлекательными. События — не интересными, не запоминающимися. Я решил тогда, что просто не понимаю этот роман. Усомниться в том, что Нобелевская премия присуждена серенькому средненькому роману, в голову не приходило. Ну, а то, что шумиха вокруг романа и присуждение ему Нобелевской премии, это всего лишь операция ЦРУ против СССР, такая мысль тогда показалась бы мне кощунством.

Но самая блестящая операция ЦРУ по уничтожению русской литературы была начата в 1989 году и продолжается по сей день. В ней участвуют на стороне ЦРУ даже государственные чиновники. Некоторые факты мне известны, о них поговорим потом, а детали с именами и подробностями вы, молодые друзья, прочитаете через 50 лет, когда будут рассекречены документы этой операции ЦРУ, более блестящей, чем операция «Доктор Живаго»!

 

Галина Тушкевич

Читала роман, когда он был запрещен, и не поняла почему?

 

Петр Алешкин

Правильно, Галина! Я до сих пор не понимаю, за что его запрещали! Либо глупость властей, либо какая-то закулисная игра кого-то, на чей крючок попалась власть!

 

Галина Левина

Очень интересно. Меня тоже многие годы мучил этот вопрос. Даже комплексовала из-за этого. Обвиняла себя как некомпетентного читателя.

И всегда была мысль в подсознании, что на Пастернаке с нами играют. Как сейчас играют на еще одном Борисе.

 

 

15 марта 2015 г.

Горькая весть! Умер наш давний автор и друг Валентин Распутин. Мы печатали его известные книги и новинки. Издали книгу о его творчестве. Когда лет двадцать назад ему неудачно сделали операцию и на секретариате Союза писателей России объявили, что если не найти деньги на повторную операцию у известного врача, то Распутин может умереть, я предложил свои деньги, оплатил операцию. Меня радует, что, может быть, и я внес лепту в то, что Валентин Распутин прожил еще двадцать лет, смог написать новые рассказы и знаменитую повесть «Дочь Ивана, мать Ивана».

Валентин Распутин прожил счастливую жизнь писателя. Он был любимцем всех властей разных режимов в нашей стране. В советское время за повесть «Живи и помни» о дезертире, не пожелавшем защищать Советскую власть от фашизма, эта Советская власть наградила повесть В. Распутина Государственной премией, в перестройку Михаил Горбачев сделал своим советником, Владимир Путин награждал его самыми высокими наградами. Дай Бог такую писательскую судьбу каждому талантливому писателю России! Вечная память и Царствие небесное Валентину Распутину!

 

 

Валентин Суховский

«Живи и помни» не единственное произведение Распутина, мне больше нравятся его «Прощание с Матерой», «Пожар», рассказы 90-х лет. А разве в «Хождении по мукам» Алексея Толстого вскрыто меньше язв, не говоря о «Драчунах» Михаила Алексеева о страшнейшем голоде в Поволжье. Не считаю, что что-то вскрывалось изнутри сердца писателя, так нельзя сказать. Многое пропускается через душу, но устои души у Распутина. да и у более цельных из нас остаются незыблемыми! А что орденоносец? Я принимал ордена от казачества. А что Бондарев отказался от ордена, так хоть он мне и друг, я редактировал две его книги прозы и публицистики, он обнимал и целовал меня, но я не уверен... Отказ от ордена — личное дело писателя, но если за ним стоит Союз писателей, о нем тоже надо думать. Плохо, что Союз писателей стал не творческой, а общественной организацией. Помню, как я был возмущен нападками на Распутина в одной литературной газете. Я им прямо сказал, сначала станьте Распутиным, прежде чем пинать...

 

20 марта 2015 г.

Сейчас прочитал в интервью Захара Прилепина «Журналисту» такие слова:

«В подтверждение этой мысли я всегда привожу слова Льва Толстого, который сказал: «Что учудила моя Наташа Ростова — вышла замуж». Казалось бы, уж кто-кто, а такой бородатый серьезный человек, как Лев Николаевич, мог бы делать со своими героями все что угодно, распоряжаться их судьбами, как захочет… Но нет, даже его герои начинали жить своей жизнью».

Ни журналист, ни те, которым популярный писатель всегда приводит слова якобы Льва Толстого, ни разу не поправили его, не сказали, что слова: «Представьте, что учудила моя Татьяна,— взяла да и вышла замуж!», принадлежат совсем другому классику. Видимо, те, кому говорит эту фразу Прилепин, как и он сам, окончили современную школу, ведь в советской школе еще в девятом классе все ученики знали, кто и по какому поводу произнес эти слова. А те, кому говорит Прилепин эту фразу, тоже будут приписывать Льву Толстому чужие слова, приводить как пример, распространять чушь!

Пример падения образования! А то говорят, что образование падает, но не приводят примеры. Вот он, наглядный образец. Горько!

 

Tatiana Koroleva

Автор может понаписать все что угодно. На то и редактор — уходящая профессия. Раньше он отвечал за текст, выпускаемый в свет.

 

Петр Алешкин

Правильно Татьяна Королева написала: писатель может написать, что угодно, но прежде чем напечатать текст писателя его читают редактор, корректор, который обязан сверять цитаты, выпускающий редактор, а в данном случае читал и записывал еще и журналист. И никто не заметил элементарной вещи, которую знает каждый школьник. Я это имел в виду больше, чем само высказывание Прилепина. И если бы это прошло в «Урюпинском вестнике», я бы тоже не обратил внимания. Но это в «ЖУРНАЛИСТЕ»! В «ЖУРНАЛИСТЕ»!

 

 

 

4 апреля 2015 г.

Разговор с Натальей Лясковской о том, помогал ли Валентин Распутин молодым писателям, напомнил о моем давнем выступлении на пленуме Союза писателей России. Я тогда был секретарем Правления. Валентин Распутин и Василий Белов сидели в президиуме и не возразили мне на мои горькие слова. Я издавал их книги, вручил им первым учрежденную мной вместе с СП России премию им. Льва Толстого. Выдвинул трилогию Белова на Госпремию России, и он ее получил.

Я нашел в архиве текст выступления. Он большой по объему. Привожу из него цитату, где веду речь об этом:

«Еще одна причина такого положения в нашей литературе: связь между поколениями писателей утрачена. В русской литературе всегда старшее поколение писателей помогало встать на ноги вслед идущему. Возьмем только советский период: все мы знаем, скольким писателям помог Максим Горький, поддержал, внушил уверенность в своих силах. И те писатели, которым Горький помог, помогли лейтенантам, пришедшим в литературу после войны, поддержали, писали о них, дружелюбно анализировали их произведения. Эти фронтовики: Юрий Бондарев, Виктор Астафьев, Константин Воробьев и другие, поддержали следующее поколение писателей. В прессе много писали о легендарном Читинском литературном семинаре, когда была открыта сразу целая плеяда талантливых писателей — Александр Вампилов, Валентин Распутин, Вячеслав Шугаев, Юрий Скоп, Андрей Скалон.

Почему вдруг из одного рядового обычного регионального семинара вышло столько известных писателей? Просто потому, что приехали туда писатели из Москвы во главе с Семеном Шуртаковым. Они не только словом поддержали, одобрили произведения молодых сибиряков, внушили им уверенность в своих силах, но и, вернувшись в Москву, стали пробивать их рассказы в журналы и издательства, писать о них. Вот те сибиряки и выросли в крупных писателей. А был тогда в Чите обычный семинар. Не приехали бы туда доброжелательные писатели из Москвы и, убежден, многих бы из названных имен, тогда молодых, мы так бы и не узнали. Валентина Распутина, в то время автора трех маленьких публицистических книжечек, автора нескольких рассказов, никто не знал, и никогда бы не узнал, если бы о нем не заговорили в Москве, если бы его не поддержали, если бы не стали писать о его повести «Деньги для Марии», пробивать ее в печать.

Перехожу к нашему поколению, поколению неизвестных писателей, которым сейчас по 60 лет. Назовите мне имя хоть одного писателя из этого поколения, кого поддержал, о ком когда-нибудь сказал в печати доброе слово Валентин Распутин? Я многим задавал этот вопрос, никто мне на него не ответил. А кого поддержали Василий Белов или Владимир Личутин? Нет таких.

Здесь выступал Александр Проханов, я помню, как однажды на телевидениИ из него клещами вытягивали имя хоть одного интересного писателя, из следующего за ним поколения. Один раз спросили: он открутился. Второй раз спросили, опять ушел от ответа. И только, когда в третий раз спросили, процедил имя Захара Прилепина. Захар Прилепин — яркая, интересная и талантливая личность, наверное, можно ждать, надеяться, что он напишет произведение, которое прославит русскую литературу. А то, что им опубликовано, пока еще ученические работы. Он — молодой человек, у него еще все впереди, может быть, он и напишет гениальное произведение. Все данные для этого у него есть.

Этими примерами я хочу показать, что связь между нашим поколением и старшим поколением писателей утрачена. Никто нас не поддерживал, никто не говорил добрых слов о наших произведениях. Я знаю много писателей, моих ровесников, которые без поддержки, без уверенности, что они пишут великолепные произведения, что они нужны читателям, просто перестали писать, ушли из литературы.

Сколько было молодых, талантливых писателей перед перестройкой, такие надежды подавали, такие были стилисты слова! Когда начались реформы, когда перестали их печатать, у некоторых руки опустились, и они выбросили перо.

Те, кто посильнее духом, остались, они плевали на премии, плевали на известность, на деньги, главное для них — литература, главное — писать, писать и писать. И они пишут замечательные произведения, которыми, повторяю, будет гордиться русская литература. Пусть о них мало знают сейчас. Пройдет 30—40 лет, и произведения этих писателей будут изучать в школах.

Много ли читателей знали при жизни Федора Достоевского? Читали тогда других, гремели иные имена в литературе. Они нам теперь ничего не говорят, знают их только литературоведы, да и то только те, что изучают литературный процесс того периода. А кто знал Антона Чехова? Он не шутя, а серьезно ставил свое имя в конце сотни в списке писателей-современников.

Имена в литературе в наши дни надуваются легко. Один маленький примерчик. Докладчик нам рассказывал, что выезд группы писателей в Париж стал ярким событием в литературном процессе. Кто из писателей в Париже был звездой номер один? Некая Денежкина. В Париже ей наше правительство помогло заключить договора с сорок двумя издательствами из разных стран. Перевели на сорок два языка. Прошло четыре года. И что-то не слышно ничего о ее новых произведениях, хотя для работы в литературе у нее по возрасту самая пора.

После выхода первой ее книжечки о том, как она, подросток, обнаружила у себя некий сладкий орган и стала активно его эксплуатировать, вся правительственная пресса подняла такой восторженный шум, будто новый Гоголь явился. Слава неимоверная! Теперь Денежкина повзрослела, только пиши, обогащай русскую литературу. Но почти пять лет ничего о ней не слышно. Что ею написано? Где она, что она? Нет ее, просто исчезла. Только о дутых именах у нас и пишут по заказу, а настоящую литературу анализировать некому».

Это я говорил лет семь-восемь назад… Грустно!

 

 

Татьяна Набатникова

А меня как раз поддержал Вячеслав Шугаев, царствие ему небесное. На всесибирском семинаре в Новосибирске (1982 год), дал рекомендацию в СП. Мне тогда было 34 и одна книжка рассказов, вышедшая в Новосибирске.

 

Петр Алешкин

Татьяна, Вячеслав был хороший мужик! Он напечатал целый цикл очерков «Учителя и сверстники» о писателях своего и старшего поколений, а о вслед идущем поколении ни слова не успел сказать. Уверен, что проживи он еще чуть-чуть, и о Вас был бы очерк. Не успел! Я печатал его двухтомник. Видно, это была его последняя прижизненная публикация.

