Какие эмоции у вас вызвала эта публикация?

Улыбка
0
Огорчение
0
Палец вверх
0
Палец вниз
0
Аплодирую
0
Рука лицо
0

23.08.2019 - 02:12:05

“Надежда Сергеева «Бирюсинка» ”

Бирюсинка

Пригласил меня как-то сосед на сомовую рыбалку на Лесном озере. До кордона добирались на соседской «Ниве». После дождей дорога размокла, труженица «Нива» с трудом пробиралась по лесной дороге. Так что добрались мы на место только к вечеру порядком уставшие, потому что пару раз пришлось машину из ям вытаскивать. Хозяин кордона, лесник, встретил нас радушно, отправил в подготовленную баню. Как же здорово попариться с устатку! А какой запах стоит в парилке от хвойного веничка! Душа отдыхает.

Когда вернулись в дом после баньки, нас встретил накрытый стол. Просто глаза разбежались от разнообразия – тут и брусника моченая, и грибочки разные, и картошечка вареная, и капустка квашеная с клюквой, и огурки с помидорками. А царем на столе был сомовик - пирог с сомом. На отдельном блюде лежали куски обжаренного сома. На углу стола пыхтел самовар, на вершине которого стоял заварник, источавший ягодный аромат.

- Садитесь, гости дорогие, повечеряем, - пригласил нас хозяин и позвал, повернувшись к печи, - отец, айда к столу.

Раздалось кряхтение, покашливание, а вслед за ними из-за шторки появился старик.

Росточку невысокого, в самотканой, вышитой голубыми цветами, рубахе, подпоясанный бечевой. Вызвали у нас улыбку вполне современные спортивные штаны. Из-под видавшей виды ушанки выбивались белые как снег волосы, небольшая аккуратная бородка была чуть темнее волос, с пепельным отливом. На ногах у старичка латаные валеночки. Поразили его глаза, смотрят внимательно, но горит в них искорка-смешинка.

Дед уселся на лавку возле самовара, нацедил заварки, наполняя горницу запахом леса. Сын добавил в кружку кипяток, и подал на тарелке кусок пирога.

Трапезничали молча. А я, стараясь незаметно, разглядывал дедову рубашку. Таких сине-голубых рисунков в русской вышивке я и не встречал раньше. На белом поле вилась голубая веточка, а от нее отходили ниточки, увенчанные крупными цветами - колокольчиками. А по всей рубашке разбросаны маленькие цветочки, похожие на яблоневый цвет.

После ужина все вышли на широкое крыльцо. Дед сел на верхнюю ступеньку, достал трубку, забил в нее щепоть табака из вышитого синими цветами кисета. Прикурил от сыновой зажигалки. Пыхнул пару раз и повернулся ко мне:

- Глянулась тебе моя рубашка?

Я смущенно кивнул, не найдя, что ответить.

- А что скажешь, если ей почти сто лет, - старик серьезно смотрел на меня, и я даже подумал, что он шутит.

Дед попыхтел трубкой, потом стукнул пару раз о перила, выбивая пепел, и проговорил:

- Рубашка эта подарена была еще деду моему. Наутро после свадьбы лежала на лавке возле кровати.

- А кто подарил? – поторопился я спросить.

Лесник помог деду подняться и сказал:

- А пойдемте-ка в дом, тут комарье не даст поговорить.

В горнице старик попросил у сына чаю, сам залез на печь, и грея руки о бока горячей кружки сказал:

- Такие подарки хорошим людям делала Бирюсинка, бирюзовая девка.

- Расскажи, отец, людям интересно будет, - проговорил лесник, усаживаясь рядом с нами на лавку.

- А что ж не рассказать, слухайте. Давно это было…

Жили на хуторе, что за селом Елизарьевским, старичок да старушка, не старые еще, но уже в возрасте, Евдоким да Меланьюшка. Они, как сын их на шахте погиб, в странствие из родных мест ушли, вот на том хуторе задержались на зиму, так и прижились. Хозяин хуторской добрый был, пожалел горемычных, флигелек им выделил, Евдокима на пасеку поставил, а Меланьюшка стала хозяйке с детками малыми помогать, а их-то ни много, ни мало, а аж семеро на хуторе было. Согрелись душою старички наши, горе полегчало, улыбками лица осветились. Всякий, кто в тех местах бывал ли, работал ли на хозяина, бывало, вечерок коротал во флигеле у Евдокима с Меланьей. Сам-то трубкой попыхивал да были-бывальщины рассказывал, детишек радовал - игрушки из березы вырезал, а женка евойная напечет лепешек на меду да гостей потчует теми лепехами с ягодным взваром. А потом сядет в уголке, вышивку в руки возьмет, и под разговор вышивает. Влеготку жили. А как повырастали дети хозяйские, кто взамуж в село уехал, кто на рудник робить подался, погрустнели Евдоким с Меланьюшкой. Вроде и забот-хлопот меньше стало, а грусть-кручинушка заневолила, душу замутила. В то время хозяин-от пасеку-то на дальние луга перевез, Евдоким без дела остался. Сядут бывалочь вместе на лавочку у флигеля, на закат смотрят немигаючи, а из глаз слёзоньки ручейками так и катятся.

