Глава I

Кто такой был Теодор

и кто такая Бланш

 

Теодор был герцог. Ему исполнилось пятнадцать, и он давно полновластно распоряжался в своих владениях, потому что родители его умерли, когда мальчику едва минуло десять лет. Пока были живы, отец и мать баловали его, а когда Тед стал герцогом, никто не смел и слова сказать против любого его каприза или наказать мальчика за какую-либо дерзкую выходку. Таким образом, Теодор рос весьма испорченным ребенком, и к своим пятнадцати годам превратился в почти законченного негодяя.

В каждом из нас плохое и хорошее заложено от рождения, и только от окружающих зависит, какие качества разовьют они у человека, вновь пришедшего в мир. Теодору просто не повезло с воспитанием… хотя чего можно ожидать от герцогов!..

Тед был красив. Даже очень красив. Его шелковистые мягкие волосы, при прикосновении словно льющиеся меж пальцами, вились в крупные кольца, обрамляя вытянутый овал аристократически бледного лица, чьи черты словно выточил резец античного скульптора. Кожа его действительно казалась мраморной, оттеняемая цветом локонов Теодора – золотисто-рыжих локонов. Впрочем, холодом мрамора веяло от юноши не столько из-за цвета кожи, сколько из-за взгляда его огромных, поразительно холодных синих глаз: в них не было тепла сердца. Герцог никого не любил. Даже своих покойных родителей. На всем свете был только один человек, небезразличный Теодору – он сам.

Тед высоко ценил свою внешность: мальчик мог часами стоять перед зеркалом, любуясь собой, а за малейшую погрешность в своей одежде, вроде недостаточно накрахмаленной манжеты, мог приказать высечь виновного, а затем вышвырнуть на улицу без куска хлеба.

Несмотря на характер юного герцога, у него было много поклонниц. Юноша обожал быть предметом поклонения и восхищения, обожал соблазнять. Ничего не стоило Теодору покорить любую из самых гордых красавиц – и воспользоваться плодами своей победы без каких-либо угрызений совести. Хотя не всякая девица оказывалась достойной «чести» быть обманутой герцогом. Она должна была быть именно красавицей, а не просто какой-нибудь «милой мордашкой», так как самовлюбленный мальчишка не допускал и мысли, что его олимпийскую красоту станет портить соседство недостойной физиономии. Внешность – вот первейший критерий! Его пассия не должна уступать ему в красоте, их альянс должен поражать, вызывать восхищение и зависть. А то, что альянс этот не держался дольше месяца – дело десятое. «Миловидности нельзя позволять портить красоту», – шутил герцог.

Бланш жила в замке Теодора, в небольшой комнатке за кухней, вместе со своими родителями. Ей было всего пять лет. Мать ее работала судомойкой, а отец чистил замковые трубы, в свободное время трудясь на растопке. Девочка, предоставленная сама себе почти целый день, жила вольной пташкой, любопытной и непоседливой, лазая по деревьям леса, что окружал замок, качаясь на качелях, смастеренных для нее отцом на служебном дворе, а в дурную погоду сидя на кухне и слушая разговоры взрослых.

Конечно, Бланш нарушала все запреты, тайком пробираясь иной раз на господскую часть дома – иначе она не была бы ребенком. Там, притаившись где-нибудь в уголке за портьерой, она могла наблюдать течение совершенно незнакомой ей жизни.  Раз или два девочка даже заглядывала в парк и один раз – в хозяйскую комнату, в кабинет Теодора. Правда, история эта закончилась весьма печально, но именно так состоялось их знакомство…

В то ясное утро у Бланш было замечательное, предприимчивое настроение, толкнувшее ее на поиски приключений. Конечно же, самые острые ощущения можно было получить на господской части, прячась от лакеев – и при том бродя по всем помещениям. До сих пор ей это удавалось…

На сей раз любопытство привело ребенка в самые роскошные, самые лучшие комнаты. Стоя за портьерой, малышка с озорством следила за суетой лакеев: ожидались гости. Вдруг кто-то крикнул:

– А шторы! Шторы!.. Поднимите их, что за темнота!

Опасность была неминуема! Не теряя времени, девочка шмыгнула вдоль стены в ближайшую приоткрытую дверь, тем более что та не выглядела ни особо величественной, ни особо большой – следовательно, не могла вести в опасные апартаменты. И как занятно, должно быть, будет понаблюдать оттуда за гостями!

Бланш осмотрелась. Она попала в помещение, стены которого покрывали драпировки золотистого шелка, пол устилал пушистый ковер, а у большого окна, выходящего в сад, стоял огромный стол-бюро светлого орехового дерева, на котором в строгом порядке были расставлены самые разные изящные предметы: золотой подсвечник в виде обнаженной девушки, серебряные часы-лебедь, гравированная песочница, чернильница-гномик. Кроме того тут находилась тонкая, почти прозрачная чашечка с недопитым кофе, рядом с которой валялся кинжал с ручкой, вырезанной из цельного изумруда в виде какого-то диковинного животного, похожего на лошадь с большим рогом.

Эта вещица больше всего остального привлекла внимание девочки. Ее уже не интересовало ничто: ни напольный глобус, ни книжные шкафы, ни картины на стенах. Никогда прежде Бланш не видела лошадей с рогами, и теперь ей до смерти хотелось как следует рассмотреть подобную зверушку!

Пыхтя, малышка с трудом подвинула к столу поближе тяжелый ореховый стул, скоренько встала на его алый бархат своими исцарапанными чумазыми коленками и, внутренне замерев от восторга, взяла с высокой столешницы оружие.

Чем больше она смотрела на него, тем занятнее казалась ей фигурка рукоятки. Бланш пришла чудесная идея поиграть, благо игрушек здесь хватало! Вскоре она уже познакомила подсвечник с кинжалом, и вместе компания двинулась в путь по столу, где неминуемо предстояла встреча с часами, когда игру прервали.

– Что это?.. Откуда этот ребенок?!

Девочка вздрогнула всем телом и обернулась. И – о боже! – в дверях стоял сам герцог!..

В зеленом атласном наряде, усыпанном драгоценностями, с длинной шпагой, изящные пальцы унизаны перстнями, на стройных ногах – мягкие сапоги, из-под широкополой шляпы с пышным белым плюмажем ниспадают блестящие, словно шелк, волосы. Лицо юноши выражало скорее изумление, чем гнев, хотя уголки красивых, четко очерченных губ уже начинали нервно подрагивать.

– Милорд?.. – Бланш так растерялась, что даже не догадалась спрыгнуть на пол и поклониться. Она так и сидела, широко открытыми черными глазами глядя на своего господина с его собственного стула.

Теодор стремительно шагнул к ней, хотел взять за плечо, но отдернул свою холеную руку от  ее грязного, в заплатках, платья.

– Кто ты? Откуда эта замарашка?.. Что ты здесь делаешь?

Тут он заметил, чем занималась его гостья.

– Дай сюда! – герцог вырвал из ее рук свой кинжал и повесил себе на пояс. – Оружие не игрушка. Ну, так ответишь ли ты на мои вопросы, наконец, или ты окончательная бестолочь?

Бланш испугалась. Она опустила глаза и, сглотнув, пробормотала:

– Милорд, я не хотела… Простите, пожалуйста. Я случайно…

– Случайно забралась в мой кабинет и игралась моими вещами?! Ты посмотри на свои грязные руки! Ты посмела брать вот такими руками мои вещи?!

– Я не знала, что это ваши вещи, милорд!..

Теодор вскинул голову, словно от пощечины. Ноздри его гневно трепетали.

– Эта бесстыдница заявляет мне, что не знала!.. В этом замке, в этих землях все мое!.. Сам воздух, которым вы дышите! Все принадлежит мне! Мужчины и женщины, их имущество, их скот, их дети, их жизни – все это мое!.. Мое! Я ваш хозяин и повелитель! Я владею всем, что ты видишь. А она не знала, что играет моими вещами!..

– Но, милорд…

– Довольно! Ты заставишь меня уронить честь дворянина, ударив тебя, дитя, – голос герцога стал мягче, но дрожал от еле сдерживаемой злобы, полыхавшей в его синих глазах. – Ну, перестань испытывать мое терпение и скажи, где ты живешь.

– За кухней.

– Пойдем.

– Но, ваша светлость, я могу сама дойти… Не стоит беспокоиться…

– Пойдем! – жестко приказал юноша.

– Как тебя зовут? – спросил он в коридоре, с трудом равняя свою легкую стремительную поступь с ее семенящими торопливыми шажками, но так и не дотрагиваясь до девочки.

– Бланш.

– Сколько тебе лет?

– Пять.

– Следует добавлять «милорд»!.. – взорвался герцог.

– Простите!.. Мне пять лет, милорд…

– Ты родилась в год, когда я стал править?

– Не знаю… ваша светлость!

– Наверное, так… Кто-то умирает, кто-то рождается, а кто-то возвышается… Чем занимаются твои родители, Бланш?

– Мама судомойка, ваша милость, а отец…

– Достаточно… – морщась, простонал он. – Господи, какая грязь… Грязь, а не люди! И их отродье на моем стуле… Девочка, если я еще раз тебя увижу в апартаментах, я строго накажу твоих родителей, запомни это.

– Да, милорд…

А какой переполох поднялся на кухне, когда сие юное всевластное светило показалось среди плит, сковородок и чайников, конвоируя бедняжку Бланш!..

– Кто родители этой замарашки? Позовите их! – коротко отчеканил юноша.

Испуганная мать вышла вперед, вытирая о фартук мокрые загрубевшие руки.

– Вы ее матушка?

– Да, ваша милость.

– Так вот, сударыня, да будет вам известно, что я накануне приезда гостей – то есть только что – застал у себя в кабинете Бланш. Так, кажется, ее имя? Она играла. Играла на моем бюро очень дорогими вещами!.. На сей раз, поскольку ничего не пострадало, да и принимая во внимание возраст виновной, я прощаю ее, а вас предупреждаю!.. Если ваша дочь снова попадется мне на глаза, я выгоню всю вашу семью. Я герцог, а не содержатель детского приюта!.. Вы поняли? Следите за дочерью! Пока всё.

С этими словами Теодор повернулся и покинул кухню.

Да, история закончилась очень печально – для попки Бланш…

 

 

 Глава II

Марш

 

 

Кто такая была Маршбанкс – попросту Марш, – не знал никто. Выглядела она лет на восемнадцать, но был ли это ее истинный возраст, неизвестно. Откуда она взялась – загадка. Просто однажды туманным утром, еще до восхода солнца, она постучалась в ворота замка, спросив  работу, и привратник отправил ее на кухню, где домовитая госпожа Маргерит, экономка, сразу нашла ей дело. В руках Маршбанкс все спорилось, она всюду поспевала, не боялась самой грязной работы, была приветлива, да еще и оказалась певуньей! Госпожа Маргерит решила оставить Марш,  а для этого следовало рассказать о девушке герцогу, чтоб тот назначил жалованье новой служанке. Не проблема, конечно: обычно юноша на такие вопросы отвечал нетерпеливо: «На твое усмотрение, Маргерит!». Но вместо ожидаемого Тед спросил, чрезвычайно оживившись:

– Скажи, не она ли пела сегодня утром? Такой нежный голосок…

Промолчать бы доброй женщине, да та, не подумав, и брякни:

– Вы правы, ваша милость, поет, как соловушка.

– Отлично! Приведи ее ко мне, я хочу, чтобы она пела для меня. Да поживее!..