 

Ольга Жукова

А я знаю, как Шугаев одного начинающего автора отбрил, сказав, что рассказ должен вызывать слезы, а раз нет слез, то и нечего тогда... На этих «слезах» наши старшенькие-то всю литературу построили. И что? Уж извините за личные наблюдения — на книжных интернет-аукционах Астафьев, Распутин, Солженицын, Солоухин по пять лет не продаются, даже за 50 руб. книга. А может быть, хватит уже стенать? Может, еще какие чувства добрые попробовать лирой вызывать? Согласна с Вами, Петр Федорович!

 

Петр Алешкин

Ольга, перед приведенной цитатой из выступления я говорил о критике вот так: «Почему же такого не происходит сейчас? Дело в том, что тогда была критика. Сейчас критики нет вообще, она не существует, не существует тоже по ряду причин. Критики такие же люди, им нужно на что-то жить, как-то зарабатывать на хлеб, кормить семью. Статьями сейчас не заработаешь на хлеб. Поэтому большинство статей и рецензий пишется за деньги, а за деньги любое малоодаренное произведение нужно непременно показать высокохудожественным. Иначе не заплатят. Критики, которые служат в журналах и газетах, вынуждены обслуживать только писателей, группирующихся вокруг этого издания. Нужно опять высоко оценивать низкохудожественные вещи писателей этого круга. Не будешь поступаться принципами, потеряешь работу. Читатели, поверив таким критикам, покупали книги, начинали читать и видели, что их обманули. Поэтому доверие критика потеряла быстро. Анализом художественных достоинств и недостатков произведений никто сейчас не занимается.

Вводят в заблуждение читателей и литературные премии. О них уже говорилось здесь. Нынешние премии литературного процесса не отражают. Дают их либо за кресло литературному начальнику или приближенному к этому креслу, или тому, кто умеет их ловко выпрашивать, выбивать у учредителей этих премий, но только не за качество литературных произведений».

 

Сергей Михеенков

Петр, прав ты и по поводу последних классиков. Никому не помогли. Должно быть, чувствовали, что казна иссякает, и спешили пригрести побольше. Грехи человеческие. Но мы любим их, наших отцов, и такими. А может, они и правы: не надо помогать, пусть молодые сами выплывают — сильнее будут. Правда, тем временем другому крылу — молодежи литературной — помогали. Потому и оказались они сильнее, практичней, при издательствах и журналах, с премиями и грантами.

 

 

27 августа 2015 г.

Давно не плакал над современными стихами. Сейчас заплакал...

Вчера Владимир Пронский назвал мне имя нового поэта: Вера Кузьмина из Каменска-Уральского. Работает участковым фельдшером. Вчера при нем открыл стихи Веры Кузьминой, стал читать вслух и разочаровался. Тогда не догадался, что это другая Вера Кузьмина, которая умерла еще в 1968 году. А сегодня выпала минутка, открыл настоящую нашу Кузьмину, стал читать, и слезы сами полились.

Огромный талантище! Природный! Видимо, не училась литературному мастерству, а в стихах все на месте, достоверно, художественно и поэтично! В ее стихах сама жизнь!

Судите сами. Скопировал первые попавшиеся три стихотворения, напечатанные подряд:

 

                                  Уходящие

— Снова пензию посеял, сивый мерин, гладкий гусь!

— Я люблю тебя, Расея, да-ра-гая наша Русь!

— Весь пинжак-то взади в пятнах, где валялся-то, стерво?

— Ты веками непонятна!

Бабка тащит самого.

 

Деду восемьдесят с гаком, не уралец, из минчан.

Колыму прошел — не плакал, целину пахал — молчал.

Горб, надсада и мозоли — что колхозник, что зэка…

Профиль Сталина кололи возле левого соска.

 

Сыновей ушедших ждали — не служившим стыд и срам,

И смеялись над вождями, и скорбели по вождям.

— Горе луковое, Сеня! Навалися на плечо.

Все Расея да Расея, хоть бы пел другое чо.

 

Мят да кручен, бит да ломан — ни к чему такая жись.

Слава Богу, вроде дома... На завалинку садись...

Завтра стопку не проси-ко, не подам, палена мышь.

Вишь, заря-то как брусника…Что ты, Сенюшка, молчишь?

 

Вишь, ворота как осели у соседа в гараже…

Спит на лавочке Расея, уходящая уже.

 

 

 

                                      *  *  *

Вспомнила — вор соседский карты назвал «бура»…

Я возвращаюсь в детство, в темный слепой барак.

В голбце сидит бабайка, кутает морду в шаль,

дочка завмага Майка дразнится «Верка-вша».

Звали нас «щепы», «вошки». Я научилась в пять

хлеб подъедать до крошки, в семь — далеко послать,

если орали: «Кто ты? Кто ты такая, слышь?».

— Сука я, сука в ботах, шворка, шумел камыш.

Я научилась.

Кто я?

Кто я такая? Кто?

Помню свое-чужое драповое пальто.

Все после старшей — Ленки, все не мое.

Мое — содранные коленки, громкое воронье,

в старом горшке алоэ, черный прабабкин ларь,

«Примы» окурки…

Кто я?

Кто ты такая, тварь?

Дора, училка Дора… Если б не ты, то все.

«Верочка, Питер — город. Это не хрен — Басе.

Знаешь, была блокада? В Питере вся семья,

нас повезли из ада, выжила только я.

Верочка, войны — горе, книги — пролом в стене…»

Кто ты такая? — Дора не говорила мне.

Сильно уже за тридцать, то, что прошло — прошло.

Только ночами снится — отчим стучит в стекло:

«Сука, пусти пехоту! За ногу в душу мать!

Кто ты такая? Кто ты?».

Если бы только знать.

 

 

                       *  *  *

Я не видела — мне рассказали,

Как прабабка жила на миру.

Покупала на местном базаре

Две чекушки батяне Петру.

 

Две чекушки для мужа Григорья —

Чуть попозже, годков через пять.

Как плескалось прабабкино горе,

Никому, кроме баб, не понять.

Я не видела — мне рассказали,

Как варила крапиву и сныть,

Как на гулком продутом вокзале

Нанималась уборные мыть.

 

Вырастали робяты-нахалы

Между тряпок, мешков и корыт.

Две взамужни, одна блядовала.

Двое умерло, третий убит.

 

Я не видела — мне рассказали,

Как полола пырей и паслен,

Как халат из далекой Казани

Берегла для своих похорон.

 

На гулянках плясала матаню,

Песни пела — не пела, жила,

И стеснялась в общественной бане:

Шибко страшная грыжа-кила.

 

Я не видела — мне рассказали,

Как прабабку «замаял живот».

Заревела Вороньжа слезами,

Замолчала, куря у ворот.

 

Каждый чувствовал: вроде бы должен,

Виноват, и с собой не в ладу…

Похоронено сердце Вороньжи

На Ивановском. В третьем ряду.

 

 

Виктор Герасин

Молодец, Петр Федорович! В жилу, в жилу, в саму кровь, горячит, а не стынет.

 

Виктор Пеленягрэ

Вот что нужно печатать. Хорошо!

 

Галина Левина

В этих стихах уходящая Рассея живет и трогает сердце.

 

Петр Алешкин

У нее и о любви, и о молодежи. Просто я скопировал первые попавшиеся под руку.

 

Виктор Перегудов

Потрясен. Огромный талант, особый, естественный, от земли и времени. Петр, спасибо тебе.

 

 

20 октября 2015 г.

Персоной номера у нас впервые стал поэт. Вера Кузьмина — открытие Года литературы.

В России всегда было много замечательных поэтов. Богата яркими талантами наша литература и сейчас. Но после Николая Рубцова никого из поэтов, по большому счету, нельзя назвать народным. И вдруг из самой гущи народа в русскую литературу ворвалась фельдшер из Каменска-Уральского Вера Кузьмина и по праву, уверенно заняла долгое время пустовавшее место народного поэта.

Давно уже в нашей литературе никто не показывал простого человека из самых низов, кормильца и хранителя России, с такой любовью и нежностью, с таким состраданием и горечью! И с таким мастерством! Родословная поэзии Кузьминой идет от Крылова, Пушкина, Некрасова, Есенина, Твардовского и Рубцова.

Как не хватает нам сейчас литературной критики! Живи в наши дни Белинский, он бы многостраничный трактат написал только о стихотворении «Уходящие». Вера Кузьмина с удивительной художественной силой в коротких стихах сумела показать не только судьбу конкретной семьи, но и общую судьбу простого народа в России в XX в. Нам, прозаикам, что бы так же полноценно и убедительно рассказать о судьбе этой семьи пришлось бы писать пятисотстраничный роман, а поэту понадобилось всего несколько строк, чтоб взволновать и сердце, и душу, и разум читателя. Почти каждое стихотворение Кузьминой трогает душу, а это главное для поэзии.

Вера Кузьмина в последней строке умеет повернуть любую, на первый взгляд, совсем не поэтическую бытовую сцену так, что стихи ее взлетают на самую вершину поэзии. Не вздохни она с нежностью и грустью в последней строке стихотворения «Уходящие»: «Спит на лавочке Расея, уходящая уже», и было бы талантливое, но обычное стихотворение.

Одно стихотворение Кузьмина заканчивает тоже печальным вздохом: «…Кто ты такая? Кто ты? Если бы только знать». Вы, Вера, Божья свирель! Невозможно поверить, чтоб человек в зрелом возрасте, без гуманитарного образования начал писать стихи сразу на высочайшем уровне! Ведь пишет Кузьмина всего пять лет. Без Божьего промысла здесь не обошлось.

Что мне пожелать Вере Кузьминой? Во-первых, прочитав эти мои строки, улыбнуться и забыть, а во-вторых, никогда не забывать, что поэтический дар, данный Богом, принадлежит не только ей, и нужно нести этот крест с огромнейшей ответственностью. Ведь никто другой не сможет так глубоко, нежно и поэтически рассказать о кормильцах России; никто не сможет, словно волшебная свирель, будить, будоражить наши души, напоминать о живущих рядом с нами оскорбленных и униженных!

 

 

Интервью Веры Кузьминой

 

ВЕРА КУЗЬМИНА: «ПРОЩЕ МЕНЯ НЕТ. ПРОСТО НЕТ»

«Поэт Вера Кузьмина — личность загадочная. Настолько, что возникает вопрос, не идет ли речь о литературной мистификации?». Эти строки в журнале «Сноб» я прочитал после того, как в нашем журнале написал об этом поэте почти те же самые слова.

Повторяю их: «Я не припомню случая в мировой литературе, чтоб человек, которому было уже далеко за тридцать, начал писать стихи и сразу на высочайшем уровне. В такое трудно поверить… Перед нами не ординарное явление: либо появился из народа с народными стихами огромный поэт Вера Кузьмина, либо пока неведомый нам высокоталантливый и опытный поэт публикует свои замечательные стихи под этим женским именем».

И «Сноб» такого же мнения: «Простите, так не бывает. Человек, начавший писать три года назад, так не пишет. Будь он трижды талант и самородок. В этих стихах нет провалов, нет слабых мест. Они стилистически разнообразны. Они техничны и очень рациональны. Это поэзия человека, всю жизнь работающего со словом, знающего в нем толк. И потом, откуда там все эти культурные, интеллигентские, столичные ассоциации? Этот автор обращается в стихах то к Шаламову, то к Мандельштаму, то к Бродскому».

Я обещал читателям, что мы возьмем интервью у Веры Кузьминой, напечатаем ее фотографии и стихи. Выполняю это обещание.

— Вера Николаевна, ваше детство было именно таким, каким вы показываете в своих стихах? Или в них много художественного вымысла? Кто ваши родители?

