“Зарубежный пряник. Часть1”

Выдержки из  писем русских эмигрантов за сто с лишним лет, как это было: как они привыкали к новой жизни, о чём они думали и что их тревожило, чем раздражали другие эмигранты и манила оставленная родина.(источник: журнал "Казаки за Камнем", №26, 2022г.)
ОтъездЯ убежал из России 14 марта. Меня ловили по Петербургу с 4 по 14 марта. Сейчас нахожусь в карантине в Финляндии.  Через четыре дня выйду и месяц проживу в Finland. По ночам ещё кричу. Снится мне, что меня продал провокатор и меня убивают.Виктор Шкловский — Максиму Горькому. Финляндия, 24 марта 1922***Мы устраиваемся здесь понемногу и устроимся, конечно, не хуже прежнего. Неприятен был только самый момент переезда, как переход от лучшего к худшему.Владимир Ленин — матери. Швейцария, 22 января 1908***Дни были очень тревожные.  Пахло надвигавшейся катастрофой и близким концом. Поместились мы в трюме, вповалку, на полу. Хотя народу было и очень много, но всё же был какой-то порядок. Как мы узнали уже здесь, наш пароход был последний с регулярной эвакуацией. Что было после нас, поддается трудно описанию: говорят, что садившиеся спихивали друг друга в воду, стреляли из револьверов и т. д.Иван Билибин — Николаю Рериху. Египет, 17 апреля 1920***Я сердился на Мишле, а потом на наших трамблеров,— это помогло. Как это они не поймут, что с сумой нищего лучше идти в Европу и кричать о России, нежели так жить, как они.Александр Герцен — Марии Рейхель. Франция, осень 1851***Наконец я вырвался. Если бы вы знали, с какою радостью я полетел в мою душеньку, в мою красавицу Италию. Она моя! Никто в мире её не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр — всё это мне снилось.Николай Гоголь — Василию Жуковскому. Италия, 30 октября 1837
АдаптацияПостепенно опарижаниваюсь. Ввожу в привычку (и с успехом) утреннее сидение в кафе. Премило. Сажусь за «свой» столик (сегодня, правда, было много народу и пришлось сесть за другой), заказываю (нет, уже не заказываю, сам приносит) кафе-крем и круассан, разворачиваю «Фигаро». Виктор Некрасов — Виктору Кондыреву. Франция, 17 марта 1976***«Потеплее ли у нас? Повеселее ли я?..» Лето уж верно у нас началось прежде вашего. А на последний вопрос, прежде чем ответить, я бы спросила тебя, что такое ты называешь весельем. С каждым днем мне здесь становится ловчее.Наталья Герцен — Татьяне Астраковой. Франция, 4 июля 1847***Я три недели приучал себя в Берлине к еде, которую давали в Hotel de Rome, и не мог воспитать свой вкус ни к селедкам и визиге, подаваемой середь обеда с сладкой приправой, ни к двадцати тарелочкам соусов из всякой дряни: из чернослива, шафрана, ребарбара, капусты, солодкового корня, гулярдовой воды и пр. и пр., ни к жареному с апельсинами (ей-богу!). Чего же ждать от людей, которые так мерзко едят, кроме золотухи и трактатов о метафизике!Александр Герцен — московским друзьям. Германия, 12 марта 1847***Слышал, что предположено ввести налог на балконы, по 50 лир со штуки, ибо они — бал-коны — «пользуются общественной площадью». После Москвы, Ленинграда чувствуешь себя здесь как-то очень неловко, как бы принужденным сдерживать «свободу дыхания».Максим Горький — Петру Сувчинскому. Италия, 15 ноября 1931***У меня бывает такое чувство, что я сидел-сидел на мягком диване, очень удобно,— а ноги-то отекли, надо встать — не могу. Мы все здесь как-то несвойственно нам, неправильно, не по-нашему дышим — и от этого не умрем, конечно, но что-то в себе испортим, наживем расширение легких. Растение в темноте вырастает не зеленым, а белым: то есть всё в нем как следует, а — урод. Я здесь не равен себе, а я здесь я минус что-то, оставленное в России, при том болящее и зудящее, как отрезанная нога, которую чувствую нестерпимо отчетливо, а возместить не могу ничем. Владислав Ходасевич — Михаилу Гершензону. Германия, 29 ноября 1922***Я приехал сюда с широко разинутым ртом и всё глотал и глотал.Василий Кандинский — Арнольду Шёнбергу. Германия, 3 июля 1922***В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха. Мой цилиндр и сшитое берлинским портным манто привели всех в бешенство. Все думают, что я приехал на деньги большевиков, как чекист или как агитатор.Сергей Есенин — Анатолию Мариенгофу. Бельгия, 9 июля 1922***На днях кончился здесь карнавал. Я первый раз видел последний день карнавала за границей — процессии ряженых на улице, повальное дурачество, тучи конфетти (мелкие кусочки цветной бумаги), бросаемых в лицо, бумажные змейки и пр. и пр. Умеют здесь публично, на улицах веселиться!