И вот Маршбанкс предстала перед Теодором.

– Сними плащ, – велел герцог.

Девушка повиновалась – и Тед застыл. Марш была настолько красива, что это казалось невероятным. Фигура – образец совершенства, черты лица – тонки и правильны. Глаза – сияющие черные каменья, ночи, полные зарниц… Пушистый бархат крылатых ресниц, горделивый разлет бровей, нежность алых губ, волны блестящих черных волос, льющиеся по плечам.  Лицо в их мраке светилось, подобно луне. О, Маршбанкс не только не уступала герцогу красотой, она превосходила его!

Теодор сладенько улыбнулся.

– Садитесь, сударыня.

– Как?.. В вашем присутствии, ваша све…

– Глупые церемонии! Как я могу допустить, чтобы моя гостья…

– Но я только ваша служанка. Конечно, если вы пожелаете, чтобы я ею стала.

– Нет, никогда! Служанкой! Вы? Возмутительно! Таким красивым ручкам нельзя скоблить сковородки. Нет, я приглашаю вас стать моей гостьей… Садитесь!

Маршбанкс повиновалась. Теодор сел в кресло напротив нее.

– Значит, вы приняли мое приглашение? – мягко спросил он.

– Я… не знаю…

– Сударыня, вы боитесь меня?.. – удивленно поднял брови Тед.

– Нет; но удобно ли принять ваше приглашение?..

– Вот что вас беспокоит? Отчего же неудобно? Ну же, Марш! Вы хотите увидеть своего герцога на коленях?

– Что вы, разве я смею?.. Я… Милорд, если вы так настаиваете… – она терялась, ища слова.

– Я настаиваю… – проникновенно ответил герцог, беря девушку за руку и пристально глядя ей в глаза. – Очень.

– Я подчиняюсь, милорд.

– Теодор. Просто Теодор… Тед! Мы ведь друзья, Марш?

Девушка рассмеялась.

– Надеюсь, Тед!

– Несомненно, мы друзья. Маргерит, принесите кофе моей Маршбанкс. И приготовьте комнату для гостей. Марш, мой дом – ваш дом. Отныне всё в моих землях принадлежит вам… Маргерит, вы слышали? Выполняйте ее приказы так же, как и мои. Ступайте!

– Да, милорд, – сухо ответила старушка, чинно удаляясь и всем своим видом показывая, что она об этом думает.

Вечером, когда работа была закончена и вся прислуга собралась за большим кухонным столом ужинать, Бланш услышала много занятного.

– Это ж возмутительно! – кипятилась Маргерит. – На три года младше ее, сопляк несчастный, а туда же! А она-то! У нее-то голова должна быть! Неужто не видит, куда гнет мальчишка?! Как можно поддаться?! «Комната для гостей, сударыня…» Таких девиц у Теда была куча, с тринадцати лет балуется. Но те опять всё ровесницы были. У меня и мысли такой не мелькнуло… Ах, бедная, глупая девочка!.. Видели бы вы, как она цвела там, наверху, от его дешевых комплиментов!

Вмешался отец Бланш.

– Но у нее же не было выбора! Сама подумай, Маргерит: он – герцог. Если он захочет, то кто посмеет остановить его? Не согласись Марш добровольно, наш милорд принудит ее. Конечно, насилия над женщинами никогда он раньше не совершал. Он предпочитает, чтобы ему отдавались по любви, но ведь герцог – эгоист, каких свет не видел… Сейчас Теодор начнет ходить вокруг да около и в конце концов добьется своего. Нет, если у Маршбанкс есть хоть капля мозгов в голове, ей нужно бежать этой же ночью, пока не поздно!

– Да, – поддакнула экономка. – Твоя правда, Джек. Ведь если наш лорд получит, что хочет, он тут же вышвырнет бедняжку на улицу.

Все тяжело вздохнули.

Где-то далеко проворчал раскат грома.

– Гроза начинается… – шепнула мать Бланочки, напряженно глядя в окно. – А какая темень на улице! Хоть глаз выколи.

– Это все ваша Маршбанкс, – проскрипела из дальнего угла старуха Джоана, иной раз забредавшая в замок из своей одинокой лесной сторожки.  – Сейчас у вас все ночи такие будут.

– О чем вы, бабушка Джейн? – робко спросила Маргерит.

– Все вы ее жалеете, ха! Лучше бы Теодора пожалели… Ведьма она! Это же по ее глазам видно! А может, и того хуже – вампир. Но уж, во всяком случае, не дурочка. Вот только не пойму, чего ей от него надо… Сначала голосом приворожила, а теперь провоцирует на… шалость. Спору нет, такие «шалости» Теду привычны, но эта – выйдет ему боком!  Может, она хочет его проучить?.. В Высших Сферах Добро и Зло – относительны… Там, где не помогает сюсюканье, может помочь знатная оплеуха. Но, боюсь, затрещиной Теду от Маршбанкс не отделаться.

– Но… с чего вы взяли?..

– Я чувствую, что весь воздух напоен волшебством!

Еще один удар грома прокатился над замком, и все вздрогнули.

– Не знаю, правда ваши слова или нет, бабушка Джейн, а только Теодор поступает подло, – пробормотал Джек. – Подло! Мне жаль Марш. И вот о чем я думаю: ведь лет через десять-пятнадцать моя Бланочка войдет в самую, так сказать, пору, а нашему рыжему павлину тогда как раз будет двадцать пять-тридцать, самый жеребячий возраст. И если он не брезгует служанками… Боюсь, жена, нам в любом случае придется оставить замок! Пока Бланочка еще мала… Ведь, знаешь ли, я очень сомневаюсь, что Теодор, побаловавшись, решит сделать ее миледи герцогиней.

– Что ты говоришь!..

– Бросьте! – рассмеялась Маргерит. – Ерунда! Ему только писаных красавиц подавай, а Бланш не вырастет потрясающей девицей. Да, волосы у нее пышные, русые – но жестковатые; глаза черные, огромные – да личико кругленькое, нос курносый. Она милочка, «милая мордашка». А таких Тед на дух не переносит. Ведь «красоту нельзя портить миловидностью»! – весело передразнила герцога экономка.

Все рассмеялись – и разговор зашел о другом.

 

*  *  *

 

Марш никуда не ушла. Напротив. Казалось, Теодор стремительно продвигается к своей цели. Девушка буквально висла на нем, бурно радуясь его роскошным подаркам: туалетам, драгоценностям, уборам… Вскоре Маршбанкс одевалась, как настоящая герцогиня, и, надо сказать, держалась соответственно. У нее были безукоризненные манеры, она чудесно танцевала, умела носить наряды, которые дарил ей его светлость… короче, по всем статьям девушка походила на леди, кроме одной – она была содержанкой.

– И вот язык-то не повернется даже наедине ей «ты» сказать! – сетовала Маргерит. – Словно и не она тут у меня на кухне крутилась!.. Такая дама стала, что куда уж дальше! Будто никогда в служанках не ходила, будто родилась в шелках и с ожерельем на шее, так держится! Да и она!.. «Маргерит, то; Маргерит, сё… Ступайте, Маргерит!» Я ей что, горничная? Ишь, расхозяйничалась! Своими руками дурь бы из нее выколотила, кабы не наш герцог!

– Вам еще предоставится такой случай, – вмешалась мать Бланш. – Когда милорд прогонит ее обратно, сковородки скоблить.

– Ах, Салли! Да у меня рука тогда не поднимется… А знаете ли вы, что он сегодня для нее устраивает в парке фейерверк?

– Ночью?

– Днем! По его приказу изготовили какие-то особые петарды, которые днем горят так же эффектно, как обычные – ночью.

– А что такое фейерверк?.. – раздался любопытный голосок Бланш.

– О! Это… это когда в небе вспыхивают огненные цветы, которые потом светящимся дождем льются на землю, это грохот и летящие серебряные стрелы в небе, это… Ах, да ты увидишь! На дворе будет немного видно. Конечно, из парка глядеть удобней всего, но там запрещено появляться, там будут только милорд и Марш.

«Хм, вот еще! – подумала девочка. – Парк большой, и если я туда заберусь, меня вряд ли заметят!»

Сказано – сделано. Сразу после обеда Бланочка улизнула со служебного двора, прокралась привычными лазейками через господские апартаменты и незамеченной юркнула в парк. Здесь, под защитой кустов и деревьев, она почувствовала себя в безопасности. Забравшись на самое высокое дерево и устроившись на ветке, как на насесте, Бланш ждала.

Долго томиться ей не пришлось. Раздался грохот, и с шипением, свистом и хлопаньем в голубое небо взвился сноп, фонтан фиолетовых и золотых стрел, которые рванули в вышине оранжевыми и зелеными вспышками – и осыпались легким серебряным дождем вниз… Но в небо взлетали новые и новые! Последняя петарда вычертила по небу замысловатый световой след, и если бы девочка умела читать, то прочла бы «Я люблю тебя, Маршбанкс».

Фейерверк длился около часа, но Бланш, зачарованная, не замечала времени. В этот момент ей жутко хотелось быть на месте Марш, ради которой милорд, такой красавец, устраивает такие праздники. А на нее он только наорал…

Ей взгрустнулось. Ну почему она никогда не сможет стать ослепительной красавицей, как Маршбанкс, даже когда вырастет? Маргерит так сказала… И никто никогда не запустит ради нее в небо сияющие брызги… И не подарит нарядов, как у принцессы. И фейерверк она видела, наверное, первый и последний раз в жизни…

Бланш вздохнула. Чудо праздника кончилось, пора было пробираться домой. Но тут совсем рядом раздались голоса, и на скамью возле ее дерева опустились герцог и «миледи».

На Марш было шелковое белое платье, открывавшее плечи, по которым вились, рассыпаясь, ее пышные волосы. Глаза девушки счастливо сияли. Руки, затянутые в тонкие перчатки до локтя, вертели сорванный цветок.

Теодор, совсем юный по сравнению с Маршбанкс, был в черном бархате, отделанном серебром, а рыжие волосы молодого человека отливали золотом на темном фоне. Герцог шел рядом с Марш с непокрытой головой, левая рука его покоилась на эфесе шпаги, правой он поддерживал локоть своей спутницы.

Итак, пара опустилась на скамью.

– Вам понравилось? – мягко спросил Теодор, но в его голосе сквозила еще и какая-то неуловимая, нехорошая вкрадчивость, царапнувшая Бланш. Мальчишка держал руки девушки в своих, у себя на коленях. Глаза его масляно блестели, устремленные на Маршбанкс.

Недавняя эйфория мигом слетела с Бланочки, словно кто-то вдруг сказал ей: «Смотри! Запоминай!» – и она, сама того не осознавая, вполне по-взрослому оценила ситуацию. Нет, ни тени зависти не осталось в ней, Бланш испугалась за Марш, даже не зная, почему. «Я никогда не позволила бы так глядеть на себя!.. – мысленно возмутилась девочка. – Неужели она не замечает?»

Казалось, та и впрямь не замечала.

– О, это было неповторимо, милорд!..

– Я рад, что доставил вам удовольствие, – самодовольно заметил герцог. – Впрочем, еще ни разу мне не доводилось разочаровать свою девушку. Рад, что не утратил практики… Но, Марш, вы превосходите всех моих прежних знакомых. Этот фейерверк – лишь слабый блик вашей красоты.

– Я не достойна таких слов… – смутилась она.