Интервью с Верой Кузьминой читайте здесь.

Вера Половинко

Пишет, как дышит... правдой всего существа человека, душой... И поэтому узнаваемо всеми. Жизнь, как она есть...

 

 

26 октября 2015 г.

Молодой писатель Евгений Москвин опубликовал в Инете свои письма Владимиру Путину, Владимиру Мединскому и зам. министра связи Волину, в которых он рассказывал им о современном состоянии русской литературы и делал некоторые предложения по улучшению этого состояния.

Меня порадовал его поступок. Если бы еще 50—60 молодых писателей по отдельности написали такие письма, то, скорее всего, адресаты бы задумались.

Но я не об этом.

Евгений Москвин по поводу этих писем дал интервью одному интернет-каналу. Меня удивило, что Москвин в интервью не смог назвать ни одного современного выдающегося писателя. И интервьюер твердила, что в литературе нашей нет крупных имен.

В России сейчас выдающихся писателей больше, чем в любой стране мира. Литература наша на подъеме, а не в упадке. Просто читают не тех или вообще не читают. Называю имена. Самый крупный писатель из живущих и пишущих сейчас на русском языке — Юрий Бондарев. Ему недавно исполнилось 90 лет. Скажете, стар. Я опубликовал великий роман «Пирамида» Леонида Леонова, когда тому было 95 лет.

Продолжаю называть активно работающих выдающихся писателей наших дней: Виктор Лихоносов, Борис Екимов, Владимир Личутин, Владимир Маканин, Петр Краснов, Николай Наседкин, Валерий Куклин, Виорель Ломов. Это первые имена, что пришли в голову. И только прозаики. Хотите, еще с десяток назову, или больше. Кстати, Лихоносов с Екимовым поталантливее Распутина будут. А сколько замечательных поэтов!

Но молодые писатели знают только современных Боборыкиных, Потапенко да Поль де Коков. Так было во все времена.

 

 

3 ноября 2015 г.

С праздником Днем Единства!

То, как его отмечает народ, хорошо описала Вера Кузьмина.

 

 

                              *  *  *

Сегодня праздник. День Единства вроде бы.

Иду к своим знакомым старикам.

Барак, ограда и кусты смородины,

И для растопки деревянный хлам.

 

«Привет, Ефим!.. Постой, хоть руки вымою...

Дай, баба Маша, я сама налью».

Он просит каждый раз свою любимую —

«Не для меня». Не отказать. Пою.

 

Я знаю все. По пьянке мне рассказывал,

Как не женился, не достроил дом.

В России жизнь ломается указами

Похлеще, чем петровским топором.

 

Не для меня — орущий в зыбке первенец,

И запах ситца, хлеба, спелых трав.

…А вохровцы — они бывают нервные.

А самокрутка прячется в рукав.

 

В бригаде похоронной, в общем, выгодно —

Работали за совесть, не за страх.

Полна Россия болями, обидами.

Поставлена вручную. На костях.

 

«Не для меня». Пою. Боюсь — не вытяну

Высоких нот моей родной страны.

Сплошное «не». Немые и немытые.

Не званые. Не наши. Не нужны.

 

Мурлычет кот. Стучат на стенке ходики

С привешенным для тяжести гвоздем.

В графинчике наливка из смородины,

Мы наливаем — снова да ладом.

 

Ворчит старуха: «Ну, дорвался, ласковый.

Ведь девке-то на службу, слышь, Ефим».

«Да это ж послезавтра только, ясонька».

«Тогда и мне плесните заодним».

 

Какой рассвет сегодня над бараками —

Набивший зоб рябиновый снегирь.

Стрельчихи под таким рассветом плакали

И ехала Волконская в Сибирь,

 

И падали з/к в постель из ягеля —

Их не разбудит злобный вертухай…

Кровавые раздавленные ягоды

Рассвет, наевшись, сплюнул на сарай.

 

Мы ночку скоротали — не заметили.

Под солнцем обескровленного дня

Спешу домой. Застыли лужи. Ветрено.

Еще приду. Спою «Не для меня».

 

Саги Сагидаш

Вот это наше, настоящее, деревенское, без воды и зауми... болючее, правда...

 

 

 

20 декабря 2015 г.

Прочитал сейчас в «ЛитРоссии» рецензию Дмитрия Филиппова на книгу Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза», которая получила в этом году две литпремии: «Ясная поляна» и «Большая книга», и вспомнилось интервью Даниила Адамова с Владимиром Бошняком — переводчиком Уильяма Фолкнера, Пола Боулза, Уильяма Стайрона, Энтони Берджесса, Кормака Маккарти и многих других. В интервью шла речь и о нобелевской лауреатке Тони Моррисон.

Привожу слова Владимира Бошняка: «В отдаленную эпоху я однажды погрузился, когда переводил не очень хороший роман «Жалость» Тони Моррисон, не очень хорошей писательницы, но при этом нобелевской лауреатки 1993 года. Погрузился я тогда в конец XVII века. И только я там стал оглядываться, как обнаружил, что пребываю в одиночестве: сама-то авторесса погружаться как раз и не удосужилась.

Судите сами: по книге рассыпаны упоминания о животных, птицах и растениях, которых в Америке в ту пору просто не было. Скворцов, серых куропаток, павлинов. Не было смородины, травы тимофеевки. Потом, в XIX веке американцы, ностальгируя по Англии, развернули целую программу по завозу в США тех птиц, которых упоминал Шекспир. Видимо, чтобы учили местных щебетать с оксфордским акцентом.

В той книжке у нее вообще ляп на ляпе и все концы вразнотык. Такое впечатление, что мастерица пера ни разу написанного не перечитывала. Косяком идут анахронические «месмеризмы» (на дворе XVII век, Франц Антон Месмер родится полувеком позже), «вкусовые бугорки» (их откроют в XIX веке), которые к тому же в процессе насыщения едой почему-то «восстанавливаются», а в довершение всего кобыла лягает… раздвоенным копытом!

Опаньки! Вот что прикажете делать бедному переводчику, если кобыла лягает его коровьим копытом? Потирая ушибленное место, честно так и перевести? Но ведь внимательный читатель посчитает автора полным придурком. Нет-нет, какой ужас! Надо спасать книгу, выручать случайно оговорившегося гения! А давайте опустим слово «раздвоенным». Ну, как бы ненароком, будто не заметив. Еще пример: в природе нет упоминаемого в романе дерева «соборная сосна» (cathedral pine). Зато есть (по-английски) такое название сорта декоративной фанеры. Подозреваю, что у писательницы дома этой фанерой мебель отделана и название якобы породы дерева она вычитала из товарной накладной. (Наш аналог — «карельская береза». Дерева такого — нет.)

…Босая девушка в разгар весны, когда распустились листья на деревьях, а на лугах «мягкое разнотравье», плывет на льдине, «оторвавшейся от берега реки еще глухой зимой». При этом, чтобы дойти до реки, она продирается сквозь заросли высокой крапивы.

Едем дальше. Крестьянское хозяйство, ферма. Север, но не очень крайний — сорок второй градус широты, колония залива Массачусетс. (Нам в гипербореях наших и сравнить-то не с чем: это южнее Поти). А вот коровы там (в романе, конечно, а не в Аджарии) зимой замерзают стоя. С веток падают покрывшиеся ледяной коростой птицы. Причем скворцы! Птицы мало того что не завезенные к тому времени в Америку, так еще и перелетные.

Зима на мороз, переводчик — на новые трофеи. Надо же! — добытые из-подо льда лососи именуются у нашей приближенной к президентам нобелиатки словом весьма и весьма подозрительным: будучи кулинарным термином, оно обозначает копченую лососину кусочками. Уй-е! Неужто нобелиатка его в ресторанном меню вычитала?

А кроме лососей, в реке плавает треска, хотя это рыба сугубо морская, как известно. Да и лососи в реках подо льдом, вообще-то, не сидят. Лосось ведь тоже морская рыба, в реки заходит только на нерест, когда никакого льда уже нет.

Но это все пустяки по сравнению с тем, что творится у нее с хронологией и логикой! В самом начале книги говорится, что герою открылась возможность получить участок пустующей земли, если он женится. Такое жесткое условие. Ну, допустим. Но вот он встречает с корабля невесту и везет… куда? Да прямо в свое имение, где уже и дом построен, и рабыня хлопочет по хозяйству.

Позже появляется мечта — поставить новые каменные палаты; размышляя об этом, он вспоминает об умершей пятилетней дочке. Мечта вызревает восемь лет, наконец, он этот дом начинает строить, и при строительстве погибает та же самая и все еще пятилетняя дочка. Каково?

Вот такой романчик входил в десятку лучших книг США 2008 года. И ни одной сколько-нибудь недоуменной рецензии. Восторг на восторге».

Как и у нас слышны одни восторги о романе о Зулейхе, а при серьезном взгляде критика оказывается, что восторгаться-то нечем. Учимся жить по-американски.

 

 

Виктор Широков

Не вдаваясь в сегодняшние подробности, скажу, что ты, Петр, прав. Подмеченная тенденция действительно существует, более того — усугубляется. Особенно это касается поэзии и поэтов. Хвалебные аннотации, предисловия и послесловия никак не корреспондируют с написанным и опубликованным.

 

Алексей Шорохов

Блеск! Петр Федорович, в Ваш журнал надо, перепечатать. Хотят нас, гады, с татарами рассорить — уже и методички завезены...

 

Петр Алешкин

Алексей, переводчика Бошняка печатаю в следующем номере. Здесь кусочек. Хочешь, напиши о Зулейхе, что хочешь. Напечатаю!

 

 

 

 

 

 

 

 

2016

 

 

13 января 2016 г.

Друзья! В последнее время я узнал трех настоящих поэтов, которым по возрасту 30—40. Все они женщины: Вера Кузьмина, Сагидаш Зулкарнаева и Юлия Самарина. Возможно, и мужчины этого возраста пишут высокохудожественные стихи. Назовите мне их имена. Хочется почитать.

 

Нина Чуйкова

Прозу мы, читатели, как-то оцениваем, информация о ней появляется. А вот с поэтами полный пробел, может, премии какие учредить? Из женщин еще Вера Полозкова, она необычная, вневременная какая-то.

 

Петр Алешкин

Почитал Веру Полозкову. Посмотрите сами, можно ли эти стихи сравнить по художественному уровню со стихами Кузьминой. Таким мусором забит интернет. А она очень знаменита!

 

                                 *  *  *

Никогда не тревожь того, кто лежит на дне

Никогда не тревожь того, кто лежит на дне.

Я — песок, и большое море лежит на мне,

Мерно дышит во сне, таинственном и глубоком.

Как толстуха на выцветшей простыне,

С хлебной крошкой под самым боком.

Кто-то мечется, ходит, как огонек в печи,

Кто-то ищет меня, едва различим в ночи

По бейсболке, глазным белкам, фонарю и кедам.

Я лежу в тишине, кричи или не кричи.

Мои веки ни холодны и ни горячи.

И язык отчаянья мне неведом.

Что за сила меня носила — а не спасла.

Я легка, непроизносима, мне нет числа.

Только солнце танцует ромбиками сквозь воду.

Дай покоя, Господи, и визирю, и рыбарю,

Дай покоя, и больше я не заговорю,

Тем любимым бейсболке, кедам и фонарю,

От которых теперь я вырвалась на свободу.

 

Нина Чуйкова

Прочла Ваш роман «Откровение Егора Анохина».

Первое впечатление: Кинематографическая точность. Хороший ритм. Природа и деревня — отраженный свет бунинской строки, но без этой его певучей поэтичности. Описательная точность персонажей. Наполненность и концентрация.