Владимир Ленин — матери. Германия, 20 февраля 1901***Хочу домо-о-о-ой! Господи, какая тоска без языка. Ну что это за жизнь, когда ни кондуктор, ни извозчик, ни разносчик, ни швейцар, ни кабатчик, ни лакей не говорят на твоём языке. Ни пособачиться, ни отвести душу не с кем, и такая жуть без лёгкого, крепкого, меткого, летучего, оперённого словца. Александр Куприн — Владимиру Гущику. Франция, 30 августа 1922***До лета кое-где и сыграю здесь, хотя тут немного подходящих городов для игры, да и музы-ка тут представлена слабо. Немножко успокоюсь, отдохну и, может, начну работать. Тут хоть покой есть, если нет денег... Сергей Рахманинов — Модесту Альтшулеру. Дания, 12 января 1918***Я не хочу и не могу быть эмигрантом. Может быть, это очень плохо, но ведь душе не прикажешь. Я остался прежним: верю в Бога, чту память Е. Н. Трубецкого, никому не отдам свои воспоминания детства, юности, ни минуты не сомневаюсь в России. Николай Устрялов — Николаю Цурикову. Китай, 27 октября 1926
БытКушать вообще здесь нельзя как в России. Мясо, например, здесь очень дорого, и в рестора-не дают «малую порцию», то же самое яйца и молоко. Хлеба нашего, черного или белого, здесь и в помине нет, и жрёшь булки и булки во веки веков. Так что я так привык, что если, случаем, увижу черный кусок хлеба, то подавиться можно от одного взгляда. Марк Шагал — родным. Франция, 1911***Мать не приживается. Район (чёрт с ним, что он старинный) ей не нравится (воздуху, деревьев!), квартира (бог с ней, что она в центре, отдельная, обставленная, а сейчас уже и обвешанная) — ещё того меньше. <...> Матери не хватает именно «коммунальности» — не хватает именно соседки, у которой можно попросить примусную иголку, а ёе мужа починить кран, а с нею самой пожаловаться на рост цен, ну и вообще переброситься «парой слов». Виктор Некрасов — Виктору Кондыреву. Франция, 5 декабря 1975***Мы живем, страдаем, устраиваем выставки, открыли школу, художественную галерею. Денег теперь мало. Давид Бурлюк — Арсению Островскому. США, 14 мая 1933***Живется трудненько, заработков никаких, если не считать четырех долларов в месяц из «Сегодня». <...> Но, несмотря на все невзгоды (а у кого их нет?), живем мы, погруженные целиком в природу, отрешившись от мирской суеты и бестолочи. Игорь Северянин — Владимиру Немировичу-Данченко. Эстония, 28 января 1930***Остановиться Вам непременно надо у меня! Вас это ни мало не стеснит, кроме Вас в квартире нашей будет жить студент-квартирант,— стало быть, можете хоть в купальном трико по квартире гулять (хозяйки у нас нет). Да и вообще — какие же стеснения могут быть в нашей эмигрантской жизни, когда всякая новая, добрая встреча — только праздник. Саша Черный — Дон-Аминадо. Франция, июля 1922***Если ты не был в Мюнхене, не томись желанием быть в нём. Так сказал скучающий Бальмонт. В Мюнхене ничего хорошего нет, кроме пива. Но его я пью лишь тогда, когда у меня нет денег на вино. Константин Бальмонт — Максимилиану Волошину. Германия, 6 октября 1908***В Берлине серо, как и полагается. Пиво и пиво. Как Вы знаете, много понаехало москвичей высланных, среди которых больше и вращаемся. Устроили мы тут клуб писателей, по понедель-никам слушаем более или менее гениальные произведения. Борис Зайцев — Ивану Бунину. Германия, 28 января 1923***Жизнь здесь дорога, трудна, а люди жестокие эгоисты и шарлатаны (говорю про русских).Александр Куприн — Борису Лазаревскому. Франция, 1920
МестныеОтношения российского типа с ночными беседами, внезапными появлениями, одалживанием денег — здесь совершенно исключены. Американское «друг» соответствует русскому «знакомый». Я, например, дружу с Воннегутом, он хорошо к нам относится, неоднократно и в раз-ных формах выражал свою литературную симпатию, но когда у него было 60-летие, он позвонил и сказал: «Приходи в такой-то ночной клуб к одиннадцати, когда все будут уже пьяные…»Сергей Довлатов — Юлии Губаревой. США, 24 декабря 1982***Вчера в ресторанчике по пути из Эдинбурга сюда, я попросил (через друга англичанина) дать мне к чаю поджаренные тосты. Он произнес речь, она ответила спичем. «О чем вы так долго говорили?» — «Ни о чем... Просто она сказала, что тосты будут не сразу, а через 5 минут». Виктор Некрасов — Виктору Кондыреву. Англия, 17 марта 1975***Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет. Здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока ещё не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, на искусство начхать — самое высшее музик-холл. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно. Здесь все выглажено, вылизано и причесано так же почти, как голова Мариенгофа. Птички какают с разрешения и сидят, где им позволено. Ну, куда же нам с такой непристойной поэзией?Сергей Есенин — Александру Сахарову. Германия, 1 июля 1922*** (Продолжение следует)