– Более чем достойны! Именно вы. Я не могу позволить, чтоб при моей внешности моей подругой была какая-нибудь заурядная девчонка. Согласитесь! А ваша красота вполне достойна моей, достойна моего внимания и этих, – он небрежно махнул рукой, – ничего не стоящих хлопушек.

Теодор еще ближе придвинулся к Маршбанкс.

– Неужели вы не видите, что я испытываю к вам?.. – мурлыкнул он, поглаживая ее пальцы. – Мне трудно даже дышать без вас… Марш, я люблю вас… Вы любите меня?.. Ах, какая вы бессердечная, какая вы черствая, Марш! – милорд отодвинулся. – Увы, ваша внешность скрывает ледяное сердце, она обманчива. Я молю о любви мраморную статую! Что вы молчите?

– О, милорд… – лепетала девушка. – Что вы! Вы любите меня? Какое счастье! Я давно вас люблю… Вы такой чуткий, такой внимательный, такой нежный и добрый…

Глаза Теодора сверкнули торжеством, но подросток продолжал капризным тоном:

– Ах, не лицемерьте, милая. Это не идет вам… Любовь! Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Знаете ли вы, что такое любовь?.. Не мучьте меня…

Марш была растеряна.

– Я сказала правду… Я действительно люблю вас… Но я молчала, я не думала…

– Докажите мне! – страстно потребовал юноша, сжимая ее пальцы.

В груди его все трепетало от осознания своей победы. Наконец он будет вознагражден за все терпение, наконец это совершенство окажется в его постели…

– Но как, милорд?! – вскричала бедняжка.

Он наклонился и шепнул ей на ухо. Она вскочила.

– Это нечестно! Доказать любовь можно по-разному, но так… так…

– А разве это не высшее доказательство, что может дать женщина? – невозмутимо поднял бровь Тед. – Нет?.. Так, значит, вот каковы все ваши уверения! Хорошо же! Мне крайне неприятны лицемерки, Марш. Я не терплю их возле себя…

Она почти рыдала.

– Нет… Не гоните меня… Я согласна…

Он тут же сменил тон, стал осыпать ее комплиментами, покрывал поцелуями ее руки – а глаза жадно глядели на девушку.

– Вы не заставите пожалеть меня о согласии?..

– Никогда! – пылко пообещал его светлость. – Так этой ночью вы придете в мою спальню?..

Маршбанкс покраснела.

– Приду.

– Поверьте, я сделаю вас счастливой сегодня…

– Я уже счастлива. Вашей любовью, – просто ответила девушка.

Герцог упруго поднялся.

– Поцелуй, Марш… – словно напоминая, промолвил он.

– Поцелуй?

– В знак согласия…

Он обхватил ее нежный стан, встал на цыпочки, чтоб быть выше, приник губами к губам Маршбанкс… и тут раздался треск, шум, шуршание – это Бланш сорвалась с ветки, пытаясь получше разглядеть последнюю сцену.

– О-ой!.. – провопила она, уцепившись за нижний сук, и, ловко раскачавшись на нем, сиганула в кусты, а затем, уже не пытаясь прятаться, побежала во все лопатки, спасаясь от разъяренного Теодора под хохот Марш.

Не догнав девочку, Тед выбрался из ободранных кустов, брезгливо стряхивая с одежды раздавленные листья и веточки. В его ледяных глазах полыхало бешенство.

– Что с вами, Тед?

– Марш! У кого-нибудь из слуг есть дети, кроме судомойки?! – рявкнул он.

– Нет. Только Бланочка.

– Я же велел этой девчонке не попадаться мне на глаза!!.

– Теодор!.. Что это за ярость?.. И ведь вы ее не видели. Вы ее слышали! А это, согласитесь, разные вещи, – Маршбанкс хихикнула.

Милорд бросил на нее испепеляющий взгляд.

– Вы не понимаете. Она нарушила мой приказ. Два приказа!.. Не заходить сегодня в парк и вообще не показываться на господской половине!.. Клянусь, я сдеру с ее отца три шкуры, я выгоню их вон, я!..

– Теодор, – голос девушки стал холоден. – Я не проведу ночь с человеком, воюющим с детьми.

– Что? Условия?.. Мне?!

Глаза Марш сверкнули, когда она вызывающе вскинула голову.

– Да. Вы поставили их мне, а я – вам. Мы квиты.

Теодор слишком хотел ее, чтобы возмутиться. Он кивнул.

– Мы обсудим это завтра, Марш… Простите, я был несдержан.

– Более чем, Теодор, – ледяным тоном ответила Маршбанкс.

– Вот теперь вы сердитесь… Простите же!

– Идемте. Я вас прощаю.

«Я тебе это припомню, стерва!» – мысленно поклялся Теодор.

 

 

 

 

 

* * *

 

 

Следующее утро было ясным. Ни облачка не проплывало в чистой лазури, и уже часов в десять стало довольно-таки тепло. День обещал быть жарким.

Бланш не рассказала ничего о своих вчерашних приключениях. Она только стянула лишний бутерброд после завтрака и отправилась на служебный двор, покачаться на качелях. Поэтому она и не видела начало безобразной сцены, разыгравшейся на кухне – впрочем, ей предстояло принять активное участие в ее финале.

Впрочем, «начало сцены» сказать, пожалуй, было бы неверно. Скорей это являлось продолжением скандала, вспыхнувшего в опочивальне лорда. Свидетелями позора стала вся дворовая прислуга и челядь.

Сначала на кухне услышали неясный приближающийся шум, постепенно обретавший осмысленное содержание: то были рыдания и мольбы – голосом Марш, и резкие грубые ответы – голосом герцога.

– Ну вот… – вздохнула Салли. – Хозяин получил то, чего добивался.

В следующую секунду дверь с треском распахнулась, и в ее проеме показался Теодор – как всегда опрятный и подтянутый. Он тащил за собой зареванную Маршбанкс – в одной прозрачной сорочке, со спутанными волосами. Она ползла на коленях и  цеплялась за его руку.

Похоже, он протащил ее так по всем апартаментам, на глазах всех лакеев, и теперь приволок на кухню, чтобы уж точно все увидели ее унижение. Так он не поступал прежде ни с одной из своих любовниц.

– Боже, боже! Тед, за что? – рыдала Марш. – Тед, нет, пожалуйста…

Он коротко и сильно ударил тыльной стороной ладони ей по лицу.

– Отцепись от меня, сука!

– Тед, ты же клялся мне. Тед! Те-ед!..

– Не вой! Как я мог обещать что-то обычной служанке? – герцог цинично рассмеялся. – Ты только на одно и годна: использованная одноразовая подстилка! Если бы ты не была дурой, то поняла бы это давным-давно. Разве у такого дворянина, как я, может быть что-то общее с такой грязью, как ты?

– Тед, я же люблю тебя!.. Ты же сам меня просил!.. – ей было больно дышать от долгого плача, и она почти хрипела.

– Называй меня «милорд»! Обращайся ко мне на «вы», стерва!

Марш разразилась бурными всхлипами, пытаясь поймать его взгляд.

– Тед… Тед, я умоляю тебя… Я люблю тебя…

– Отныне твое место здесь. Чтоб я никогда больше не видел тебя и не слышал твоего голоса. Никогда!

– За что?.. Теодор?.. Теодор… Неужели вы думаете, что я смогу оставаться здесь после всего, что было между нами?..

– Можешь оставаться или идти прочь. Что мне за дело? Я сказал, чтобы ты никогда больше не смела появляться передо мной! Сегодня ко мне приезжает младшая дочь нашего короля, принцесса Изабелла. Думаю, для того чтобы носить титул «высочество», я женюсь на ней. И потому вовсе не расположен видеть твою гнусную рожу рядом с собой.

Маршбанкс вскочила. В глазах ее замерцал гневный огонек.

– Гнусную рожу, вот как? А кто недавно называл меня красавицей? Кто еще вчера клялся мне в любви? Да знаете ли вы, что это за чувство?! Доказательства ему подавай. Подлец!..  Самовлюбленный молокосос, мальчишка! Да я вот этими ногтями расцарапаю в кровь всю твою смазливую морду!..

Ногти у Марш действительно были опасны: твердые, крепкие, острые и длинные, какого-то странного мертвенно-белого цвета.

Герцог, потрясенный вспышкой гнева своей жертвы, еле успел увернуться, избежав царапины на щеке, но девушка вцепилась в его волосы. Теодор взвыл, пытаясь отбиваться и при этом уворачиваться от ее когтей. Сцепившись, они вихрем прокатились по кухне, молотя друг друга, и вывалились на служебный двор.

– Тебя бросят в темницу за это, тварь!.. – прохрипел герцог, когда подоспевшие лакеи оттащили от него девушку. Он тяжело дышал, стряхивая пыль со своего элегантного костюма, а глаза его налились кровью. – Животное… Дикая кошка… Нет, бешеная собака! Взять ее!

– Не трогай Марш, подлец!.. – раздался тонкий возмущенный голосок. Качель раскачалась, и Бланш как пантера прыгнула с нее на милорда. Раньше она ни за что не решилась бы на такой поступок, но девочке так жаль стало Маршбанкс, такое возмущение жгло ее: ведь она вчера собственными глазами видела, как Теодор… Ах, да что там!

В Бланш словно бес вселился.

Ребенок повис на лорде и принялся колотить его по плечам своими кулачками.

– Ты подлец! Подлец! Я видела!.. Ты же обещал, что ей не придется сожалеть!..

– Что?.. Я?.. Обещал? Я ничего не обещал… – бормотал ошеломленный юноша – и вдруг пришел в себя. – О, боже! Опять эта девчонка!.. Довольно!

Милорд оторвал от себя Бланш и, держа ее за шиворот, несколько раз встряхнул в воздухе.

– Где родные этого ублюдка?!

Бланш навзрыд заревела.

– Ма-а-ама!..

– Тихо ты! – прошипел герцог. – А не то я швырну тебя псам.

Бланш широко распахнула глаза, лицо ее побелело от этой угрозы, и девочка замолчала.

– Если ты сделаешь это, ты пожалеешь, – со странной усмешкой пообещала Маршбанкс.

Герцог вернул ей усмешку.

– Милая, одна из причин моего, признаю, возмутительного поведения – то, что я не переношу детей. Они разрушают мое внутреннее спокойствие. Кто знает, а вдруг ты забеременела? Я не могу рисковать. А эта девка… Крошка, я же вполне доступно объяснил тебе, чего ты не должна была делать. Теперь пеняй на себя…

В это время пред светлыми очами милорда предстали Джек и Салли, узрев свою полузадохнувшуюся дочь, дрыгающую в воздухе ногами, в руках герцога.

– Я думаю, вам ничего не надо объяснять! Возьмите свое отродье и, если рассвет пятого дня застанет вас в моих землях, пеняйте на себя. Убирайтесь! В чем есть! Я запрещаю вам брать с собой даже еду. Вон!

Он разжал пальцы, уронив Бланш на землю, где еле живую от страха девочку подхватила мать. Не говоря ни слова, семья повернулась и поспешила прочь, к калитке, и дальше, через луг к лесу.

Маршбанкс улыбнулась. Это была дьявольская улыбка, совсем не похожая на привычные улыбки Марш. В глазах ее замерцал странный огонь.

– Ну вот, они отошли достаточно далеко… – сказала она. – Теперь, я думаю, можно перейти к делу.

– И впрямь… – начал было Теодор, но девушка вдруг подошла к нему – лакеи почему-то стояли будто истуканы, тупо глядя перед собой – и с какой-то снисходительной, насмешливой улыбкой взяла мальчишку за подбородок, глядя ему в глаза. Голос ее был угрожающе-вкрадчивым:

– Никогда не смей впредь перебивать меня, Тедди.

Она стремительно отступила на три шага и медленным торжественным движением воздела широко разведенные руки к небу. Ладони ее были открыты…

Неясный подземный гул прокатился по окрестностям, перерастая в гром небесный. С первым раскалывающим небеса ударом вокруг воцарился кромешный мрак, словно все накрыла тяжелая черная завеса – лишь Маршбанкс стояла, воздев руки, в столбе яркого розовато-фиолетового света. Меж ее ладонями с треском проскочила искра – и иззубренный меч такой же розовато-фиолетовой молнии росчерком блеснул в заклубившихся над замком тучах, ударив в шпиль главной башни. И еще один! И еще… Они ничего не освещали, в отличие от обычных молний – они и не были обычными…

Стены замка засветились призрачным бледно-розовым сиянием. Марш соединила ладони над головой, пальцами к небу. Сияние отделилось от стен, стало плотнее, и когда в нем появился фиолетовый оттенок, смерчем закрутилось против часовой стрелки, столбом взметнулось к тучам. И тяжелые черные облака забурлили вокруг световой колонны.

Маршбанкс расхохоталась. Ее смех гулко раскатился в темноте – казалось, до самых границ мира. В нем звучало торжество, словно до сей минуты ее еще можно было остановить, а сейчас стало поздно!

– Вот и все, мой мальчик! Вот и все!.. – издевательски крикнула она, вновь разводя руки. Повинуясь ее движениям, смерч разросся, раздался вширь, вращаясь все бешенее, окатил присутствующих своим ревущим сиянием – и вот они уже внутри его круга, который за считанные мгновения стал настолько громадным, что лишь слабое зарево на горизонте обозначало его границы.

Марш вновь соединила ладони над головой – на сей раз горизонтально. Зарево вытянулось, затопив небо воспаленным светом, и накрыло все огромные владения Теодора гигантским высоким куполом.

– Все ваше герцогство, милорд! Все ваше герцогство!.. – хохотала Марш. – Все ваши земли вот у меня где!.. – она сжала пальцы с мертвенными длинными ногтями в крепкий холодный кулак. А потом вновь воздела руки к небесам, и голос ее звенел ликующе:

– Друзья! Друзья мои!.. Я призываю вас! Придите ко мне, мои собратья-ламии, придите!

И со всех сторон, из ниоткуда, к ней устремились сотни, тысячи мерзких созданий – нетопырей, крылатых змей, толстеньких свинок с горящими глазами. Они вились вокруг нее, садились на руки, летали вокруг замка, а Маршбанкс смеялась…

– Я приглашаю всех! Я зову вас устроиться в этом прекрасном замке!.. Он ваш! Ваш, пока я живу здесь! И пусть здесь кто-нибудь только посмеет противиться моей воле! Не так ли, мои верные друзья? Не так ли?!

Свист, хрюканье и хихиканье были ей ответом.

– Марш! Марш! Да здравствует наша госпожа! Чудный замок!..

– И никогда над этой землей не взойдет солнце! – торжественно, почти горестно возвестила Маршбанкс. – Днем здесь будет вечно сумрак и туман, а ночью… Ночь я отдаю вам!..

– Да здравствует Маршбанкс! Такая сильная колдунья, а не забывает друзей!

– Да, быть мастером черной и серой магии – это вам не шутки… – раздавалась повсюду восхищенная болтовня тварей.

– С тех пор как она умерла, окончательно убить ее можно, лишь разрушив ее собственное заклятье над собой… Она нежить, но не зависит от крови, и ее нельзя убить, как вампира – хоть у нее есть все вампирские способности!

– Да-да! И все ее магическое искусство при ней, но ее уже нельзя погубить, как простого человека! Она стала равна демонам, а не низшая, как мы! Вот это профессионализм!

– И никакой спеси!

– Да здравствует Маршбанкс! Да здравствует наша миледи!

– Да здравствует!

– Да здравствует!..

Видимо, насладившись вполне их похвалами, «миледи» скомандовала:

– А теперь живо в замок, я возвращаю день!

С писком и трепетом крыл стая вампиров ринулась к замковым башням и скрылась в них. Маршбанкс резко опустила руки. Забрезжил слабый, постепенно усиливающийся свет…

Над почерневшим замком, поникшими кустами, под пасмурным блеклым небом плыл холодный прозрачный туман, лезущий в нос липкими струйками. Вечная осень…

Люди, еще не пришедшие в себя, стояли бледные и молчащие. Теодор в немом изумлении глядел на женщину, с которой провел ночь, и теребил нервными пальцами свои капризные мягкие локоны. Теперь ей никак нельзя было дать восемнадцати лет. Это была потрясающая, ледяная красота звезды, что не ведает возраста. Ночная сорочка пропала, ее сменило алое мерцающее платье, словно таящее в себе внутренний огонь.

Глубокая тишина опустилась на всех присутствующих. Маршбанкс смотрела на герцога с сочувствием.

Он внезапно опомнился.

– Господи! Ее высочество! Принцесса Изабелла! Что она подумает?.. Немедленно прекрати этот фарс и верни все обратно! И убирайся отсюда вместе со своими уродами!..

– Надо говорить «пожалуйста», Теодор, – с ядовитой мягкостью тихо ответила Маршбанкс, поднося руки со сжатыми кулаками к груди – и внезапно резко разжала их, словно что-то незримое  бросив в мальчишку. Из ее открытых ладоней вылетел шар розового пламени, стукнувший Теодора в грудь. Юноша вскрикнул и упал навзничь, прокатившись по земле, как тряпичная кукла. И люди, стоявшие рядом, взглянув на него, отшатнулись в невольном ужасе.

Герцог лежал без сознания, но никто не смел даже смотреть на него, не то что оказать помощь. Колдунья повернулась к испуганной челяди и слугам.

– Я не хочу вас пугать. Все вы видели, что я сделала с этим человеком. Почему? Думаю, отчасти вы понимаете. Обо всех причинах, побудивших меня явиться сюда, вам знать не обязательно. Уясните одно: никто из вас не пленник тут. Любой человек, кроме вашего бывшего хозяина, свободно может пересечь границу герцогства как в ту, так и в другую сторону. Ее четко определяет стена тумана. Вне этих земель вы вновь увидите солнце. Я никого не гоню, но ставлю в известность: один день, проведенный в здешних заколдованных местах, равен трем дням «снаружи». Один месяц – трем месяцам, и один год – трем годам. Я замедлила время во владениях Теодора! Помните также, что ночь я отдала вампирам. Делайте из этого выводы… К тому же замку ведьмы не нужна прислуга – у меня всегда все делается само по себе. Деньги за свою работу вы получите. Кто решил остаться здесь, пусть выйдет вперед!

Поколебавшись, к Марш подошла старая экономка.

– А что же будет с нашим герцогом, миледи? – робко спросила она. Миледи усмехнулась.

– Если он попытается пересечь границу тумана, то умрет! – жестко отрезала колдунья. – А уж «приятную» жизнь здесь я ему обещаю…

– Тогда я останусь с ним, миледи, с вашего позволения. Нельзя же бросать бедняжку совсем одного с этими тва… с вашими друзьями, сударыня!

Маршбанкс склонила набок голову, с жестокой улыбкой рассматривая Маргерит. Из ее полуоткрытых губ вдруг показались два остреньких клыка…

– «С этими тварями», хотели вы сказать. Да и я родственна им, Маргерит… Вы не боитесь?

Старушка мялась.

– Боюсь… – шепнула она. – Но и Теда мне жаль. Он… он рос на моих глазах, и сейчас я не могу предать его в беде!

– Он заслужил ее.

– Да разумеется! Но тем не менее…

– Хорошо, будь по-вашему! Оставайтесь и ничего не бойтесь, Маргерит. За вашу откровенность мои друзья вас не тронут… – ласково промолвила Марш. – А остальные ступайте – и не вздумайте задерживаться! В ваших карманах лежит та сумма, что вам причитается. Ступайте.

Люди зашевелились. Небольшими группками, один за другим, потянулись к калитке, робко поглядывая на оставшиеся во дворе фигуры.

Герцог слабо зашевелился и сел, мотая головой. Несколько секунд он тупо смотрел на уходящих людей – своих слуг, – шедших мимо него, отводивших взгляд. Тед хотел окликнуть их, но был еще слишком слаб.

Он смог только беззвучно прошептать что-то неразборчивое.

Последний человек покинул двор. Рядом с мальчиком опустилась на колени Маргерит и осторожно погладила его по голове.

– Бедный ты бедный…

– Что это зна…

– Отойдите от него, – раздался повелительный голос Марш. Экономка отпрянула.

Теодор, сидя на земле, снизу вверх глядел на Маршбанкс. Она подошла вплотную и остановилась над ним.

– Я хочу, Теодор, чтобы ты уяснил следующее: с сегодняшнего дня и до тех пор, пока я не пожелаю оставить герцогство, ты мой пленник. Запомни, ты не можешь покинуть свои земли и остаться при этом в живых – до момента, пока мое заклятье не будет полностью снято. Ты должен понять, что отныне единственной хозяйкой являюсь здесь я и только я. Чем скорее ты это осознаешь, тем лучше для тебя.

Глаза Теодора сверкнули, он начал говорить что-то гневное… Марш усмехнулась.

– Ты смел, это хорошо. Но ты глуп! Ты не слышал ничего из того, что я сказала?.. Зря, потому что повторять я не буду, а тебя могу наказать. На твоем месте я бы спросила, почему твои слуги не хотели на тебя смотреть. Очевидно, ты полагаешь, их мучила совесть?.. Отнюдь! Кому ты нужен? Тебя боялись и ненавидели все в округе! За твою жизнь никто и никогда не положил бы своей… исключая Маргерит, но пожилые женщины всегда отличались сентиментальностью! Да и она… Она ведь тоже глядела на тебя со страхом. Ты не догадываешься, Теодор, почему?.. – Маршбанкс со странной смесью насмешки и любопытства созерцала его.

Теодор широко раскрыл глаза, в которых впервые она уловила искорку тревоги.

– И почему же? – спросил мальчишка.

Маршбанкс залилась смехом, бросив ему в лицо:

– А ты пойди полюбуйся на себя в зеркало и после этого сам ответишь на свой вопрос!

Теодор на секунду задержал дыхание, медленно встал на подкашивающиеся ноги, борясь с приступами смятения, начинавшего превращаться в панику. Лихорадочно провел руками по щекам. Кожа стала какой-то влажной и холодной, как от пота, но в целом он не обнаружил ничего особенного. Однако, видя жестокую усмешку Маршбанкс, герцог вдруг резко повернулся и кинулся к замку. Вслед ему летел ее смех, смех ведьмы…

«Что она сделала со мной?.. Что она сделала со мной?!.» Эта мысль, неотступно стуча в голове, ужасом заполняла все его существо. Он промчался по пустынным, гулким залам, ставшим такими сумрачными и такими холодными, чувствуя, будто сотни глаз наблюдают за ним, слыша невнятный писк, хихиканье и шуршание – быть может, лишь мерещившиеся ему от страха. Это был его замок – но и не его… Это был замок кошмарного сна, антипод его солнечного, наполненного вкусом жизни дома. Это было словно зазеркалье – отражение комнат и коридоров в вечно холодной серебристой глубине старого тусклого зеркала – куда он случайно и необъяснимо попал!.. Слезы лились из глаз мальчишки, бегущего по мрачным роскошным покоям. «Мама! Мама, мамочка, когда же я проснусь?..» – мысленно рыдал он.

Наконец! Огромное зеркало от пола до потолка в высокой бальной зале, ставшей еще более холодной от мраморной облицовки стен и хрусталя гигантской люстры. Теодор, зажмурившись, подошел к нему вплотную и, глубоко вздохнув, решительно открыл глаза.

И упал, как от удара – от увиденного.

Мальчик лежал на полу, обхватив голову руками, и горько плакал.

«Мне незачем больше жить!» – решил он.

Теперешняя его внешность разительно отличалась от прежней. 

Взору Теодора безжалостно-правдивое зеркало открыло его таким, каким он стал: прежнего роста, но невероятно худой. Лицо вытянулось, стало угловатым, даже ассиметричным – нижняя его часть выглядела слишком длинной по сравнению с верхней. Щеки запали, словно у покойника, отчего скулы и лоб выглядели чрезмерно большими. Глаза стали угольно-черными, похожими на провалы пустых глазниц, а волосы, предмет особой гордости Теодора, его золотисто-рыжие волосы… Они словно выцвели, став какими-то бурыми, и торчали жидкими жесткими вихрами. А на что стала похожа его кожа! Мраморной белизны как не бывало – ее сменила нездоровая бледность с болезненным, если не трупным, серым оттенком. Прикосновение к ней вызывало ощущение холодной липкости. Губы вообще терялись на лице, нос заострился. А ногти на руках! Тед только сейчас заметил: они стали похожи на ногти Марш – на ногти вампира. Колдунья превратила его в подобие своих приятелей, живых мертвецов!

– Тебе не нравится, Теодор?  – раздался рядом холодный голос ведьмы. Юноша отчетливо уловил в нем нотки насмешливого изумления.

Он поднял голову. В глазах его горело пламя ненависти.

– Что ты сделала со мной?.. – прошептал он. И вдруг заорал: – Что ты сотворила?!

– Тш-ш… – Марш надула губки. – Я лишь дала тебе то, что ты заслужил. И, мальчик, я терпеть не могу, когда на меня повышают голос младшие – особенно на несколько сотен лет…

– Ты, ведьма! Ты являешься в мой замок, соблазняешь меня…

– Кто кого соблазнял?.. Что-то я не поняла, Тед, – усмехнулась Маршбанкс.

– Ты заставила меня соблазнить!.. Ты околдовала меня! А после…

– Тихо. Тебя никто не околдовывал, говорю для полной ясности. Чистое знание людей, Тед. Такой подонок, как ты, не мог пропустить такую, как я. Так что пеняй на себя. Да, я явилась наказать тебя, если ты и впрямь таков, как говорили слухи. Но я давала тебе шанс, давала до последнего. Я не привораживала тебя – иначе ты и не подумал бы меня выгонять! Я взывала к твоей совести, взывала к твоей жалости, милосердию… к чести, в конце концов! Не обнаружив ни того, ни другого, ни третьего, я тебя и наказала. Вот так-то, мой лорд!

Тед закусил губы.

– Но так!.. Ты ничего не оставила мне! Ничего! Как мне жить с таким вот лицом?! – обвиняюще орал он на волшебницу. – В кого ты меня превратила?! Что это за цвет?! Что за веник на моей голове?! Что за залысины у лба?! Что ты мне оставила, что?!

– Человеческий облик, – усмехнувшись, ответила она, и Теодор осекся на полуслове. – И твой замечательный голос. А это немало! Или ты предпочел бы превратиться в какое-нибудь чудовище, или мерзкую рептилию, покрытую слизью?.. Я могу это устроить.

– Ты… не… посмеешь… – с ужасом прошептал Теодор. Глаза Марш сверкнули.

– Хочешь проверить?..

– Нет!.. – вскрикнул он.

Она подняла руки к груди, жестоко улыбаясь и начиная плести пальцами какую-то вязь в воздухе.

– Марш, пожалуйста, нет!! – вскричал Тед, бросаясь перед ней на колени, отбросив всю спесь: отчаяние руководило им. Он хватал ее за руки, умоляюще искал ее взгляд, крича: – Марш! Марш, пожалуйста!.. Только не это!.. Умоляю тебя, Марш! Ма-арш!!

Она опустила руки и снисходительно взглянула на него. Голос ее полнился нравоучительным сарказмом.

– Хорошо, Тед. Но, я надеюсь, этот урок помог тебе понять, что я, если ты провинишься, могу сурово наказать тебя. Я не люблю к тому же, когда со мной говорят дерзко. Ты понял?

Он полными отчаяния глазами смотрел на нее снизу вверх, стоя на коленях – в своем собственном замке!

– Да, Марш… – прошептал он покорно.

– Отлично! Такой тон мне нравится много больше. Надеюсь, ты не захочешь ссориться со мной впредь! Ну а теперь можешь задать мне вопрос, но только один.

Он проглотил комок в горле.

– Я… навсегда… такой?

Она повела бровью.

– Кто знает, мой мальчик… Выслушай, что я собираюсь сделать. Каждую ночь тебе будут составлять компанию – я знаю, ты это любишь. И любишь, чтобы компания была подобна тебе! Так вот, каждую ночь мои милые друзья будут приходить, чтобы развеять твою скуку. – Она скользнула по застывшему от ужаса юноше насмешливым взглядом. – О да, ты, конечно, теперь выглядишь вполне в их вкусе, но не волнуйся, твоя честь в полной безопасности. Иногда они, может, всего лишь поужинают твоей кровью – ты не должен обижаться! Я велела им сохранять тебе жизнь. Пока. И не смотри с таким страхом, не вздумай хныкать – мужчине это не к лицу! Моего решения ты все равно не изменишь, а себе навредишь. Так к чему же?.. Так вот, людей в твоем герцогстве к концу этой недели не останется вовсе. Ты можешь ездить днем куда угодно в пределах своих границ, мой лорд, делать что хочешь, но если ночь застанет тебя вне замка, вампиры прикончат тебя. Ясно?..

– Да…

– А теперь ответ на твой вопрос. Если случайно сюда забредет какая-нибудь девушка и, пожалев тебя, добровольно, без всяких просьб с твой стороны – запомни это, без просьб! – захочет ночами сидеть с тобой, защищая от вампиров, и выдержит два месяца, я и мои ламии оставим твои владения, а ты снова станешь господином в этих краях. Но!.. Это не изменит ни твоей внешности, ни заклятья над временем – оно так и будет течь медленнее, чем в остальном мире: год будет равняться трем. Ты все так же не сможешь выйти за пределы своих земель и остаться при этом в живых. Все так же над твоими владениями будет вечный туман и никогда не покажется солнце. Просто – уйдем мы. Слушай далее! Я не требую того, чтоб эта девушка полюбила тебя – кто же полюбит живой труп!

Теодор дернулся, как от удара, а Марш невозмутимо продолжила:

– Но если твое ледяное сердце вдруг сможет забиться сильнее, если сможет затрепетать и заболеть, если ты сможешь полюбить…

– Полюбить?.. – прошептал герцог.

– Я знаю, что ты никогда никого не любил, но разбрасывался словами любви, словно мелкими монетами, не видя им никакой цены. Вот за это я и наказываю тебя именно так, Теодор. Так вот, полюбить – еще не все. Ты должен будешь доказать ей свое чувство… – Марш усмехнулась. – Ведь тебе в любви нужны доказательства, Тед, не так ли? Сейчас, я думаю, ты полюбить никого не можешь. Но со временем… Говорят, страдания меняют человека. Что ж, посмотрим! Страдания я тебе обещаю. Если ты полюбишь и докажешь свою любовь – тогда все чары развеются. А с твоей истинной внешностью, полагаю, ты ее не оставишь равнодушной…

Теодор сжал руками голову.

– С моей истинной внешностью… Марш, пощади меня! Верни мне красоту! Накажи меня как-нибудь иначе!.. Сделай меня хоть миловидным, Марш!..  Я не могу быть таким уродом… Я не могу, я не должен быть таким…

– Не хнычь! – безжалостно ответила волшебница. – Отныне каждый день ты будешь приходить сюда и смотреться в зеркало! Как раньше.

– Но…

– И посмей только возразить!

Голова Теодора поникла.

– Да, Марш…

– Есть кто-нибудь в этом замке?.. – раздался вдруг в гулкой тишине пустых залов незнакомый мужской голос, полный недоумения.

Герцог вздрогнул. Марш жестоко усмехнулась.

– А вот и кто-то из свиты ее высочества пожаловал… Что же вы не идете встречать гостей, милорд? Ведь, возможно, в образе принцессы Изабеллы приехал ваш шанс. Неслыханное везение, правда?

– Выйти к людям так… Таким…

– Ступайте! – гневно приказала хозяйка.

Юноша печально вздохнул и покинул бальный зал, низко опустив голову, чтоб спрятать лицо. Довольно скоро он вышел на грузного мужчину в одежде цветов ее высочества. Тот недовольно стоял посреди трапезной.

– А! Хоть кто-то из слуг! – воскликнул вновь прибывший. – Передайте герцогу, любезнейший…

– Я и есть герцог, – выдавил Теодор, не поднимая головы. Мужчина опешил.

– Что? Пыльное, грязное платье… вы…

– Одежду можно сменить, – невнятно пробормотал Теодор.

– Вы без шпаги…

– Ну и что? Я же у себя дома, – почти прошептал его светлость.

– Но герцог Теодор де Валитан – один из прекраснейших дворян королевства!

Герцог не смог сдержать сдавленного рыдания.

– Был…

Мужчина отступил на шаг. Теодор глубоко вздохнул.

– Вероятно, вы хотели мне сообщить, что приехала ее высочество?..

– Да… но…

– Вы видели… грозу?

– Грозу? О да! Принцесса так испугалась… В буре было нечто неестественное, да и этот свет, окативший нас… – придворный осекся, поймав себя на том, что разговаривает с этим подозрительным типом, как с равным. И тут раздался звонкий, нетерпеливый женский голос:

– Где же все-таки Теодор?

На пороге трапезной стояла хрупкая высокая девушка в белом платье и с алмазной королевской диадемой на белокурых волосах. Ее светло-голубые глаза казались насквозь промороженными. И как она была хороша! Герцог зажмурился от боли, пронзившей сердце.

– К вашим услугам, ваше высочество, – взяв себя в руки, учтиво поклонился он.

Его коронованная ровесница посмотрела так, словно юноша протянул ей дохлую крысу.

– Вы – де Валитан?.. – она надменно вскинула голову. – Ваш портрет очень льстил вам! Я не удивлена теперь, почему нам навстречу попадались толпы бегущих людей. Странно, что от такого господина не убежала мебель. Так-то вы готовились встретить свою принцессу?

– Надеюсь, вы извините меня, ваше высочество. Со мной случилось несчастье…

– Меня не интересуют оправдания!

– Я попал в беду, ваше высочество!

– Вот как?

– Но если вы пожелаете остаться…

Изабелла безжалостно, презрительно улыбнулась.

– С таким страшилищем, как вы? Ни минуты! Надеюсь, что никогда не увижу вас и при дворе. Возмутительно!

– Но за что?! – с мукой вскричал Теодор. Принцесса не ответила.

Вскоре во дворе прогрохотали колеса экипажа.

«И вот так теперь посмотрит на меня любая… каждая девушка! – горько подумал Теодор. – И я навсегда останусь таким… О, зачем я обидел Марш?!»

– А она очень похожа на вас, Тед, – раздался сзади тихий и даже немного печальный голос волшебницы. – Очень… Интересно, какими чудовищами выросли бы ваши дети?.. Упаси бог страну от таких наследников престола.

Герцог опустил голову.

Спустя несколько часов, после наступления темноты, Маршбанкс проводила его в главную замковую башню – на чердак под самой крышей. Указав на драный тюфяк, из которого торчала солома, она заявила, что отныне спать милорд будет здесь. Ни подушки, ни одеяла не предусматривалось. Правда, колдунья расщедрилась на огарок свечи.

Уходя, Маршбанкс заперла за собой дверь.

Замковый чердак был огромен, грязен и холоден. На мощных потолочных балках висели летучие мыши, у бойниц сидели совы, а стены и пол были покрыты толстым слоем пыли, помета и другого мусора.

Сжавшись в комочек от страха и холода, Теодор сидел на матрасе, напряженно вглядываясь в темноту за тусклым световым кругом, что отбрасывала свеча, и слушал, как жалобно скулит ветер в бойницах. Вдруг в недрах башни раздался хрип, скрежет и гул – и послышался тягучий, громкий, низкий удар часов: било полночь… С последним ударом Тед почувствовал, как его коснулось что-то холодное и скользкое. Он бросил взгляд вниз и хрипло вскрикнул: прямо из его постели вытянулась полуразложившаяся рука и шарила по матрасу, ища юношу. И отовсюду – из стен, пола, потолка – полезли мерзкие трупные костлявые или распухшие руки, ноги, морды… И все они искали его крови, его жизни…

Тед потерял сознание от ужаса.

 

Глава III

Бланш

 

 

Прошло много лет. Семья Бланочки покинула герцогство. Они помнили, как над оставленным ими замком сверкали молнии, как опустился туман, помнили толпы бегущих людей, ни один из которых не мог сказать ничего вразумительного. Через три дня они добрались до границы, а когда пересекли ее, оказались посреди яркого солнечного дня. За их спинами клубилась отвесная стена тумана… Нет, Джек и Салли не жалели, что убрались оттуда! Не жалели они и герцога, хотя с ним явно стряслось что-то худое. Сам виноват!

Семья обосновалась в большом городе – столице графства, что граничило с Валитаном. Им удалось устроиться на работу в замок здешнего лорда – все так же, на кухню. Салли – посудомойкой, а Джек – трубочистом. И все в их жизни наладилось. Год тек за годом, подрастала Бланочка и уже помогала матери в работе. Так минуло пятнадцать лет.

Год, когда Бланш исполнилось двадцать, выдался засушливым и жарким. Колодцы в графстве пересохли. А потом пришла еще более страшная беда – вспыхнула эпидемия холеры.

Болезнь косила людей толпами. За месяц город почти полностью вымер. Мать и отец Бланш тоже стали жертвами холеры, их трупы сожгли, и у бедной девушки не осталось даже родных могил, над которыми она могла бы поплакать… и которые держали бы ее в этом городе.

И вот, собрав в узелок свои нехитрые пожитки, Бланш решила уйти куда глаза глядят – лишь бы подальше от зараженных мест! Так тогда уходили многие, и граф, дабы предотвратить распространение заразы, приказал перекрыть выход из города. Не охранялась только одна дорога – идущая на Валитан. Туда никто и не думал идти, ибо темного колдовства люди страшились больше, чем болезни.

«А почему бы и нет?.. – подумала девушка, характер которой – смелый и любопытный – нисколько не изменился с детства. – Дорога – это еще не проклятое герцогство! В конце концов, я всегда могу сойти с нее и через луга попытаться пройти в какое-нибудь иное владение. Надо только подальше по ней пройти, чтобы, свернув, не выйти на какой-нибудь кордон».

Сказано – сделано.

Под нещадно палящим солнцем, вдоль иссушенных жарой лугов с поникшей травой, вытирая пот со лба, девушка день за днем шла по пустынной дороге, не встречая никакого жилья. Припасов в мешочке странницы хватало, ноги ее были легкими и неутомимыми, да и трудности не пугали девушку. В конце концов, чем меньше людей, тем меньше опасность заразиться! Бланш с радостью слушала тишину поникших лугов, с радостью вдыхала чистый, не отравленный зловонием смерти воздух.

Как-то в полдень, перекусив у случайного родничка в тени раскидистой ивы, Бланш задремала, сморенная зноем. Проснулась девушка от ночной росы. В воздухе разливалась прохлада, а в вышине начинали зажигаться неяркие летние звезды.

Усталости как не бывало.

«По прохладе легче будет идти!» – решила девушка и, собравшись, продолжила путь. Она перешла по камням ручеек, дробивший в своих темных волнах лунное золото, и оказалась в перелеске. Миновав его, девушка вышла на просторный луг, по которому шагала довольно долго, вымочив весь подол.

«Странно, как много тут сырости! – фыркнула Бланш, ежась от холода. – И туман такой мерзкий упал, фу! Впрочем, хорошо. Может, засуха кончится…»

Она не увидела в темноте, что миновала стену тумана, отделявшую земли Валитана от внешнего мира – и все глубже и глубже заходила в «проклятое» герцогство.

Светало. Серый рассвет еле пробивался сквозь белесые тучи. Бланш могла только изумляться, как внезапно изменилась погода!

Она довольно долго шла по унылой, совершенно осенней местности, и, конечно, как и прежде, ей не встретилось ни одного человека. Заночевать Бланочке повезло в заброшенной деревне, а наутро девушка пошла дальше.

«Неужели я в Валитане?» – все чаще закрадывалась мысль. Но, к собственному изумлению, Бланш не испытывала страха, напротив. Ей было ужасно любопытно.

Днем девушка спокойно шла по безлюдной дороге, а к вечеру ей всегда удавалось набрести то на одинокую сторожку, то на опустевшую деревеньку.

«А может, это и не Валитан? – иной раз начинала сомневаться Бланш. – Тут же совсем ничего жуткого нет! Только уныло очень».

Рассвет третьего дня рассеял все ее сомнения – она увидела вдали знакомые замковые башни.

Она жила когда-то в этом замке…

Она была в Валитане!

Бланш подошла к забору, что окружал служебный двор, осторожно открыла калитку и скользнула внутрь.

Странно… Тут почти ничего не изменилось, насколько девушка могла вспомнить спустя пятнадцать лет. Вот ее качели, вот колода для распилки дров, вот дверь на кухню.

Девушка постучала. Внутри завозились, загремел засов, и ей открыли. На Бланш смотрела полная седая женщина лет шестидесяти со сморщенным лицом и добрыми, но очень изумленными глазами.

Да, Маргерит удивилась! Перед ней стояла не миледи, не один из здешних монстров, а незнакомая девушка в поношенном коричневом платье и с узелком в руках. Среднего роста, стройная, с толстыми русыми косами до пояса и огромными черными глазами. Лицо милое…

Это видение было полно жизни – и именно поэтому казалось нереальным!

– Здравствуйте, – улыбнулась незнакомка. – Скажите, не нужна ли прислуга? Мне уже доводилось работать на кухне, и…

Маргерит ахнула и втащила девушку в дом – в теплый свет очага, танцующий на медных боках сковородок, развешенных по стенам. Здесь было сухо и тепло, и пахло мясным супом, что булькал в кастрюле над огнем.

– Что ты, бедняжка! Знаешь ли ты, куда попала?

– Я предполагаю, это замок Валитан.

Экономка всплеснула руками.

– Тогда чего ж ты пришла сюда, глупое дитя?

– Вам не нужны служанки?

– Я бы оставила тебя – все ж таки не одной. Но позволит ли Маршбанкс?.. А без ее разрешения, детка, вампиры загрызут тебя. Замок набит нечистью! И как ты живая-то добралась сюда?

– А Теодор? – ничуть не испугавшись, спросила Бланш о том, что давно ее интересовало. Маргерит вытаращилась на нее.

– Откуда ты знаешь, что герцога зовут Теодор?

Девушка улыбнулась.

– Я жила в Валитане, когда мне было пять лет. Здесь, на замковой кухне! Я Бланш… Вы не помните меня?

– Ой, – старушка в ужасе прикрыла ладонями рот и так и села на скамью у стены. – Бланочка… Сколько ж тебе лет сейчас?

– Двадцать, – девушка наконец позволила себе положить свой узелочек на стол и присесть рядом со старушкой. – А герцогу уже тридцать, наверное?

– С нами крестная сила… Что ты, Бланочка! – замахала руками Маргерит. – У вас там пятнадцать лет прошло? Боже! А у нас здесь – только пять! Пять лет, понимаешь? Марш не шутила о времени-то… Так что ж это получается? Теодор и ты сейчас – ровесники?.. Ему тоже двадцать!

Бланш невольно по-мальчишески присвистнула.

– Он что, женился на Марш?

Маргерит поперхнулась.

– Что ты! «Женился», скажешь тоже… Видела бы ты, каким она его сделала! Во-первых, Тед всю красоту потерял… Смотреть – с души воротит: живой труп, да и только! Ну а во-вторых, слова он сказать боится против Маршбанкс. Затюкала она его совсем. Да еще ночью к нему всякие монстры вползают, и если днем он вел себя хорошо, просто мешают ему спать. А если Марш чем-то недовольна – пьют кровь! Сначала бедняга в обморок падал, теперь привык. Может, от этого и хуже! Видеть все это… бр-р! Засыпает только с рассветом. Сам не помнит, поди, когда нормально высыпался. Такие круги под глазами, что… Ах, Бланш, Бланш… У него и так-то внешность неприятная, а с ними… Ох, что эта ведьма сделала с бедным мальчиком! Ты его, должно быть, плохо помнишь, каким был, а я отлично помню.

Бланш пожала плечами.

– Я его действительно почти не помнила, но вот как сюда пришла, все те события и лица словно живые перед глазами встали. Точно вчера было! А как вы?

Маргерит вздохнула, потом поднялась со скамьи, достала с полки завернутый в тряпицу еще теплый каравай и, порезав крупными ломтями на блюдо, поставила перед гостьей. Затем явились масло и сыр.

– Угощайся, девонька. Голодная ведь с дороги, поди, – вздохнула старушка, разливая по металлическим кружкам теплый травяной чай. Кухня сразу наполнилась ароматом мяты и зверобоя. – Я? Да как я?.. – Она села рядом с Бланочкой и принялась намазывать маслом хлеб. Бланш уже сделала себе бутерброд и с энтузиазмом его жевала, притом внимательно слушая. Девушка совсем расслабилась: сидела на лавке, поджав под себя одну ногу и всем телом повернувшись к Маргерит, ловя каждое ее слово. – Прислуживаю им за столом – вот и вся моя работа. В замке само все делается. Ну, посуду мою. За двумя чего ж не помыть? Это когда Марш ужинает. А то иногда сама у Теда кровь пьет… Ох, бедный, бедный мальчик… И он ведь стыдится меня! Зайду – он отворачивается. Дурачок! Впрочем, он всегда слишком много о внешности думал. – Маргерит вздохнула и откусила от своего бутерброда. Прожевав и запив глотком чая, продолжила: – Как-то раз проходила я мимо столовой, думала прибрать, потому что видела, как выходила Маршбанкс. Вот и решила, что милорд тоже ушел. Подхожу к дверям и слышу – он плачет. Навзрыд, но тихо. Глушит, ты понимаешь?.. Видно, сдержаться сил уже не было, и, пока никого нет… Гордый он, и всегда таким был! Вот иной раз глянешь на него и подумаешь – Марш сломала его. Ан нет… Есть в нем стержень какой-то! Другой бы от постоянного страха и недосыпания с отчаяния руки бы на себя наложил или свихнулся, а герцог – ничего, держится. Раньше она в зеркало его заставляла смотреться, а теперь – нет.

– Почему? – Бланш так и сидела, замерев, с бутербродом в руках и широко распахнутыми от любопытства глазами. История герцога была намного интереснее утоления голода. Маргерит вздохнула.

– Он уже привык. Привык к своей внешности и, похоже, смирился с тем, что останется таким навсегда.

– А какой он?

– Ну… – Старушка замялась. – Увидишь. На вампира похож. Знаешь, один раз я видела, как он прополз по отвесной стене с этажа на этаж, цепляясь ногтями за камни! Как может ползать Марш… Но она же, если сорвется, то взлетит. А Тед-то, сорвись у него рука, вдребезги расшибется! А! – махнула она. – Мне кажется, он на это уже сквозь пальцы смотрит.

– Что, он все дни по стенам ползает? – поразилась Бланш. Глаза ее стали совсем огромными.

– Нет, конечно, нет! – Казалось, Маргерит даже немного обиделась такому предположению. – Я его так всего раз и видела. Обычно он читает или ездит верхом. Иногда играет на фортепиано, в шахматы.

– Сам с собой? – рассмеялась девушка, все-таки вспомнив о бутерброде и откусив приличный кусок.

– А дьявол его знает, с кем! – отмахнулась экономка, допивая свой чай. – Фигуры сами двигаются… О, я тебе говорю же, милочка, замок у нас еще тот! Не прежний. Часто Тед еще фехтует. Опять же, с невидимкой каким-то! Рапира противника сама летает. Герцог таким приемам научился, что куда уж там великим мастерам! Но чаще всего он днем досыпает. Нет, не сладкая у него жизнь! Ну да ладно. – Маргерит встала и начала собирать на поднос фарфоровый сервиз, извлеченный из настенного шкафчика. – Ты доедай тут пока, а я пойду господам завтрак отнесу… Заодно и о тебе поговорю, деточка.

 

 

* * *

 

В холодной пустынной трапезной за длинным столом, покрытым белоснежной скатертью, друг напротив друга сидели Теодор и Маршбанкс.

Марш, как обычно, была невероятно прекрасна: в платье белом, как снег, со вставками красными, как кровь. Ее волосы, скрепленные на затылке, волной клубящейся тьмы падали на обнаженные плечи, которым позавидовала бы и античная богиня.

Тед повзрослел, вытянулся, стал шире в плечах, но эти признаки зрелости делали его лишь безобразней при той невероятной худобе, которой наградила его Марш, а черный бархат костюма подчеркивал это еще больше. Лицо юноши, и без того угловатое, осунулось, под глазами залегли глубокие коричневые круги, а выражение самих глаз невозможно было выносить: столько боли и немого отчаяния таилось в их глубине. Эти же боль и отчаяние проступали в горькой складке его губ, в том, как Тед сутулился и сжимался, словно его сковывал какой-то неизбывный внутренний холод. Он не мог даже поднять глаза на Маршбанкс.

– Хорошо ли вы спали, Теодор?.. – поинтересовалась она.

– Благодарю, как обычно, – поспешно ответил молодой человек, не отрывая взгляда от скатерти.

Вилка Марш со стуком опустилась на стол – и Тед вздрогнул всем телом.

– Это не ответ! – жестко отрубила миледи.

Герцог метнул быстрый испуганный взгляд на девушку.

– Прекрасно… Просто за…замечательно, – выдохнул он.

Теодор знал, что если начнет жаловаться, Маршбанкс непременно подкинет ему монстров поужасней или позволит им пить его кровь… а ему хватает и того, что уже есть!

Марш брезгливо скривилась.

– Тогда не сидите с таким выражением лица!

Губы Теда задрожали, хотя взгляд остался апатичным.

В этот момент вошла экономка.

– Доброе утро, милорд, миледи.

Герцог слабо кивнул, пряча от старушки предательский влажный блеск в своих глазах. Марш вежливо поздоровалась с Маргерит.

– Видите, милорд опять чем-то недоволен. Уж не знаю, как ему и угодить…

Маргерит решительно кинулась спасать Теодора, переводя разговор.

– Миледи, у меня к вам вопрос.

– Да? Говорите, я слушаю вас.

– Сегодня на кухню пришла девушка – уж не знаю, откуда она и взялась! – и попросила работы. Вот я и осмелилась…

– Ах, вот вы о чем! – Маршбанкс усмехнулась. – Но при чем же тут я?.. Хозяин замка Теодор, он нанимает прислугу и назначает ей жалование. А я со своей стороны могу только гарантировать ей безопасность… если Тед согласится ее принять.

Экономка опешила.

– Как?.. Вы предлагаете мне… обратиться… к Теодору?..

– Именно так.

– Милорд? – повернулась к герцогу Маргерит.

Тед вздрогнул и приподнял голову, искоса глядя на Марш. В этом взгляде было изумление.

– Ну же, Теодор! – поторопила колдунья. – Вы задерживаете прислугу.

– Ради бога… – пробормотал герцог, пожимая плечами, но в голосе его обе женщины уловили напряженные нотки. – Какое мне дело, пусть остается.

– А жалованье, милорд?

– На твое усмотрение, Маргерит.

– Я могу идти?

Маршбанкс сокрушенно вздохнула.

– Нет. Тед, разве можно до такой степени не интересоваться своим окружением? Маргерит, сколько лет девушке?

– Двадцать, сударыня.

– Ее имя?

– Бланш, с вашего позволения.

Маршбанкс чему-то улыбнулась.

– Откуда же она?

– Я не спрашивала, миледи.

– А зря! – строже заметила ведьма. – Ну что ж… Сегодня в течение дня она может отдыхать, но за ужином я взгляну на нее. Пусть нам вечером прислуживает Бланш.

– Осмелюсь доложить, у нее совсем нет опыта, и она не…

– Довольно! – Маршбанкс предостерегающе подняла руку. – Разве вы не слышали приказа?

Маргерит присела в поклоне.

– Да, миледи. Как вы пожелаете, миледи.

– Можете идти, Маргерит.

Когда дверь за экономкой закрылась, волшебница с интересом глянула на герцога, который с отсутствующим видом рассеянно смотрел в окно.

– Тед? Господи, почему вы всегда вздрагиваете, когда я к вам обращаюсь? Вам вовсе безразлично появление нового человека в замке?..

Теодор непонимающе глянул на нее через стол.

– А что?..

– Девушка, ваша светлость! Разве мы думали, что тут когда-нибудь вообще хоть кто-то появится? И вдруг…

Молодой человек горько усмехнулся.

– Вы все норовите уколоть меня, Маршбанкс… Помилуйте, какая девушка заинтересуется моей судьбой? Да еще и без моих просьб! Я для нее только ее господин… да еще и урод, каких свет не видывал. Хорошо, что она не знала меня таким, каким я был пять лет назад… Мне не будет стыдно.

Марш усмехнулась.

– Странно вы рассуждаете, Теодор. Чего вы больше бы стыдились: изменения вашего облика или причины этого изменения, а?.. – Она покачала головой, наливая себе вина. – Молчите? Ну ладно…

– Маршбанкс, почему… – он замолчал.

– Что «почему»?

Теодор нерешительно продолжил:

– Почему вы сейчас так со мной говорите?

– Как?

– По-доброму. Все эти пять лет я слышал от вас только издевки… А сейчас вы начали вдруг говорить со мной по-человечески.

Она тихо засмеялась.

– Наверное, потому что вы чем-то это заслужили, милорд.

– Чем?

– Куча вопросов и ни одного ответа! Так чего бы вы больше стыдились? Я требую! Отвечайте.

Теодор глубоко вздохнул.

– Не знаю… Эта девушка мне никто, Маршбанкс, так чего ради я должен ее стыдиться? Конечно, мне стыдно перед Маргерит. Она видела меня прежним, но теперь ничего не изменишь. Она знает, за что вы сделали меня таким, но с этим тоже ничего не поделаешь. Пожалуй, перед Маргерит мне стыдно за свое изменение, а не за его причину!

Марш нахмурилась.

– Вы сказали правду, но я бы не хотела, чтобы правда была такова.

– Вы так хотите заставить меня сожалеть о моем поступке?.. – Теодор поднял брови. – Боже, Марш, так я сожалею! Если б вы знали, как сожалею!.. Но разве сожалениями что-то исправишь?..

– Это сожаления не вашей совести, а вашего себялюбия, – бросила она.

Он вдруг усмехнулся и впервые поднял на нее глаза, полные иронии.

– Откуда вам знать, Марш? – тихо спросил он. – Откуда вам знать?.. Я сам порой не понимаю себя. Во мне словно живут два разных человека, которые люто ненавидят друг друга. Да, сейчас, в двадцать лет, после всего, что со мной случилось, я не повторил бы никогда своего поступка.

Маршбанкс скользнула по нему саркастическим взглядом.

– Вы бы и не смогли. Посмотрите на себя. Любая женщина шарахнется от вас!

Теодор опустил голову.

– Я знаю, – почти беззвучно ответил он. – Так стоит ли говорить о вещах, по сути невозможных? Стоит ли мне стыдиться поступков мальчика, которым я был, но которого уже нет? Я сегодняшний ведь уже не совершил бы их….

– Вы как-то странно разделяете свою личность.

– Конечно. С тем Тедом у меня только общая память… и боль. Даже внешне мы не похожи!

– Вы ошибаетесь, Теодор. Между вами очень много общего. Например, вы и он чрезвычайно много думаете о внешности. Только прежний Тед себя обожал из-за нее, а нынешний ненавидит. Прежний считал, что, раз он красив, то достоин всего  самого лучшего. Нынешний считает, что, раз он уродлив, то не достоин ничего сколь-нибудь хорошего. Вы были и остались максималистом, Теодор. И по-прежнему оцениваете все, исходя из внешнего вида. Доброго дня, милорд.

С этими словами девушка кивнула, поднимаясь из-за стола, и вышла из зала.

Герцог молча смотрел ей вслед, гадая, когда же наконец ей надоест мучить его и не скажется ли этот утренний разговор на предстоящей ночи. Последнее беспокоило его более всего. Эта мысль не оставляла де Валитана весь день, мешая чем-либо заниматься. Книги валились из рук, рапиру он не мог твердо держать, и, чем ближе подходил вечер, тем сильнее становился его страх, постепенно перераставший в панику. Тед научился контролировать его, сохраняя внешнее спокойствие, но на самом деле сходил с ума от отчаяния.

Он никогда не был трусом, встречая реальную опасность. За его плечами были десятки, если не сотни выигранных дуэлей и просто безумных в своей дерзости выходок. Но, сталкиваясь с ледяным и безжалостным могуществом Маршбанкс, он ничего не мог ему противопоставить – и именно осознание собственного бессилия и рождало этот темный, холодный ужас в его душе.

Ничего нет ужаснее понимания, что ты чья-то игрушка.

К обеду Марш не явилась, и тогда Теодор сделал то единственное, что ему еще оставалось: он пошел на чердак и лег спать.

Он знал, что ночью заснуть ему вряд ли удастся…

Бланш, напротив, не могла думать ни о чем, кроме предстоящего ужина, так ей было любопытно. Возможно, в глубине души ей хотелось позлорадствовать, взглянув на человека, прежде так кичившегося своей красотой и внезапно всю ее потерявшего. Тем более что когда-то этот человек выгнал всю их семью, да и вообще был негодяем. Она пропускала мимо ушей все наставления Маргерит – конечно, вежливо кивая им в такт с умным лицом.