По сути — это шолоховский размах социальной драмы, шолоховские реалии. Панорама классовой борьбы. Очередное осмысление революции. Неразрешимый узел классовых и семейных отношений, который рубят только по живому. Белые, красные, прочие цвета персонажей, реки крови вместо рек любви.

Выбор темы сначала удивил, потом поняла. Видимо, это потому, что мы всегда висим на волоске, и мир, в общем-то, не меняется. Но ведь Вы родились после войны, значит, не могли быть очевидцем. Откуда столь убедительный материал? Этого нельзя не оценить.

Очень хорошо переданы самые разные психологические типы. Убедительно звучит деревенская речь, привязывая нас к определенной среде.

По сути, эта книга должна быть гимном любви при всем прозаическом наполнении собственно жизни.

Теперь будем, как водится, сравнивать и анализировать. Пастернак — это, по-моему, любовь на фоне гражданских событий. Шолохов — это любовь, прорастающая в события, разные несправедливости и злодейства.

У Вас любовь более умозрительная, события ее заслоняют и вытесняют, так мне показалось. Зато есть замечательная работа с архивными материалами, много поднято интересных документов.

Затем, Ваш роман кинематографичен. Это большое достоинство, по-моему. Вот если возможен высокохудожественный вариант сценария, это он и есть. При очень высокой концентрации событий достаточное внимание уделено описательной части, герои понятны. Но при этом «воды» у Вас, похоже, нет совсем.

Язык романа. Без него весь разговор был бы впустую. Это язык современный и классический одновременно. Вот в кино есть режиссеры, которые «велосипеда не изобретают», а смотреть их приятно, полезно и поучительно (выбирайте что хотите). Соррентино, например. Ну, это так, к слову.

Да, Вы описали события, очевидцем которых быть не могли. Значит, была работа с архивами, рассказы родственников, что-то еще. По-моему, реконструкция (восстановление) среды получилась полная. Именно эта часть романа мне показалась наиболее интересной, информативной, содержательной. Впервые прочла подробно про тамбовское восстание, да и многое другое. При этом весь текст у Вас очень сжат, спрессован, несколько эпох уместилось на немногих страницах, для меня это достоинство.

Но вот по поводу прочитанной рецензии. Никаких параллелей с Достоевским не усмотрела. Ведь тут история простая. Ваш герой убивает из ревности, подогревая в себе ненависть, которую пестовал всю жизнь. Наверно, это и классовая ненависть, хотя мундиры и обличья героев все время меняются применительно к обстоятельствам. Герой убил, а перед этим долго мучился, дав нам возможность прочитать его жизнь на фоне исторических событий. И это замечательно… А Достоевский, по-моему, ставил совсем другие задачи...

Финал романа меня не совсем убедил. Я не верю отшельникам, у которых прошлое палачей, тем более проповедующим. И о Христе не могли так спорить два простых деревенских мужика, это уже речь автора. Мне так показалось.

В целом же Ваш роман мне понравился, заинтриговал. Буду читать Вас и дальше как уже знакомого автора. Большое спасибо. С уважением, Нина Ч.

P.S. Цитаты из Евангелия у Вас, по-видимому, представлены как ориентировочные вехи, указывающие путь…

 

Петр Алешкин

Нина, извините! Неделю не был у компьютера, прочитал только. Спасибо за теплые слова. Тема мне близка. Я вырос в этой деревне. И оба деда были у Антонова. Конечно, Достоевский совсем не при чем. Я люблю его, но когда писал эту вещь, совершенно не думал о нем. Это так неожиданно критик увидел. Его право. Каждый видит свое. У меня написано много и современных вещей. И короткие рассказы, и большие романы. И даже роман о земной жизни Божией Матери «Богородица». Еще раз благодарю Вас за теплый отзыв!

 

 

15 января 2016 г.

Прочитал статью Светланы Замлеловой «Тени Года литературы» в «Советской России»! Большей чуши о литературе давно не читал. Каждое слово — вранье некомпетентного человека. Каждая строчка — ложь! Скажу только о главной лжи: якобы в СССР государство содержало финансово писателей. Чушь собачья!

Никаких субсидий или финансовых вливаний государство не делало ни Союзу писателей, ни Литфонду. Никогда и ни копейки! Литфонд помогал писателям очень сильно: и больничные, и путевки, и отпуска и т.д., и т.п. Но Литфонд содержали сами писатели, а не государство. Отчисляли проценты от гонораров, имели свои издательства и СМИ, которые приносили большую прибыль.

Как пример помощи государства писателям Замлелова привела гонорар в 40 тысяч рублей писателю Юлиану Семенову за роман «Горение». Давайте, посмотрим, кто кому помог? Судя по гонорару, роман напечатан тиражом не менее 300 тысяч экземпляров. У Семенова были и миллионные тиражи книг. Пусть издательство поставило цену книги в 1 рубль. Это минимум! Весь тираж книг из типографий в СССР сразу забирала «Союзкнига» и в течении трех дней оплачивала его полностью. То есть издательство сразу получило за роман 300 тысяч рублей. Из них 40 тысяч заплатило Семенову, приблизительно 60 тысяч заплатило типографии, 30 тысяч на зарплату сотрудникам. Чистая прибыль — 170 тысяч рублей. Если издательство было государственным, то государство получило за книгу Семенова в свой карман 170 тысяч рублей. Кто кому помог? Государство писателю или писатель государству?

Я так бы мог разбирать каждую строку на редкость лживой статьи Замлеловой. Все вранье!

 

 

Александр Фитц

Девушка Замлелова об этом просто не догадывалась и не догадывается, как и о многом другом. И ведь где опубликовала?! В «Совраске»! Неужели и они там все теперь так обдермократилсь?

 

 

 

16 января 2016 г.

Никак не могу успокоиться после статьи Светланы Замлеловой «Тени Года литературы», опубликованной в Советской России, даже после того когда высказался о ней в предыдущем посте, показав, что вся статья основана на лжи.

Волнует вот что! Сейчас много говорится об информационной войне. Некоторые ее отрицают, высмеивают. Но в результате этой войны больше половины молодежи Японии считают, что на Хиросиму сбросил атомную бомбу Сталин.

И если, прочитав статью Замлеловой, посмеяться над невежеством автора и оставить без ответа, то все молодые люди будут считать, что так оно и было, как пишет автор. Вот вам и результаты информационной войны!

Если писать о каждом лживом факте статьи, то получится огромная статья, вы устанете читать, поэтому сейчас выскажусь еще об одной заведомой лжи.

Цитата из статьи: «Дело в том, что в советское время писателями называли тех, кто состоял на учете в Союзе писателей СССР. Все остальные пишущие считались любителями и на поддержку государства не рассчитывали даже в самых дерзких мечтах. А между тем поддержка государством писателей-профессионалов могла вызвать не только зависть, но и настоящий восторг. Вспоминает, например, писатель Леонид Чигрин, живущий в Душанбе: «В Таджикистане издали роман Юлиана Семенова «Горение» о первом чекисте Советской страны Феликсе Эдмундовиче Дзержинском. Писатель хотел получить причитающийся ему гонорар. Сумма была немалой по тем временам — сорок тысяч рублей…». Сорок тысяч рублей. За одну книгу в одном издательстве. Дело происходило в 70-е годы прошлого столетия. В те благословенные времена «Волга» стоила около десяти тысяч рублей. В общем, можно составить представление об уровне благосостояния советских тружеников пера, которых на время распада СССР насчитывалось почти десять тысяч человек. Конечно, не все получали гонорары, как Юлиан Семенов, но все же…».

В прошлом посте я показал, кто кому помог: государство Семенову или Семенов государству. Теперь о первых двух предложениях этой цитаты. Автор утверждает, что якобы печатали только членов Союза писателей, а остальные на такую «поддержку государства могли рассчитывать только в самых дерзких мечтах». Чушь!

В Союз писателей принимали только при наличии двух изданных книг. Как же издавались эти книги, если их авторы могли только мечтать об этом, да и то дерзко?

Известного писателя Ивана Шевцова приняли в Союз по десяти изданным книгам, толстенным романам, гонорары он получал не меньше Семенова, тогда были четкие ставки гонорара.

Владимир Богомолов, автор знаменитейших романов «Момент истины (В августе 44-го)» и др., вообще не пожелал вступать в Союз писателей и печатался, сколько хотел и где хотел. По книгам его снимались знаменитые фильмы.

В СССР писателям государство не помогало материально, оно дало писателям удочку, и писатели столько наловили рыбы, что сами стали богатейшими и поделились с государством. А в 1991 году у писателей отобрали удочку и стали помогать материально выборочно, единицам. И самое смешное, именно тем писателям, которые, отъевшись на государственных харчах, выступили против государства. Обхохочешься!

Но не до смеха, когда читаешь такие фальшивки, как статья Замлеловой. Не могу молчать, когда вижу, что мне нагло лгут в глаза.

В следующем посте я расскажу о том, что не увидели ни Александр Бобров, который выступил против этой статьи, ни молодой писатель Москвин, когда обращался к президенту по литературным делам. Писателям не нужно помогать материально, им просто нужно вернуть удочку. Удочка сейчас у тех, которых клеймил Москвин, а писатели стоят за спиной рыбака и облизываются.

 

 

Сергей Морозов

Я весь тот год слышал стенания о толстых журналах. Спросил вот здесь в «Фейсбуке» у Хабарова из «Москвы»: а что вы сделали? Пошли, предложили свою модель распространения, потребовали создать условия для реализации журналов? Внятного ответа не получил. У нас нет системы книгораспространения, реализации журналов по подписке и в розницу. Вот о чем надо говорить, как мне кажется.

 

Петр Алешкин

Сергей, я лет десять назад разработал Систему книгораспространения России. Мой проект Сергей Морозов, тогда он был третьим человеком в России, возглавлял Совет Федерации, отправил Путину. Третий человек отправил первому с предложением принять. Даже Сурков высказался — за! Как это было дальше, и сам проект можете прочитать на этой странице пролистав на год вниз.

В 1991 году на счете Союза писателей СССР было больше 600 млн рублей, по нынешнему 600 млрд. И все эти деньги были заработаны писателями. Ни копейки государство не дало. И сейчас можно зарабатывать большие деньги писателям и Союзу. Но руководство СП просто не понимает сути происходящего. У нас еще в России 80 тысяч библиотек, и все они непременно ежегодно выписывают журналы и ежегодно пополняются книгами за государственные деньги. Не верьте, что мало денег выделяют. А какие тиражи у журналов и книг? Об этом поговорим попозже. Сейчас времени нет.

 

Татьяна Набатникова

По-моему, система книгораспространения — это тот становой хребет, который был вынут из организма книжного дела в 1991 году. Только ее и надо вернуть! Но не возвращают! Значит, кому-то выгодна наша деградация.

 

Виктор Широков

Петр, ты на 100% прав. но государству не нужны сегодня пропагандисты, которыми во много являлись писатели, им даже уже бумажные журналисты не нужны, хватает телевизионщиков. И просвещенные читатели не нужны, нужно быдло, рабы, которых легче одурачить. тут одно спорно, я написал — государство, а надо было — власть имущие.

 

 

10 февраля 2016 г.

Недавно большая группа молодых писателей побывала в Китае в Шанхае. Олег Бавыкин, руководитель и организатор поездки, предложил мне опубликовать в журнале произведения шанхайцев. Я согласился. Ко мне на почту пошли стихи и рассказы. Они меня удивили: проза — приятно!

Я изредка читаю в инете прозу молодых и тех, кто получает литпремии, и постоянно разочаровываюсь слабостью их произведений. А тут неожиданно каждый прозаик неплохо владеет словом, нет штампов, ляпов, так характерных для современной прозы.