Лето уже на излете было, когда пошли старички в лес по грибы. Хорошо набрали, и на засолку, и на посушку. Идут по лесной тропинке неторопко, пташек лесных слушают. Случилось им на взгорок подняться. Пологой тропка была, для старичков нетрудной. Стоят Евдоким с Меланьей на вершине, любуются. Сосновые кроны ковром кружевным стелются до самого солнца, местами светлые листики березок в тот ковер вплетаются, а кое-где проплешины видны, там, видать, еланки лесные, заповедные спрятаны. А над ними гонит бродяга-ветер облака, и большие, и поменьше.

Подлетело к старикам большое облако, на птицу похожее, и к самым ногам легло, словно приглашает, мол, ступайте на меня.

Переглянулись Евдоким с женой, поставили свои корзинки наземь, за руки взялись и ступили на облако, а оно их подняло над землей легонько, да к подножию горушки мяконько опустило.

Незнакомое место оказалось. Лес негустой, солнышком просвеченный насквозь. Подбежала к ним белочка, засвиркала и в кусты, что у самой горушки росли, прыгнула.

Евдоким раздвинул ветви, а там, в горе - глядельце. С две ладошки размером.

Смотрят старики, а им из глядельца девчушка в синем сарафане да косыночке синей улыбается и рукой куда-то вниз показывает.

Присел Евдоким к самым корням куста, а там, на листе лежит горстка синих камушков, да не гладко синих, а в прожилочках. Стали старики эти камушки разглядывать и дивятся – на одном будто лицо нарисовано.

Поднял Евдоким камушки вместе с листиком с земли и в глядельце посмотрел. А девчонка засмеялась, головой закивала и показывает, мол, в карман положи. Как убрал старик камушки в карман, так сразу глядельце-то с девчушкой и пропало.

А тут снова белочка прежняя выскочила, застрекотала-засвиркала и по тропке в лес побежала. Да не просто совсем убежала, а отбежит недалече, пострекочет и ждет, пока Евдоким с Меланьей до нее дойдут. Так довела их белочка до еланки небольшой, со всех сторон густым лесом окруженной. А в самой серединке ее избушка стояла, рядом с избушкой колодец, в ведре вода, ну прям неба кусочек. А позадь избушки - огородик на три грядочки да яблоня с вишней.

Присели старики на лавочку у колодца, глядь, а возле уже их корзинки с грибами стоят. Достала Меланья тряпицу, в коей хлеб с собой брали, расстелила на лавке, а Евдоким на тряпицу камушки из кармана положил. Солнышко на синеве отражается, словно улыбается.

Решил Евдоким умыться водой колодезной, зачерпнул ладонью, глаза омыл. А несколько капелек на те камушки упали.

Снова белочка появилась, стала стариков в избушку звать, отбежит, пострекочет, отбежит, пострекочет. Пошли Евдоким с супружницей за нею, а камушки на лавке остались.

А в избушке все убранство то синее, то голубое!

Шторки на окошках - голубая кисея, скатерть на столе – синий лен, кровать синим одеялом покрыта, печка голубыми да синими цветами разрисована, на полке посуда тож с синими да голубыми цветами.

Стоят наши старики посредь избы, оглядываются, любуются. А думка на двоих одна – чья же это избушка посреди леса.

Вдруг слышат, на крылечке легкие шаги раздались, и входит в горницу девчушка в синем сарафане, ну точь в точь, что из глядельца им смеялась.

Как вошла, в пояс поклонилась и говорит:

- Гости дорогие, я Бирюсинка, одна тут живу, оставайтесь у меня. Станьте мне батюшкой да матушкой.

Обрадовались старики, обняли Бирюсинку и доченькой назвали.

Стали они втроем жить.

Евдоким из березы зверушек вырезал да глазки им из бирюсы делал, а Меланья полотенца да скатерти сине-голубыми цветами вышивала.

А по вечерам сядут втроем на крылечке, а то на лавочку у колодца да песни поют задушевные. Зверушки лесные да птички собирались на еланке их слушать.

И никогда на той еланке дождя или снега не бывало. Завсегда – лето на излете.

А с тех пор, говорят, появлялись в избах, где дети есть, игрушки с синими глазами да скатерти иль полотенца вышитые сине-голубыми нитками. Кто их приносил, неведомо. Одно удивительно было – ни продать, ни поменять те вещи никак нельзя было.

Заговоренные оне были.

Дед вздохнул, протянул сыну пустую кружку и, отвернувшись к стене, накрылся лоскутным одеялом.

А мы, завороженные его сказкой ли, бывальщиной ли, отправились спать на сеновал.





Категории: