Тара

2002 год, станция Боривали

Концовки переоценивают. Есть только один

настоящий, определенный конец, все остальное –

полная чушь, или, как еще говорят, bakwaas. То ли дело

начало. Оно есть везде. Эта история началась с сари

цвета полуночного неба, густо усыпанного темно-

синими блестками, тонущего в море мерцающих страз,

пришитых руками, которые, должно быть, потрескались

и поранились за те месяцы, когда снова и снова

прокалывали иглой тугую ткань в грязном, богом

забытом переулке Мумбаи.

Сари, собранное в складки намного ниже пупка

Тары, царапало ей кожу. Серебристая блузка с низким

вырезом заставляла плечи саднить, но она старалась не

думать ни о дискомфорте, ни о поте, который стекал по

спине, пока она лавировала в толчее тел.

После обеда прошел дождь, и воздух стал свежее,

но он все еще был недостаточно прохладным для

широкой темной шали, которую Тара надела в

соответствии с указаниями. В Мумбаи никогда не было

настолько холодно, чтобы носить шаль. Тем более на

платформе вокзала Боривали в час пик. В это время

люди здесь устраивают большую давку, чем муравьи на

дохлом жуке. Вокруг нее звучали голоса сотен мужчин

и женщин, носильщики в красной форме не переставая

кричали, требуя, чтобы все расступились, визжали дети,

объявляли отправление и прибытие поездов в этот

индийский город грез.

Чтобы добраться до конца платформы, Тара

пробивалась локтями сквозь толпу пассажиров.

Множество региональных диалектов. Вонь немытых тел.

Духи. Она оттесняла женщин, но уступала дорогу детям

и мужчинам, которые торопились покинуть платформу.

Если мужчинам не уступить, они пихнут ее в плечо,

если повезет, а если нет – куда-нибудь пониже.

Она дошла до самого края, откуда уже нельзя было

ступить дальше, не упав с платформы. Небольшой

отрезок пустоты в тесном городе. Вдали виднелись

трущобы с жестяными и брезентовыми крышами. Над

ними возвышались блестящие щиты с рекламой

холодильников и телевизоров, плакаты с огромными

лицами кинозвезд: подвыпивший Шах Рукх Кхан,

наивная Айшвария Рай, и высокая худощавая фигура

сердцееда, от которого все девушки сходили с ума, –

милого Карана Вирани с детским личиком.

В свои семнадцать лет Тара уже научилась не

сходить с ума по мужчинам, даже по Арнаву,

полицейскому, который заставлял ее сердце биться

быстрее. Она отвернулась от плакатов и сделала то, что

от нее требовалось: встала лицом к рельсам, словно

готовясь спрыгнуть вниз и помчаться за уходящими

поездами через наваленный мусор.

Когда четыре года назад ее привезли в Мумбаи на

одном из таких поездов, вонь города ошеломила ее:

смесь гниющих растений, благовоний, мочи, духов и

жареной рыбы. Здесь переплетались надежды и

разочарования такого количества людей, какого она

раньше никогда не видела в одном месте. Теперь же

Тара этого не замечала. Она принимала как должное и

собственный изменившийся запах – талька и цветочных

духов, позаимствованных у других девушек из бара.

Она не могла бы уехать, да и не хотела.

Она крепко уперлась в землю дорогими

серебристыми туфлями с острым мысом, которые

идеально подходили к ее синему платью, и не обращала

внимания на пассажиров, выходящих из поезда и

прокладывающих себе путь в толпе ожидающих

посадки. Билетный контролер в черной форме окинул

ее беглым взглядом, но поспешно вернулся к работе:

продолжил налеплять бумажки на каждую дверь купе.

Тара перенесла вес с одного каблука на другой.

Обычно она терялась в толпе. Большинство мужчин и

даже некоторые женщины были намного выше ее. Но не

сейчас. Она чувствовала себя высокой, и на ней была

самая шикарная одежда из всей, что она когда-либо

надевала, несмотря на запах химчистки, который

ощущался каждый раз, когда Тара получала ее. Она

выглядела великолепно. Жаль, что ей не разрешали

носить этот наряд, когда она танцевала в баре: тогда

на нее беспрестанно сыпались бы купюры по сто рупий.

Ее босс так и не объяснил, почему за каждую из

этих странных поездок на вокзал он платит почти

столько же, сколько она зарабатывает за месяц, танцуя

в похабных болливудских номерах. Иногда ей хотелось,

чтобы таких поездок в неделю было больше. «Не будь

жадной, Тара», – отругала она себя, как раньше ее

ругала мать.

Телефон у нее в руке оживился и завибрировал.

Владелец бара Шетти, тучный мужчина с темной кожей,

дал ей телефон месяц назад, наказав позаботиться о

том, чтобы не потерять эту игрушку с треснутым

экраном и крошечными кнопками-жучками, иначе она

пожалеет. Тара нажала на зеленую кнопку, которую он

ей показал, поднесла телефон к уху и дрожащим

голосом произнесла: «Привееет». «Сейчас», – раздалось

на другом конце. Она не узнала собеседника, но знала,

что делать.