А поэты разочаровали! Несколько человек, а как будто писал один и тот же поэт, которого заперли в комнату на десятилетие, и он не знает, что происходит в жизни. Сидит и выдумывает умозрительные стихи ни о чем.

С удовольствием называю имена молодых талантливых прозаиков: Екатерина Озорина (Сургут), Ирина Косых (Тамбов), Андрей Тимофеев (Химки), Олег Сочалин (Москва), Наталья Мелехина (Вологда). Их рассказы будут опубликованы в журнале.

 

Сергей Скала

Вина за положение с молодыми поэтами целиком лежит на организаторах. Почему-то приходится наблюдать посты об уже прошедших мероприятиях: похвастаться — святое дело, а вот широкой компании по привлечению к участию, как можно большего числа поэтов, ни разу не наблюдал... — все междусобойчики какие-то.... Что касается молодых поэтов, то, по моим наблюдениям, только Чистяков этим занимается подвижнически-заинтересованно... Остальные только вид делают, да сокрушаются, что, мол, смены нет... Закрадывается подозрение, что многие боятся этой самой смены. Уверен на 100%, что талантливые и перспективные молодые поэты есть, только не ищут их по-настоящему...

 

 

19 февраля 2016 г.

24 февраля в Малом зале ЦДЛ состоится представление книги прозы Алексея ШОРОХОВА. Меня тоже пригласили на этот вечер и предложили выступить. К сожалению, меня не будет в Москве. Если бы был, то сказал бы о Шорохове вот эти слова:

«Литература в России сейчас на подъеме. Пишутся, печатаются и остаются незамеченными произведения, которыми долгие годы будет гордиться русская литература. Разве можно разглядеть сквозь мусор и пену на поверхности волнующегося моря чудесные кораллы даже не на большой глубине? Смотрят люди на книжный мусор и пену, которыми забиты книжные магазины, и морщатся, думают: какое грязное море, ничего нет в нем интересного!

Думают так, не подозревая, какие чудные рыбы плавают всего в метре от поверхности среди изящных подводных растений и красочных кораллов.

Так и в современной литературе. Я мог бы долго перечислять произведения, которые близки к идеальным, потому что написаны они просто, ясно и благозвучно и населены живыми героями.

Назову только одно произведение, небольшой рассказ писателя Алексея Шорохова «Младенца Георгия», который критики вообще не заметили. А это маленький шедевр! В нем живут всего четыре персонажа, включая младенца в утробе матери, у которого уже свой характер, своя живая жизнь, своя горькая судьба, как и у каждого из других персонажей. Обладает рассказ «Младенца Георгия» всеми теми качествами произведения искусства, благодаря которым останется как один из лучших образцов литературной классики нашего времени. Я убежден, что это лучший рассказ в русской литературе, если не в мировой, за последние двадцать пять лет».

 

 

3 марта 2016 г.

В День писателя хочется сказать два слова на тему: писатель и власть! Фейсбук настойчиво допытывается: о чем вы думаете! Отвечаю! Я думаю о двух Шишкиных, двух современных писателях.

О Михаиле Шишкине, авторе «Венерина волоса», большинство из вас, вероятно, слышало.

С начала девяностых наша власть, то есть правительство России, вбухало в раскрутку Михаила по всему миру многие миллионы рублей, если не долларов, именно поэтому вы и знаете его имя.

Отец его — подводник, мать — парторг школы, а потом директор школы, а сынок, естественно, ярый антисоветчик, с 1995 года в эмиграции в Швейцарии, потому-то наше правительство и вбухивало в него миллионы. Не патриотов же пропагандировать?

Автор он не бездарный. Пишет о далекой от реальной жизни московской тусовке, то есть о пустоте. Иной жизни он просто не знает. В 2013 году плюнул в руку кормящей его власти, отказался представлять Россию, как российский писатель, на ярмарке в США. Заявил об этом громогласно открытым письмом под рукоплескания Запада. Хотя до этого на 80 ярмарках за государственный счет бывал в составе писательских делегаций.

Однажды в Женеве я был с ним в одной делегации вместе с Аксеновым, Токаревой, Кабаковым и т.д. Ничем он мне не запомнился. Вот уже три года Правительство России не финансирует его, и три года о нем ничего не слышно.

О ровеснике Михаила, писателе Евгении Шишкине вы, вероятно, слышите впервые, хотя написал он романов и повестей не менее однофамильца, даже вел мастерскую в Литературном институте. Родом он из Кирова, и, естественно, пишет о том, что знает, о жизни простого народа.

Я убежден, что романы и повести его останутся в русской литературе не только потому, что написаны они просто, ясно и благозвучно, но, главное, потому, что произведения его показывают убедительно и художественно то, чем и как жил народ, что его радовало, что печалило.

Если бы не такие произведения, то через сто лет наши потомки не знали бы, как жили мы и наши отцы. Как знаем мы сейчас многое о жизни народа и нашей страны из произведений Льва Толстого, Тургенева, Лескова, Гончарова, Писемского и т.д.

А о произведениях Михаила Шишкина забудут еще при его жизни. Кому нужна московская тусовка восьмидесятых-девяностых? Она изменилась. Сейчас иная тусовка, иные у нее певцы, в которых вбухивает миллионы рублей наше правительство. Таскает их по миру с ярмарки на ярмарку, игнорируя настоящих писателей, которыми будет гордиться будущая российская власть уже после их смерти. При жизни они не нужны!

 

 

Виктор Широков

Набил ты Шишкиных в тату, отбросив ложность. Один любим за простоту, а антипод забыт за сложность. В подтексте твоего осуждения большая правота. Главное, что 99,99 про-центов литераторов нашего времени уходят и уйдут в перегной. Кто останется — непредсказуемо.

 

Галина Левина

Дорогой Петр Федорович! Любимый наш писатель! С праздником Вас! Ваши книги — это книги о судьбе нашего поколения. В них все: и наша трагедия, и наша поэзия, и наша любовь, и наши надежды. Спасибо Вам! Здоровья Вам самого крепкого, реализации всех творческих планов.

 

 

10 марта 2016 г.

Я всегда думал, что прозаик Юрий Буйда — серьезный писатель. Лауреат многих литпремий. Но не выпадало времени прочитать хоть одну его вещь. После этой короткой рецензии Романа Арбитмана мне стало грустно!

 

Домик со скелетами

Юрий Буйда. Львы и лилии. М.: Эксмо, 2013 г.

Книга «Львы и лилии», как и три предыдущих тома того же автора, вышла в именной серии «Большая литература. Проза Юрия Буйды». Вероятно, разработчики серии имели в виду качество прозы писателя, а не ее формат, поскольку тексты, включенные в новый сборник, компактны: пять, десять, максимум, тридцать страниц — и все, рассказ кончается, словно доска в стихотворении Агнии Барто про бычка.

Как замечал Юрий Буйда в недавнем интервью, роман похож на особняк со множеством комнат, с привидениями и скелетами (здесь «интересно пожить, побояться, порадоваться, выпить водки, закусить и поплакать»), а рассказ — эдакий домик-малютка, типа строительной времянки: гость «не успевает расслабиться, влетел — вылетел».

Таким образом, читатель, избравший рассказ, должен обладать сноровкой биатлониста. Быстро влететь, опрокинуть стопку, на ходу закусить и всплакнуть, на бегу шарахнуться от привидения, на лету увернуться от скелета. А затем на той же скорости умчаться прочь — в ближайшее окно.

Подобная философия «бури и натиска» диктует автору сюжеты, восходящие не то к голливудским боевикам класса «Б», не то к нынешней официальной мифологии о «лихих» и «бандитских» 90-х. В каждом втором сюжете «вертолеты били из всех пушек», «снайперы вели беглый огонь», «в ход пошли пулеметы, автоматы, пистолеты, дробовики, стулья, цепи, бейсбольные биты, бутылки, ножи…». А если учесть, что, по словам Буйды, «женщина — главная героиня и главная страдалица русской литературы», то понятно, что в его рассказах дамская судьба незавидна: то гульба, то пальба.

Девушка Рита, у которой одна нога на 15 сантиметров короче другой, отбила у тетки ее любимого бандита Марата, а потом из ревности чуть не застрелила немую сестру Рину («Марс»). Девушка Наденька вышла замуж на бандита Костю, но их кортеж был обстрелян, и герои вместе с машиной упали в реку и утонули («Взлет и падение Кости Крайслера»). Девушка Ваниль столкнула мать с лестницы, потом девушку изнасиловали, после чего она насмерть забила бейсбольной битой и насильника, и несостоявшегося мужа («Ваниль и миндаль»).

Девушка Лилечка ударила мать ножницами в глаз, а потом мать покончила с собой, выпрыгнув из окна, а Лилечку дважды изнасиловали («Львы и лилии»). Девушка Ася влюбилась в мотоциклы, сменила шесть мужей, прибилась к террористам, и ее застрелили полицейские: «Пуля снайпера вошла между глаз, вторая пробила ее сердце» («Бешеная собака любви»). Девушка Ариша, воспитанница пахана, влюбилась в красавца-бандита, забеременела и утонула, а потом безутешный пахан сделал из нее мумию, а в конце сгорели все — пахан, красавец и мумия («Папа Пит»). И так далее.

Вновь цитируем интервью с автором: «Интерес к короткой и хорошо рассказанной истории никогда не угаснет, потому что рассказ, как бы это выразить поточнее, психологически ближе человеку, чем роман». О да, со знанием психологии и, главное, с хорошим вкусом у Буйды нет проблем. «Он врывался в женскую судьбу, как захватчик в поверженную крепость», «ее тело было как взрыв», «она вся дрожала, вся вибрировала», «сердце ее вдруг вскипело, кровь ударила в голову, и от внезапно нахлынувших чувств девушка потеряла равновесие».

Еще цитаты? Извольте! «Она ему изменяла чуть не каждый день, а он терпел», «старуха его… забила до смерти железной палкой», «когда она впервые вернулась с работы за полночь, пьяная и веселая, он собрался с силами и избил ее палкой», «сестра его Ольга погибла под колесами автомобиля, а когда мать попыталась привлечь виновников наезда к суду, ее избили до полусмерти — теперь она мочилась в постель и разговаривала только со своей тенью», «отец его был алкоголик и кончил жизнь самоубийством незадолго до его рождения; мать была проституткой, вечно пьяная, и умерла от белой горячки, младшая сестра утопилась, старшая бросилась под поезд, брат бросился с вышеградского железнодорожного моста.

Дедушка убил свою жену, облил себя керосином и сгорел; другая бабушка шаталась с цыганами и отравилась в тюрьме спичками…».

Ой, извините: последняя цитата — это уже не Буйда. Это Швейк рассказывает про хитреца, который откосил от армии, выдав себя за идиота с дурной наследственностью.

Нет-нет, боже упаси от сопоставлений сюжетов высокой прозы Буйды — лауреата нескольких литпремий — с простодушными байками Швейка! Да и вообще нам лучше избегать аналогий сочинений Буйды с мировой словесностью: автор «Львов и лилий» этого очень не любит. В очередном интервью он уже выругал критиков, которые-де без оснований сравнивают его с Гомером, Шекспиром, Маркесом, Булгаковым, а ведь он — сам по себе. Правда, неясно, что писателя раздражает больше: то, что его сравнивают, или то, что для его сравнения с классиками большой литературы нет повода. Кроме, разумеется, книжной серии «Большая литература», в которой его тоже издают.

 

 

Вера Сучкова

Мне понравился стиль того, кто писал эту статью. Харизматично, грустно, но он сумел изложить это с какой-то неболезненной грустью. Даже юмор «под пледом» высвечивается. Несмотря на резковатые для уха слова. (Моего уха). Уха православного писателя...

Но, читать описанного в статье автора—страшновато. Я бы не рискнула. Время жизни жалко на столь неоправданный риск.

