“Зарубежный пряник. Часть 2”

Выдержки из  писем русских эмигрантов за сто с лишним лет, как это было: как они привыкали к новой жизни, о чём они думали и что их тревожило, чем раздражали другие эмигранты и манила оставленная родина.(источник: журнал "Казаки за Камнем", №26, 2022г.)
Прага удивительный город в том отношении, что тут каждый день буквально с утра до ночи все беспрерывно читают лекции и что  ещё удивительнее — всех слушают столь же беспрерывно. Однако, если всё читать да читать лекции, то ведь думать разучишься, ибо времени для дум не остается. 
Александр Кизеветтер — Сергею Мельгунову. Чехословакия, 24 февраля 1923***Если я до сих пор жив, то только благодаря чуткой Эстии: эстонский издатель выпустил 3 книги моих стихов, эстонская интеллигенция ходит на мои вечера (1–2 раза в год), крестьяне-эстонцы дают в кредит дрова, продукты. Русские, за редкими исключениями, в стороне. Игорь Северянин — Александру Ященко. Эстония, 20 декабря 1920
ЭмигрантыПо Нью-Йорку бродят в неисчислимом количестве советские граждане, причем это выгля-дит так естественно, что я уже несколько раз слышал восклицания: «Где же Гордин? Где же Валерий Попов?», как будто Бродвей самое подходящее место для них. Сергей Довлатов — Юлии Губаревой. США, 26 сентября 1988***Не забывайте иной раз, что у нас собирается фонд в пользу наших эмигрантов. Я согласен, что было бы лучше, если б часть их умерла с голода — но по слабости всё же надобно их покармливать.Александр Герцен — Григорию Вырубову. Швейцария, 16 декабря 1866***Большевики берут активностью и инициативой и волевым устремлением. Этого волевого устремления нет в русской эмиграции — совсем нет!Владимир Вернадский — сыну. Франция, 15 июня 1924***На днях виделся с Шаляпиным и проговорил с ним несколько часов. Он производит тяжёлое впечатление — много говорит, но всё как-то невпопад, растерянно и, что печальнее всего,— очень неинтересно. По-видимому, он перестал вообще что-либо понимать не только в политике, но и в музыке и искусстве. С виду он очень похудел и как-то сжался в объеме. Петр Сувчинский — Максиму Горькому. Франция, 8 июня 1930***В эмиграции пошли бродить похабнейшие письма и листки. Любопытно, как люди, дома, перед лицом общего пугала, хранившие по отношению друг к другу хотя бы лояльное молчание, здесь развернулись в надменности, интриганстве и общем сволочизме. Василий Аксенов — Белле Ахмадулиной и Борису Мессереру. США, июль 1986***Я дал себе зарок, ни в каких склоках не участвовать, ни в какой форме. Сейчас же поднимается столько мерзости и злобы, что становится тошно. Всем «о душе» пора подумать, а вместо этого вся эта чушь. Это действительно «разложение эмиграции», старческое её состо-яние, как в домах, где старички все ругаются. А надо, как советовал Блок, «тихо жить и тихо думать». И есть о чём. Георгий Адамович — Ирине Одоевцевой. Англия, 8 мая 1959***Всё нудно в парижской эмиграции. Похаживают в гости, бридж, почитывают доклады, Бердяевы разлагают молодежь, всё пичкают вчерашним бульонцем жидким, с приправами, во имя имок и муасонов, с прожилкой из юдофильства, с эманацией всеприемлемости б-кой, с проповедью «терпимости» — дома терпимости. Неистребима эта вонь федотовщины. Иван Шмелев — Ивану Ильину. Франция, 19 января 1935***Мы живём замкнуто, почти никого не видим, да и некого видеть здесь: отбросы эмиграции и рыбаки, далекие от искусства. Игорь Северянин — Георгию Шенгели. Эстония, 12 сентября 1927