И вот время ужина наступило! Половина одиннадцатого.

Маргерит нарядила Бланш в скромное платье горничной, повязала ей белый передник, водрузила на голову огромную наколку, совершенно не шедшую девушке, и, вручив серебряный поднос с фарфоровым сервизом, довела до дверей столовой, где и покинула новоиспеченную прислугу, крайне волнуясь за нее.

Бланш постучала.

– Войдите, – раздался холодный женский голос.

Девушка зажмурилась на секунду. Внезапно перед ее глазами ярко встал образ Теодора, прекрасного лорда – такого, каким она увидела его впервые ясным солнечным утром в его кабинете.

Бланш толкнула дверь – и вошла.

Она оказалась в полутемном помещении, мрак в котором рассеивался лишь робким трепетом свечей в двух тяжелых серебряных канделябрах, стоявших на белой скатерти, на длинном дубовом столе.

Тревожные тени метались по всей комнате.

Люди, сидевшие за этим столом напротив друг друга, являли собой разительный контраст: ослепительная, изысканно одетая женщина с безжалостными глазами, и…

Бланш вздрогнула, увидев Теодора.

Поднос качнулся в ее руках, посуда зазвенела.

Герцог приподнял голову, бросив мрачный насмешливый взгляд, и его губы дрогнули в горькой усмешке. Но Бланш уже справилась с собой. Она уняла дрожь и принялась расставлять приборы. Затем отошла в сторону.

Трапеза началась.

Гробовая тишина висела над этим странным ужином, нарушаемая лишь стуком столовых приборов да слабым потрескиванием свечных фитилей. Гнетущее напряжение висело в воздухе, наконец передавшееся и Бланш. Ей отчего-то стало страшно. Она видела нехорошее мерцание глаз Маршбанкс – и видела, как нервничает герцог.

Внезапно острое чувство жалости пронзило девушку, она вдруг ощутила океан одиночества и беззащитности, окружавший Теодора, осознала, какую безнадежную борьбу ведет этот юноша в полнейшем холодном, безразличном одиночестве! Борьбу за право жить… Хотя разве можно подобное существование назвать жизнью? Похоже, Теодор просто очень любит эту самую жизнь во всем, что ее наполняет, какая бы это жизнь ни была…

Внезапно колдунья отодвинула свой прибор и повернулась к Бланш.

– Я принимаю вас на работу, сударыня, – заговорила она. – Хотя, мне кажется, за кухней вам неудобно будет жить. В замке достаточно свободных комнат, вы можете выбрать себе любую. Сейчас ступайте, не надо за нами прибирать.

Служанка поклонилась и закрыла за собой дверь. Но Бланш не была бы собой, если б тотчас не приникла к замочной скважине.

– Вы сыты, Теодор? – поинтересовалась хозяйка.

Он испуганно и коротко глянул на нее и тут же вновь потупился, кивнув.

– В таком случае, спокойной ночи.

– Как? Уже?.. Но, Марш…

– Я сказала, спокойной ночи!

От этой женщины волнами исходила ледяная гнетущая сила.

– Марш, еще немного! Пожалуйста, Марш!..

– Если через четверть часа вы не будете в постели, пеняйте на себя, Теодор!

С этими словами Марш исчезла. Растворилась в воздухе! Исчезло все и со стола…

Герцог беспомощно поглядел на то место, где она только что стояла, и тяжело вздохнул, поднимаясь. Лицо его было печально и очень серьезно.

– Вот так, Тед… – шепнул он. – Этой ночью они будут пить твою кровь… О! Ну конечно! Ведь эти «милые» существа не притрагивались к ней целых четыре ночи!.. Как это великодушно, Маршбанкс… – рот Теодора искривился в саркастической усмешке. – Ведь ты же лопнешь от злости, если не помучаешь меня хорошенько! Только интересно, когда же ты наиграешься мной досыта и разрешишь им прикончить меня? Скорей бы! И почему я не могу сказать все это тебе в лицо?.. Сказать, что не боюсь тебя, что мне уже все равно… Когда я смотрю на эту женщину, вдруг оказывается, что и боюсь, и – что самое странное – мне не все равно! Боже, что же я тут болтаю сам с собой?.. Вот тоже – нехороший признак, ха! Если через десять минут я не буду на своем чердаке, только сам черт знает, что она выкинет!

«Чердак? Какой чердак?..» – поразилась Бланш – и едва успела вжаться в стенную нишу, когда дверь столовой распахнулась и мимо стремительными шагами прошел милорд. Он ее не заметил… или не подал виду, что заметил.  Однако любопытство Бланш было разбужено. Она, прячась за углами, скользила за ним по темным лестницам и коридорам, ступая бесшумно, как бесплотная тень.

Сейчас они поднимались по грязной винтовой лестнице, уходившей под самую крышу с перекрестьем тяжелых потолочных балок. На вершине лестницы находилась хлипкая дощатая дверь, сколоченная из двух-трех широких досок – таких, что сквозь щели меж ними можно было спокойно просунуть ладонь. Тед открыл эту дверь и скрылся за ней.

В мгновение ока Бланш взлетела на верхнюю площадку и тут же приникла к щелям.

Чердак… Мерзкое запустение, пыль и помет, кучи хлама, летучие мыши под потолком, совы… А посредине, на драном тюфячке, сидит герцог, обхватив руками прижатые к груди колени. Глаза его, сухо мерцающие в дрожащем свете свечного огарка, широко и напряженно распахнуты… Так вот где спал все эти пять долгих лет ее лорд!.. Какой-то сухой комок подступил к самому горлу Бланш, она непроизвольно чуть плотнее прислонилась к двери – и та распахнулась.

Теодор подпрыгнул от неожиданности, но тут же взял себя в руки. Губы его тряслись от пережитого ужаса – ведь он был весь как сжатая пружина.

– Вы?! – резко и отрывисто спросил он. – Что вам здесь надо?

Бланш в растерянности стояла на пороге, проводя кончиком языка по пересохшим губам.

– Простите, милорд. Я сейчас уйду, милорд. Я только… только хотела… пожелать вам спокойной ночи.

Он бросил на нее изумленный, полный боли и горечи взгляд. «Она что, издевается?» – ясно читалось в глубине этих черных глаз. Бланш почему-то почувствовала стыд. Теодор коротко кивнул:

– Спокойной ночи.

Она продолжала мяться в дверях. Де Валитан поднял голову.

– Что-то еще?

– Разве герцогу пристало спать на чердаке, не раздеваясь, на каком-то матрасе?.. – наконец нерешительно спросила девушка.

Тед усмехнулся, но это была добрая усмешка.

– Вы новый человек в нашем замке и многого не знаете. Поверьте, не по своей воле я избрал подобное место своей спальней. Но уже много лет с моими желаниями и вкусами здесь никто не считается… Ну, до завтра, сударыня? – он мягко улыбнулся.

Бланш по-прежнему смущенно топталась на месте.

– Не хочу показаться назойливой… но разве вы хотите, чтобы я ушла?

Теодор вздрогнул.

– Что вы имеете в виду?

Бланш покраснела.

– Не поймите превратно… Мне показалось, что вы не хотите остаться в одиночестве…

Сердце юноши стремительно заколотилось в безумной надежде, но… То, что сейчас здесь начнется – не для девичьих глаз. Такое вообще никому увидеть не пожелаешь. И тем не менее он действительно не хотел, не мог остаться вновь один! Но не будет ли согласие своеобразной просьбой?.. А тогда…

– Сударыня… – он вздохнул. И заговорил жестче: – Вам лишь показалось. Ступайте!

«Он не хочет принять жалость», – решила Бланш.

– Милорд… Простите мою настойчивость, но… мне страшно одной. Можно, я останусь?

Выходило, просила она! Больше Теодор не мог противиться. Сердце его посетила робкая надежда…

– Но… – в замешательстве он как–то растерянно осмотрелся вокруг. – Здесь негде спать…

– Ничего! – небрежно отмахнулась девушка. – Я очищу себе место на полу. Мне приходилось ночевать и на земле!

– Спасибо вам… – сдавленно прошептал герцог, но девушка сделала вид, что не услышала этих тихих слов. Она вошла, прикрыв за собой дверь, только сейчас почувствовав, какой промозглый холод царит на чердаке.

– Хм, у вас здесь тянет из всех щелей! И вы целых пять лет, как сказала Маргерит, ночуете здесь? Как вы не подхватили простуду?

Теодор немного нервно рассмеялся.

– Поверьте, тут есть вещи пострашнее простуды и сквозняков. А больше Маргерит ничего не говорила?

– Нет. Она сказала, что замок почему-то заколдовала эта женщина, Марш. Вот и все. И случилось все пять лет назад.

– Хм…

– Так вы в течение пяти лет ночуете здесь?

– Да.

– О боже, и даже не подумали заделать щели? Одно слово – дворянин! Совершенно не приспособлен к жизни… ой, простите, милорд! – опомнившись, девушка прижала ладони ко рту.

Тед улыбнулся.

– Ерунда. За последнее время мне приходилось выслушивать куда более обидные и куда более преднамеренные слова. Но чем же можно заткнуть щели?

– Кругом полно рухляди.

– Ну что ж, можно попробовать… До полуночи еще полчаса.

– За работу, ваша светлость! – рассмеялась она. – Одной мне не справиться.

– Так как вас зовут? – немного смущенно спросил герцог, подтаскивая вместе с ней к щели большой остов деревянного шкафа.

– Бланш.

– Бланш… Смутно знакомое имя. Помнится, так звали девочку, дочь одной пары, жившей здесь… Я их прогнал.

– Беритесь за тот угол… И за что же?

Он удивленно посмотрел на нее, двигая шкаф.

– Вот знаете… не помню. Из-за какого-то пустяка… Да, из-за их дочери! Она слишком досаждала мне своими играми… дурак же я был, правда? – молодой человек улыбнулся. – Сейчас я предпочел бы слышать детский смех, чем эту гнетущую тишину. К тому же существует поверье, что пока в доме, каков бы он ни был, живут и играют дети, в него заказан вход темным силам. Вы верите в него?

– Не знаю, – Бланш пожала плечами, выходя из-за мебели и отряхивая руки от сора. – А вы?

– А я верю вот уже пять лет, – серьезно ответил герцог. – Ведь заклятье обрушилось на меня и мои владения в тот самый день, когда я прогнал ту семью. Семью, в которой был ребенок. Теперь Бланочке уже лет десять, наверное…

«Угу, как же! – мысленно ехидно хмыкнула девушка. – Ты что, совсем забыл о заклятье над временем?»

– Ну что ж… – вслух сказала она. – Все крупные щели мы задвинули. Мелкие можно забить тряпками.

– Стало даже уютнее… – он как-то жалко смотрел на нее, неуверенно улыбаясь.

– Что с вами?

– Я подумал, что вы, наверное, видели людей и посимпатичней, чем я…

Она смешливо тряхнула головой.

– И впрямь… Но ведь и я не писаная красавица!

– Вы симпатяга, – Теодор ласково улыбнулся. – А я…

– Вы что, думаете, что вы – урод? Нет, ваша светлость! Я встречала людей поистине безобразных. Вы еще ничего. Только немного похожи на оживший труп… – она хихикнула.

Герцог рассмеялся.

– Вот-вот…

И тут начали бить часы.