Вдруг — полная «байда»! А время — ушло.

 

 

11 марта 2016 г.

Продолжим о литературе

Я всегда считал Владимира Маканина великолепным писателем. Помню, как зачитывался его повестями и рассказами — такими как «Ключарев и Алимушкин», как ждал нового номера журнала «Сельская молодежь», где печатались его рассказы. Без улыбки, без восхищения невозможно было читать его иронические рассказы, в которых действовали живые люди. Такое же наслаждение от прозы современных писателей я испытывал только от рассказов Виктора Лихоносова. Но проза молодого Лихоносова лирична, поэтична, а молодого Маканина — иронична.

В последние годы, когда на меня навалилось много работы и времени для чтения оказалось мало, я пропустил новые вещи Маканина, надеясь, что прочитаю, когда высвободится время. Но вчера по совету своего немецкого друга Александра Фитца скачал книгу рецензий Романа Арбитмана «99 книг, которые не надо читать». Читал ее с большим удовольствием, с такой же улыбкой, с которой когда-то читал рассказы молодого Владимира Маканина. Вот что пишет Роман Арбитман о поздних произведениях Маканина.

 

Тут помню, тут не помню

Владимир Маканин. Две сестры и Кандинский: Роман. М.: Эксмо

В былые времена никто не обзывал Владимира Маканина живым классиком, зато в его произведениях было много ярких сюжетов и живых характеров, памятных до сих пор. Тут и самодельный гуру старик Якушкин («Предтеча»), и деловитая спекулянтка Светик («Старые книги»), и самоубийственно упертый Толик Куренков («Антилидер») — неудачники, везунчики, люди свиты, романтики, продолжающие жить на первом дыхании, и прагматики, которые притормозили, чтобы обустроить себе уютную отдушину.

Вся эта пестрая публика счастливо уворачивалась от наиболее злостных канонов соцреализма и могла бы легко перекочевать в постсоветскую литературу. Но сам писатель почему-то рассудил иначе. Для него конец 80-х стал Рубиконом: в реку с быстрым течением соскользнул прежний Маканин, а уже из реки выбрался Маканин новый — степенный, как дядька Черномор и чеховский Ионыч, вместе взятые. Внятность фабул и прозрачность слога затерялись на том берегу; место литературы для чтения заняла Литература Со Значением, ценимая критикой. В 90-х годах премию «Букера» получила маканинская повесть «Стол, покрытый сукном, и с графином посередине» — мутный алхимический марьяж сказки с Кафкой. Каждого, кто сегодня вспомнит в повести хоть что-то, кроме заглавной мебели, тоже надо премировать.

Тем не менее переход Маканина из разряда просто писателей в ранг писателей маститых состоялся, а еще одна крупная награда — «Большая книга» 2008 года за роман «Асан» — закрепила статус литературной глыбы. Триумф, правда, был чуть подпорчен скандальной перепалкой между участником чеченской кампании Аркадием Бабченко и невоевавшим романистом. Первый уличал второго в катастрофическом незнании реалий, второй с олимпийских высот снисходительно объяснял первому, что-де ветеран, может быть, не так хорошо осведомлен о военных событиях, как автор, изучивший мемуары генерала Трошева. Критика приняла сторону Маканина, и все же тот решил отложить очередную мысленную командировку на Кавказ. А потому в романе «Две сестры и Кандинский» остался в пределах Садового кольца.

Итак, обе героини новой книги, сестры Ольга и Инна, живут в Москве времен перестройки. Инна — экскурсовод, а Ольга обустраивает у себя в подвальчике домашний алтарь, посвященный художнику Кандинскому. Возлюбленный Ольги Артем — депутат Московской городской Думы. Он спасает художников-неформалов от милицейского преследования и пылко выступает на митингах с призывом отменить цензуру, но вдруг выясняется: трибун Артем — действующий стукач КГБ. Вся его карьера накрывается медным тазом, вакантное место в Ольгином подвальчике занимает рок-музыкант Максим; потом объявляется его папаша, пропахший тайгой сибирский стукач, а под конец сестры, уже совершенно чеховские, плачут светлыми слезами. Они бы рады свалить «в Москву! в Москву!», но они, увы, и так уже в Москве, отступать некуда.

В издательской аннотации книга названа «ярким свидетельством нашего времени», а рецензенты нахваливают «абсолютную убедительность» описываемого, сулят читателю «погружение в 1990-е, время иллюзий и надежд» и, памятуя о придирках Бабченко, объявляют: «Теперь-то никто не упрекнет автора в том, что он не ориентируется в материале»…

Как бы не так! При внимательном рассмотрении заметно, что сюжет книги Маканина настолько же близок к исторической реальности, насколько и сюжет поэмы Ляписа-Трубецкого о Гавриле-почтальоне. С «материалом» творится чехарда: на самом деле Мосгордума появилась только в конце 1993-го, художников в столице не гоняли с конца 80-х, КГБ упразднили в 1991-м, а цензуру, с которой бился думский Артем, отменили еще в 1990-м. Персонажи упоминают «подскочивший рейтинг», «крутого спонсора», «офисных клерков», «корпоративные встречи» и киллера, которого нанимают «за тыщу зеленых», — но это из других, послемитинговых, времен, когда принадлежность человека к спецслужбам не топила политическую карьеру, а совсем даже наоборот…

Барское пренебрежение к точности детали подрывает доверие к героям, которые у позднего Маканина и так-то изъясняются с надрывом провинциальных трагиков, чьи главные знаки препинания — восклицательные. Впрочем, у художника Василия Васильевича Кандинского был однофамилец — психиатр Кандинский, Виктор Хрисанфович. В книге «О псевдогаллюцинациях» он анализировал случаи «обманов памяти» и «состояний патологического фантазирования». Присутствие в заглавии имени того, второго, Кандинского могло бы, пожалуй, снять многие претензии к автору романа.

 

 

Михаил Полюга

Роман Арбитман прав: Маканин, на мой взгляд, сознательно стал другим, нынешним. Когда-то перечитывал рассказ Маканина «Река с быстрым течением», и сейчас изредка перечитываю. А вот дочитать в юбилейном 2-томнике «Вагриуса» «Удавшийся рассказ о любви» не смог. Потом была какая-то повесть о сластолюбивом старике, который донимал приставаниями молодую, замужнюю женщину, — тоже бросил с половины. Какая-то гнилая клубничка у него появилась, какая-то жизнь в мусорном баке... Впрочем, подобное приветствуется в последнюю четверть века. Так что Маканин с выгодой для себя прогнулся под время.

 

Виктор Широков

Петр, ты написал ярко. Вот только прочти, если не читал, «Где небо сходилось с холмами».

 

Петр Алешкин

Нашел, начал читать. Прочитал одну, другую страницу. Скучно, неинтересно. Стал листать, останавливаясь на некоторых эпизодах. Ничего от прежнего Маканина. Даже слово перестал чувствовать. Вот посмотри, что я должен увидеть и почувствовать в этом отрывке. Хорошенько отредактировать, выкинуть словоблудие и повторы, тогда смысл прояснится, а он важен:

«Тогда-то, на вершине, можно сказать, его возвращения, на вершине и на самом пике его молодой улыбчивости и общего радушия произошло нечто нелепое и тем более запомнившееся. Василиса-старая, по старости уже и сошедшая с ума, проходя мимо с тазом стираного белья, приостановилась в шаге от пьющих липовый чай и внимательно вгляделась. А запах липы кружил голову. Не сводя с Башилова глаз, она медленно и раздельно проговорила:

— У, пьявка... высосал из нас соки.

— Какие соки, бабушка? — спросил он с улыбкой. Спокойный, он спросил: какие соки? — уже вперед Василису прощая, так как сейчас в ней, очевидно, говорило старческое и неладное, что и положено прощать. Улыбающийся и еще более помягчевший, Башилов ожидал, что бабуля тоже смягчится и, быть может, как-то поправит свои слова».

 

 

15 марта 2016 г.

Как и пушкиноведа Суханова меня смущало в стихотворении Пушкина «Памятник» противоречие: вначале поэт тщеславится, мол, его памятник вознесся выше Александрийского столпа, а потом вдруг в конце говорит, мол, «не требуя венца, хвалу и клевету приемли равнодушно». С годами мне стало казаться, что это цитаты из двух разных стихотворений Пушкина.

И тут Суханов взбудоражил меня своими исследованиями. Если любопытно, посмотрите. Ведь эти иронические слова поэта выбиты на его памятнике на Пушкинской площади.

 

Владимир Суханов

Кому Пушкин воздвиг памятник?

В первый раз я услышал это стихотворение почти пятьдесят лет назад в исполнении школьной учительницы:

 

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,

К нему не зарастет народная тропа,

Вознесся выше он главою непокорной

Александрийского столпа.

 

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит –

И славен буду я, доколь в подлунном мире

Жив будет хоть один пиит.

 

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,

И назовет меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой

Тунгус, и друг степей калмык.

 

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал.

 

Веленью божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца;

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспоривай глупца.

 

После очень хорошего, с выражением, прочтения она сообщила нам примерно следующее: «В «Памятнике», ставшем как бы духовным завещанием поэта, Пушкин с огромной силой и сознанием величия своего дела полным голосом, обращаясь не только к современникам, но и к грядущим поколениям, оценивает свое творчество, говорит о его главных сторонах и о его национальном и мировом значении».

Хорошо помню, что от того урока у меня осталось какое-то неприятное чувство, словно меня в чем-то обманули. Но тогда я, по-видимому, еще не дорос до пушкинского «Памятника» — неприятное чувство кольнуло меня, но не заинтересовало: в юности столько соблазнов!

Прошло много-много лет, прежде чем изучение творчества Пушкина превратилось в главное дело моей жизни. Я сразу определил для себя, что буду придерживаться, в основном, хронологического метода изучения: сначала лицейские стихи, затем юг, затем Михайловское и т.д. В конце концов, пришел черед и стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный».

Первое, о чем я сразу же спросил себя, перечитав несколько раз стихотворение: «О каком глупце говорит Пушкин в последней строке?» Действительно, при чем здесь глупец? Ведь у Пушкина случайных слов-паразитов не бывает! Почему-то ему ведь понадобился именно глупец, а не, скажем, молодец, например, в таком контексте: «И не дразни зря молодца». Затем мне бросился в глаза венец, которого он не требует: «Пардон, пардон, венца он не требует, а о вознесении над царями (выше Александрийского столпа) мечтает? Это как же понимать?» И я вдруг вспомнил, что не понравилось мне когда-то в объяснении школьной учительницы.

Не знаю, чем можно объяснить, что все эти годы от прочитанного когда-то учительницей «Памятника» у меня в памяти оставалась одна последняя строфа: возможно, тем, что я в молодости последние слова запоминал лучше всего, но возможно и совсем простое объяснение — в начале чтения меня тогда что-то отвлекло. Учительница говорила о мечтах Пушкина возвыситься до Александрийской колонны, стать всемирно известным… И ни одного слова о глупце, о равнодушии к хвале…

Я ничего не мог понять: только что я слышал одно, а она, вроде бы объясняя услышанное мной, говорила нечто противоположное. Так «Памятник» каким-то неприятным воспоминанием и законсервировался в моей голове на многие годы, пока во мне не проснулось желание самому разобраться с этим «всем известным» стихотворением.

В принципе, разобрать знаменитое пушкинское стихотворение оказалось несложно, даже не прибегая к помощи пушкинистов.

Стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» входит в так называемый Каменноостровский цикл стихотворений, и надо сказать несколько слов об истории создания этого цикла.