РадостиПередайте, пожалуйста, Попову, что здесь, клянусь — не вру, продаются огромные бутыл-ки Vоdkа Ророv.Василий Аксёнов — Белле Ахмадулиной и Борису Мессереру. США, 1980***Здесь всё мешается вместе. Вольность удивительная, от которой бы ты, верно, пришёл в восторг.Николай Гоголь — Александру Данилевскому. Италия, 2 февраля 1838***Я думаю, ты помнишь здешние музеи, вот это, в самом деле, great advantage, я иногда захожу по пути минут на 15–20, сижу перед картиной и балдею, как В. И. Чапаев перед газовой плитой. Василий Аксёнов — Борису Мессереру. США, 7 апреля 1982***Что ни магазин, то усираешься. Сегодня зашёл в нашу самообслугу купить творога и прилип к книжной полке. Купил-таки вам с Вадиком что-то роскошное про зверей и джунгли (мать не может оторваться), а вчера «Историю Второй мировой войны» на раскладке (вместо 90 фр. за 50 — как тут удержишься!) и уж совсем неизвестно для чего «Энциклопедию убийц». Виктор Некрасов — Виктору Кондыреву. Франция, 4 декабря 1974
ТоскаТеперь живу в Helsinki и так скучаю по России… что и сказать не умею. Хотел бы всем сердцем опять жить на своем огороде, есть картошку с подсолнечным маслом, а то и так, или капустную хряпу с солью, но без хлеба… Никогда ещё, бывая подолгу за границей, я не чувст-вовал такого голода по родине. Каждый кусок финского smorgos’a становится у меня поперек горла.Александр Куприн — Илье Репину. Финляндия, 14 января 1920***Года за два, за три до войны всё стало как-то киснуть, снижаться — на собрания, на которые приходило прежде 200 человек, стало приходить 50. Это была смена скоростей, неизбежная вне своей страны и при варке в собственном соку без аудитории в течении четверти века. Несмотря на физически сносную для большинства жизнь — стало мучительно недоставать России.Георгий Иванов — Иванову-Разумнику. Франция, 1942***Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждёт меня, так и возвращаться не хочется. Сергей Есенин — Александру Кусикову. По дороге из США во Францию, 7 февраля 1923***Здесь скверно, как нигде и никогда ещё не было. Кормят плохо. Еть некого. Выпить не с кем. <...> И вот уже месяц ни слова по-русски! От этого такое ощущение, будто бы у меня рот заплесневел. Александр Куприн — Борису Лазаревскому. Франция, 10 сентября 1925***Неприятная зима — без снега. В сущности, даже и зимы-то никакой нет, а так какая-то дрянненькая осень, мокроть стоит. Хорошо, что не холодно, и я вполне обхожусь без зимнего пальто, но неприятно как-то без снега. Надоедает слякоть и с удовольствием вспоминаешь о настоящей русской зиме, о санном пути, о морозном чистом воздухе. Владимир Ленин — матери, Германия, 26 декабря 1900
РоссияТам, из Москвы, нам казалось, что Европа — это самый обширнейший рынок распространения наших идей в поэзии, а теперь отсюда я вижу: Боже мой! до чего прекрасна и богата Россия в этом смысле. Кажется, нет такой страны ещё и быть не может.Сергей Есенин — Анатолию Мариенгофу. Бельгия, 9 июля 1922***На Руси есть такая изрядная коллекция гадких рож, что невтерпеж мне пришлось глядеть на них. Даже теперь плевать хочется, когда об них вспомню. Теперь передо мною чужбина, вокруг меня чужбина, но в сердце моём Русь, не гадкая Русь, но одна только прекрасная Русь: ты, да несколько других близких, да небольшое число заключивших в себе прекрасную душу и верный вкус. Николай Гоголь — Михаилу Погодину. Швейцария, сентябрь 1836***В глубине души теплится надежда на скорое возрождение Родины: уж слишком нагло и безобразно гоненье на Церковь, и значит — вскоре восстанет, возмутится народ. Не может не возмутиться: русский он! Пока я думаю так, я могу жить. Игорь Северянин — Владимиру Немировичу-Данченко. Эстония, 28 января 1930***Недавно для класса перечитывал «Несвоевременные мысли» Горького. Поучительное чте-ние, особенно в эмиграции; эффект странно остужающий.Василий Аксёнов — Белле Ахмадулиной, Борису Мессереру. США, начало февраля 1984***Вчера выпал снег. Это нормально. Было красиво, как в России.Вера Бунина — Татьяне Логиновой-Муравьевой. Франция, 21 января 1945***Работаю, а то и нет. Вспоминается Россия — божественная русская весна.Константин Коровин — Станиславу Дорожинскому. Франция, 23 февраля 1938***В Россию никогда не вернусь. Просто потому, что такой страны нет. Мне некуда возвращаться. Не могу возвращаться в букву, смысла которой не понимаю (объясняют и забываю). Марина Цветаева — Борису Пастернаку. Чехословакия, 27 марта 1926