Цикл из шести стихотворений, созданный летом 1836 года на Каменном острове Петербурга, из-за чего в пушкинистике за ним утвердилось название Каменноостровский, был задуман Пушкиным в пасхальные дни апреля 1836 года во время посещения им могилы Дельвига на Волковом кладбище Петербурга. В конце июля, когда были написаны четыре стихотворения будущего цикла, Пушкин записал их названия в форме реестра, где каждому стихотворению был присвоен номер, под которым оно должно было войти в цикл: стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны» получило номер II, «Как с древа сорвался предатель ученик»— III, «Мирская власть»— IV, «Из Пиндемонти» — VI. В августе были созданы последние два стихотворения цикла: «Когда за городом, задумчив, я брожу» и «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», которые, по мнению большинства специалистов, должны были у Пушкина занимать в цикле, соответственно, I и V места.

Итак, принимаем, что «Памятник», равно как и другие стихотворения цикла, был задуман Пушкиным в апреле 1836 года во время посещения им могилы Дельвига.

 

Такие смутные мне мысли все наводит,

Что злое на меня уныние находит.

Хоть плюнуть да бежать…

 

В этих строках из начального стихотворения цикла «Когда за городом, задумчив, я брожу» Пушкин просто и исчерпывающе отразил состояние тоски и уныния, владевшее им весной 1836 года. Как-то все сошлось сразу: и унизительный выговор от царя в связи с сатирой «На выздоровления Лукулла», и журнальная травля конкурентов «Современника», и смерть матери… Вот и Дельвиг лежит тут…

— Но почему Дельвиг, такой молодой, такой талантливый… мертв, а все эти скоты, бездарности, шпионы, доносчики живы? — задав себе именно этот вопрос, Пушкин начал работу над созданием стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Он представил себе лежащим на кладбище одного из своих врагов. Представил и «автоэпитафию» мерзавца, написанную им так же, как и все, что он писал до этого: воровским способом. В данном случае им были разворованы «гробницы» Горация и Державина.

В России начала XIX века намного популярнее горациевского был «Памятник», созданный Г.Р. Державиным в 1795 году:

 

Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,

Металлов тверже он и выше пирамид;

Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,

И времени полет его не сокрушит.

Так! — весь я не умру, но часть моя большая,

От тлена убежав, по смерти станет жить,

И слава возрастет моя, не увядая,

Доколь славянов род вселена будет чтить.

Слух прoйдет обо мне от Белых вод до Черных,

Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;

Всяк будет помнить то в народах неисчетных,

Как из безвестности я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге

О добродетелях Фелицы возгласить,

В сердечной простоте беседовать о боге

И истину царям с улыбкой говорить.

О муза, возгордись заслугой справедливой,

И прeзрит кто тебя, сама тех презирай;

Непринужденною рукой неторопливой

Чело твое зарей бессмертия венчай.

 

Как нетрудно заметить, Пушкин «позволил» похороненному им негодяю своровать «автоэпитафию» почти целиком у Державина, поместив ее в первых четырех строфах своей сатиры. В пятой же строфе, в которой, кстати, почти дословно повторены строки из сонета «Поэту» («Поэт, не дорожи любовию народной…»), Пушкин выразил свое понимание предназначения поэта. Так — и только так! — следует понимать пушкинское стихотворение.

Что-что? Ты говоришь, что где-то читал, будто смысл стихотворения прямо противоположный: в первых четырех строфах выражается кредо самого Пушкина, а в пятой содержится нечто столь несущественное, что и говорить о нем не имеет никакого смысла.

Знай: подобное суждение высказывается либо глупцами, либо политическими спекулянтами. Чтобы не быть голословным, я тезисно приведу доказательство правомочности данного обвинения.

1. Пушкин никогда не занимался плагиатом.

2. Пушкин не был честолюбцем.

3. Пушкин не мог рассуждать о своем желании, чтобы о нем знали и поляки — гордые внуки славян, и финны, и прочие представители российских окраин. После «Ревизора», впервые представленного Гоголем на вечере у Жуковского в январе 1836 года, не то что рассуждать, подумать о своей известности не имел (и не имеет!) права ни один честный человек в России: настолько зло Гоголь высмеял тщеславие.

Б о б ч и н с к и й. Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинской. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчинский.

Х л е с т а к о в. Очень хорошо.

Б о б ч и н с к и й. Да если этак и государю придется, то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе живет Петр Иванович Бобчинской.

Х л е с т а к о в. Очень хорошо.

Пушкин был так увлечен «Ревизором» на первом чтении комедии Гоголем у Жуковского, что во все время чтения катался от смеха.

4. Достаточно внимательно рассмотреть четвертую строфу, чтобы убедиться в том, что она имеет очень незначительное отношение к Пушкину:

чувства добрые я лирой пробуждал — Пушкин пробуждал своей лирой разные чувства; так что же, за все другие чувства, кроме добрых, Пушкин не будет любезен народу?

жестокий век — Пушкин никогда не называл XIX век жестоким; в этом вопросе он стоял на исторической точке зрения, видевшей жестоким веком век XVII-й;

восславил я свободу — свое восславление свободы в нескольких юношеских стихах («Вольность», «К Чаадаеву», «Деревня») Пушкин, фактически, зачеркнул такими зрелыми произведениями, как «История села Горюхина», «История пугачевского бунта», «Александр Радищев».

5. Пушкин знал цену Державина своему «Памятнику», который, фактически, перечеркнул все написанное им о предназначении поэта в 1795 году строками из последней неоконченной оды:

 

Река времен в своем стремленьи

Уносит все дела людей

И топит в пропасти забвенья

Народы, царства и царей.

А если что и остается

Чрез звуки лиры и трубы,

То вечности жерлом пожрется

И общей не уйдет судьбы.

 

Итак: основной смысл стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» состоит в ироническом (и даже сатирическом) изображении памятника над могилой здравствующего литературного недруга Пушкина, на постаменте которого выбита ворованная эпитафия.

Но кому конкретно Пушкин «поставил» этот «Памятник»? Неужели всем своим недругам? Нет, это было не похоже на Пушкина: он не любил обобщений! Так, кому же?

Одно время эта задача казалась мне неразрешимой. Тем более потрясающей оказалась разгадка: фактически, имя «похороненного и увенчанного надгробием» недруга Пушкина мог лицезреть любой человек, в руках которого побывала беловая копия стихотворения.

Пушкин крайне редко ставил даты под своими стихотворениями, но если ставил, то в этом был очень важный смысл. Да, конечно, дата 21 августа поставлена Пушкиным вовсе не для того, чтобы сообщить нам о том, что стихотворение было написано именно в этот день: 1836. Август, 21.

Ну, так что же все-таки хотел сказать Пушкин датой «21 августа»? Или сформулируем по-другому: на кого указал Пушкин датой «21 августа»? По-моему, эту задачку мог бы решить даже доктор Ватсон: «Ну, конечно, на того, чьи именины приходятся на 21 августа». Узнать же, чьи именины празднуются 21 августа, проще простого. Достаточно взять «Православный церковный календарь» и увидеть ответ: 21 августа — апостола Фаддея.

На этом исследование стихотворения можно считать законченным, поскольку среди недругов Пушкина только один носил имя Фаддей: Фаддей Венедиктович Булгарин, писатель, журналист, негласный осведомитель III Отделения, автор ряда пасквилей на Пушкина, носивших и характер политических доносов.

Но почему вот уже почти 200 лет всего этого не понимали (или не желали понять) исследователи пушкинского «Памятника»? Трудно сказать.

Ведь была же какая-то причина, из-за которой пушкиноведы игнорировали и последнюю строфу стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», и сонет «Поэту», и поэтическое кредо Пушкина, выраженное в «Поэте и толпе»:

 

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

 

Именно из этих вещих слов Пушкина понятно, как он сам определял предназначение поэта: все в божьей воле, кому-то он дал поэтического таланта лишь на поздравительные скетчи, другому — на злые эпиграммы, третьему — на исторические романы о Выжигине. Пушкин в этом смысле был явлением уникальным — ему бог дал таланта на все!

 

 

Вера Сучкова

Статья очень понравилась. Считаю, она однозначно и неоспоримо достигла поставленной автором задачи: самому лично загореться исследованием данного вопроса, отвлекшись от «чая с баранками», так как любое мнение субъективно по определению и автор в статье заведомо не настаивает на своей точке зрения, а лишь излагает ее как возможную. Ход мыслей крайне интересен. Тема как нельзя более актуальна. Прочитала с огромным интересом, полезла в «Пушкина» в четыре утра, несмотря на то что, казалось, уже ни капли не было сил после рабочего затянувшегося своими заботами дня, так как загорелась сама лично исследовать данный вопрос. Спасибо огромное за эти материалы!

 

 

 

19 марта 2016 г.

Я опять о своем больном, о литературе

Меня приятно удивило известие, что в прошлом году на моей родине в Тамбовской области намолочено 3 млн. тонн зерна. Когда в Советское время в области намолачивали 1 млн тонн зерна, то на председателей колхозов сыпался дождь орденов и медалей. А сейчас намолочено в три раза больше — и тишина!

Но я о другом, о своем, о литературе. Кто-то же засеял эти поля тамбовские, кто-то вырастил и убрал это зерно. Отлично потрудился! И все это живые люди, наши современники, со своими радостями и горестями. А как говаривал Бунин: каждый из живущих достоин описания его жизни! Напиши об этих людях, тружениках полей, опиши красочно и ярко их нелегкий, но радостный труд, напиши искренне чистую правду об этих живых прекрасных людях, как тут же вся московская гнилая интеллигентская свора набросится на тебя, обольет грязью, обзовет конъюнктурщиком, лакировщиком действительности, путинским певцом и т.д. И это при том, повторяю, что ты ни на миг, ни в одной строке не соврешь!

Но если напишешь о каком-то бомже, пьянице, нравственном уроде, которые есть в любой деревне, то, несмотря на косноязычие, на фальшь, твой опус тут же будет выдвинут на многочисленные литпремии, Роспечать включит тебя в зарубежные делегации писателей, выделит деньги на перевод на иностранные языки. Государство обласкает тебя по полной программе. Множество примеров могу привести!

Так мы, писатели, и живем!

 

 

Николай Ольков

Петр, вспомните: кто в то время сыпал вагонами на поля удобрения? Хлеб был чистый от химии. Сегодняшняя мука, если честно, непригодна в пищу. Я писал об одном фермере, который засевал половину площади, а вторую парил, получал каждый год по парам до 30 центнеров, а это Сибирь. Как попала к немцам эта статья из скромной областной Тюменской газеты — не знаю, но фермер получил предложение продавать зерно в Германию, если анализы подтвердят, что химии действительно нет. Сегодня на свинокомплексе четырехмесячный подсвинок весит центнер. Мясо нельзя есть — мыло. А в колбасу идет. Свиньи растут на добавках, до килограмма привеса в сутки. Бычки столько не давали. А привес свиньи при нормальном кормлении 250 грамм. Вот и все диво.

 

Петр Алешкин

Николай, вся штука в том, что я знаю точно, что в тамбовских колхозах нет денег, чтоб покупать удобрения. Не покупают. У нас в Уваровском районе был мощнейший химический завод, производитель удобрения. Разграблен и уничтожен полностью. Умер давно! Вы правильно говорите, но это не относится к моим землякам. У нас в районе, откуда брали эталон чернозема в Париж, нет не только ни одной свинофермы, но нет уже ни одного коровника. Жизнь такова, какова и больше не какова!

 

Александр Казаков

В моих глазах большинство ныне существующих лит. конкурсов и лит. премий не значат ровным счетом ничего. Вы правы, Петр, в том, что писатель при любой власти должен оставаться верным своему народу — как, например, Валентин Распутин, которого, казалось бы, никто и не гнобил (не того масштаба был литератор, чтобы осмелились гнобить), но всячески замалчивали. А он не хотел и не мог молчать. И я — не хочу, не могу и не буду. Но такая Россия, о которой пишу я, — это абсолютно чуждая разного рода либералам и либерастам страна, которую они люто ненавидят, а я — люблю и буду любить до конца своих дней. И такую Россию, судя по откликам моих читателей, любят все, кому она дорога как Родина, как Отчизна, а не как временное пристанище и не как кормушка для тех, кто сейчас в ней хозяйничает. Главное — не отступать под натиском этих сорвавшихся с цепи русофобов, суметь остаться самим собой — и в жизни, и в творчестве.

А премии — это пыль, тлен, и не по ним и по их количеству будет судить Господь наш писательский труд. А судить Он будет...

 

Виктор Коврижных

Наконец-то заговорили о том, о чем уже давно надо было кричать со всех страниц. Спасибо, Петр, актуальную тему подняли.

 

 

 

24 апреля 2016 г.

Петр Алешкин. Какие книги выбирает время?

 

«Для того, чтобы создать идеальное литературное произведение, нужно писать просто, ясно и благозвучно».

Сомерсет Моэм

 

Обсуждая художественные достоинства произведений современных писателей, мы часто говорим: «Время рассудит!», «Время все книги расставит по своим местам!». Да, время доказало, что оно беспристрастный и справедливый судья. В прошедших веках можно найти сотни тысяч примеров показывающих, как чрезвычайно популярные у современников книги оказывались прочно забытыми потомками. Вспоминают о них сейчас только литературоведы, изучающие те эпохи.

И наоборот. Книги, которые были в тени, вышли в первый ряд, авторы их стали классиками мировой литературы. Есть ли критерии, по которым время судит, каким книгам жить долго, а каким, несмотря на успех у современных читателей, уйти в Лету? Многие писатели задумывались над этим.

Чтобы найти ответ на этот вопрос, Сомерсет Моэм изучил всю великую английскую литературу и вывел собственную формулу, которую я взял эпиграфом к своим размышлениям на эту тему. Формула английского классика меня всегда смущала, несмотря на свою ясность и бесспорность. Чего-то в ней не хватало, думалось, что недостаточно «писать просто, ясно и благозвучно», чтобы в нашем, русском понимании «создать идеальное литературное произведение». Я решил попытаться выяснить для себя, по каким законам время выносит приговор прозаическим произведениям.

Чем больше я размышлял о классических произведениях мировой литературы, тем яснее проступали четкие критерии, которым они отвечают. Основных — всего три.

Надеюсь, вы обратили внимание, что я веду речь о книгах, а не об авторах. У авторов есть высокохудожественные книги, благодаря которым они и стали классиками, но есть и слабенькие произведения.

Например, многие читатели вряд ли знают, что Н.А. Некрасов, наш великий поэт, написал несколько романов, о которых, когда я учился в школе, даже не упоминалось в учебнике. Если бы он оставил после себя только эти романы, затерялось бы имя Николая Некрасова среди десятков тысяч писателей XIX века. Знаем и любим мы его за стихи и поэмы.

Или взять Гоголя. Умри он после того, как опубликовал свою первую книгу — поэму «Ганс Кюхельгартен», кто бы о нем вспомнил сейчас?

Итак, по каким же законам судит время?

1. В центре всех литературных произведений, прошедших строгий суд времени, всегда судьба человека со своим своеобразным, присущим только ему живым характером, в соответствии с которым он действует в разных обстоятельствах. Все поступки этого человека, все проявления его характера психологически достоверны. В таком произведении может быть показана судьба одного человека или судьбы нескольких людей. Это не важно. Главное — в центре книги судьба человека, а не отдельный, пусть забавный эпизод из его жизни.

Авторы забавных эпизодов, малозначащих для дальнейшей судьбы персонажа, обычно чрезвычайно популярны у современных читателей. Психологически это понятно. Приятно прочитать, как какой-то человек попал в нелепую ситуацию или, наоборот, выиграл миллион. Классический пример: Потапенко и Чехов. Все знают, что Потапенко был неизмеримо популярней Чехова потому, что описывал легкие эпизоды из жизни людей, а у Чехова в рассказах всегда судьбы человеческие, характеры, как в хрестоматийных — «Ионыч», «Человек в футляре», «Палата № 6» и т.п., так и в менее известных.

2. Во всех классических произведениях события не пересказываются, авторы не повествуют о жизни человека, а изображают ее, изображают словами, образами.

Мне могут возразить, привести примеры, особенно из зарубежной литературы, могут назвать произведения, прошедшие испытание временем, в которых события пересказаны, а не изображены. Это не так. Автор на своем языке изображал события, это переводчик пересказал их нам.

Я знаю несколько классиков мировой литературы, произведения которых наши переводчики испортили, оттолкнули от них читателей на долгое время. Произошло это так. В прежнее время нескольких крупных зарубежных писателей у нас не переводили потому, что они критически относились к советской власти.

Как только СССР уничтожили, некоторые издатели, чтобы опередить конкурентов, раздавали книги этих авторов по главам нескольким студентам с требованием перевести главу за три дня. Потом такие скороспелые переводы глав соединяли, редактировали на скорую руку и выпускали книгу. Каков был ее художественный уровень, объяснять не надо. Опытные читатели потом с удивлением пожимали плечами: за что такому графоману дали Нобелевскую премию? И не брали больше в руки книги уничтоженного переводчиками писателя.

3. Язык. Только на третье место можно поставить формулу Моэма: классическое произведение должно быть написано просто, ясно и благозвучно.

Почему я поставил этот критерий только на третье место? Можно назвать немало книг, которые написаны не благозвучно и не просто, но они стоят в первом ряду мировой классики. Например, романы Достоевского. То, что они написаны не лучшим русским языком, факт бесспорный.

Сам Достоевский признавал, что язык его романов небрежный, не отделанный. Он писал друзьям, что если бы у него были деньги, то он не торопился бы с публикациями своих романов, обрабатывал бы их язык не хуже Тургенева. Тем не менее, романы Достоевского стоят среди самых великих книг мировой литературы, стоят в первом ряду, потому что они полностью отвечают двум основным и нескольким второстепенным критериям.

К второстепенным, не главным можно отнести следующие качества художественных произведений.

1. Почти во всех великих книгах есть оригинальная идея, глубокая мысль, мощная сверхзадача. Почти, но не во всех.

Почему я такие важные качества произведений отнес к второстепенным? Только потому, что могу назвать десятки умных книг с оригинальными идеями, глубокими мыслями, ярчайшей сверхзадачей, которые без шума и следа канули в Лету? Исчезли только потому, что не было в них судеб человеческих, живых характеров, художественных образов, изящного языка. В то же время можно назвать немало книг, отобранных временем, в которых трудно отыскать какую-либо свежую идею, хотя бы поверхностную мысль или маленькую сверхзадачу, зато есть мощные характеры, яркие судьбы и образы, и благозвучный язык.

2. Любовь. Нет, я не имею в виду плотскую любовь, которой напичкана современная поп-литература, литература-однодневка, и даже не имею в виду пусть высокую, но любовь между мужчиной и женщиной (разве может быть роман без любовного сюжета?). Я имею в виду любовь автора к своим героям, каковы бы они ни были, к изображаемым событиям, к родной земле. К написанным с любовью произведениям, время относится с симпатией. Неважно, сатирические ли они по форме, иронические, критические; неважно, глубоко ли прячет свою любовь автор или, наоборот, выставляет напоказ; горькая ли это любовь или яркая, — главное, чтоб в книге жила любовь, которая очищает душу читателя, пробуждает добрые чувства.

3. Занимательность, сюжет. Существует мнение, что классика вообще скучна, великое произведение не может быть занимательным. Это неправда! Разве лучшие романы Бальзака, Достоевского, Мопассана, Дюма (продолжать можно бесконечно), не занимательны? Конечно, захватывающий сюжет не главное качество великого произведения. Помню, когда я брал в руки новый роман Чейза, то не мог оторваться от него до глубокой ночи, пока не прочитывал до конца, а утром долго пытался вспомнить, о чем же я читал полночи? Даже сюжет не помнился. Разве можно отнести хоть один роман Чейза к классике? И сам он себя даже писателем не считал, говорил, что он — бизнесмен от литературы, что он своими романами зарабатывает себе на жизнь.

Хорошо, когда есть в книге захватывающий сюжет! Но разве не занимательно следить за судьбой живого человека, сопереживать ему, горевать вместе с ним в тяжкие минуты и радоваться в счастливые?

Когда все названные качества (и главные, и второстепенные) соединяются в одном романе, повести, рассказе, тогда получается идеальное литературное произведение, которое будет жить века и века.

Литература в России сейчас на подъеме. Пишутся, печатаются и остаются незамеченными произведения, которыми долгие годы будет гордиться русская литература. Разве можно разглядеть сквозь мусор и пену на поверхности волнующегося моря чудесные кораллы даже не на большой глубине? Смотрят люди на этот мусор и пену и морщатся, думают: какое грязное море, ничего нет в нем интересного! Думают так, не подозревая, какие чудные яркие рыбы плавают всего в метре от поверхности среди изящных подводных растений и красочных кораллов.

Так и в современной литературе. Я мог бы долго перечислять произведения, которые близки к идеальным, потому что написаны они просто, ясно и благозвучно и населены живыми героями.

Назову только одно произведение, небольшой рассказ писателя Алексея Шорохова «Младенца Георгия», который критики вообще не заметили. А это маленький шедевр!

В нем живут всего четыре персонажа, включая младенца в утробе матери, у которого уже свой характер, своя живая жизнь, своя горькая судьба, как и у каждого из других персонажей. Обладает рассказ «Младенца Георгия» всеми теми качествами, о которых я говорил выше. Я убежден, что это лучший рассказ в русской литературе, если не в мировой, за последние двадцать лет.

Когда я слышу слова критиков или писателей, что литература в наши дни измельчала, что нет выдающихся произведений, нет крупных писателей, я всегда с усмешкой вспоминаю статью известного в XIX веке критика Пыпина, опубликованную в толстом журнале «Вестник Европы» в 1880 году. Знаменитый критик тоже убедительно доказывал в своей статье, что литература в его дни измельчала, что нет крупных писателей.

Заметьте, писал он это в то время, когда в расцвете сил были классики мировой литературы, титаны Лев Толстой, Достоевский, Тургенев, Гончаров, Салтыков-Щедрин, яркие таланты Лесков, Писемский, Короленко и др. Золотой век литературы, а перед носом у популярного критика — мусор и пена его дней. Тогда ведь тоже было несколько тысяч писателей, это остались единицы. Кто знал и читал тогда Достоевского или Гончарова с Лесковым? Читали иных, которых мы теперь не помним.

Во все времена? с тех пор как литература осознала себя литературой, писатели, критики, читатели спорят о герое своего времени. Вопрошают, кто он? И на моей памяти всегда дискутировали на эту тему: и в семидесятые годы, и в восьмидесятые с их амбивалентным героем, который привел страну к разрухе, и сейчас спорят.

Для меня ответ на этот вопрос ясен: герой нашего времени — созидатель, деятель, который преображает, улучшает жизнь человеческую, делает ее терпимей и светлей. Такой человек всегда современен, герой любого времени. Герой навсегда! Злодеи, разрушители, амбивалентики преходящи, а созидатель вечен. Без такого героя мы до сих пор жили бы в пещерах и ходили на четвереньках. Только такого персонажа можно назвать героем нашего времени.

 

Галина Левина

Удивляюсь способности П.Ф. Алешкина просто и ясно отвечать на довольно-таки запутанные вопросы в истории литературы и литературоведении. Спасибо огромное!